Шоколадный паж - Данилова Анна - Страница 38

– Ты хочешь знать, откуда я знала про Игудина? Да ниоткуда. Блефовала частично, но Либин действительно говорил мне, что Жора не умеет играть в карты… И если бы Ирина не проговорилась и не произнесла первая его имени, то в эту схему – это клише, как хочешь назови, которое уже сформировалось у меня в голове, – мог бы уместиться любой из этой чертовой пятерки… Ведь это ясно, что Люба погибла в квартире Николаиди, что мужики, испугавшись, закопали ее в лесу, а Вера пыталась их шантажировать и погибла от руки того же человека… И я подготовила сюжет отдельно для каждого. Либин же мне рассказывал немного обо всех. И если про Жору я знала, что он не умеет играть в карты, но любит компанию, то, если бы Ирина назвала, к примеру, Гуртового, здесь я бы вспомнила его проблемы с женой…

– Какие еще проблемы?

– Тогда, когда все это случилось, она была беременная, и Гуртовой был сексуально озабочен… Да и вообще, придумать причину, по которой мужчина приударяет за женщиной, нетрудно, уж поверь мне…

– Значит, Либин не называл тебе убийцу?

– Он подозревал всех, но Жора больше всех подходил. Кроме того, у них были старые счеты. Но я до сих пор не верила, что это он. Просто надо было услышать правду от этой змеи… И знаешь, она с Игудиным на самом деле могла подкинуть нам все это только ради того, чтобы поссорить нас. И то, что Люба погибла, – это всего лишь трагическое стечение обстоятельств. Вот так-то вот… Лева, насколько я понимаю, мы сейчас едем по магазинам, чтобы купить водки и закуски и устроить небольшой поминальный вечер в квартире Николаиди. Так вот, я не хочу видеть все эти гнусные рожи.

– Но ведь они же соберутся…

– И что дальше? Я бессильна вычислить настоящего убийцу и не уверена, что это Игудин. Его нет в городе, он далеко отсюда.

– Но ведь в тебя кто-то стрелял…

– Это мог быть обычный квартирный вор.

– Я тебя не понимаю…

– Ты думаешь, я себя понимаю? – Слезы текли по ее лицу. – Пора прекращать всю эту историю. Мне надо думать о моем ребенке. Пожалуйста, отвези меня в больницу. Я не хочу рожать ни в машине, ни в поезде, ни в самолете… Наш брак закончился, Лева. Я оказалась не той женщиной, которая тебе нужна… Ты думаешь о том человеке, который якобы опасен для меня? Его нет. Все это – мираж. Стечение обстоятельств…

Кайтанов слушал ее и думал о том, что Валентина заболела. Мысли его заработали совершенно в другом направлении, нежели еще час тому назад, когда они в квартире Иноземцевой вычисляли убийцу Гороховой и выслушивали захлебывающуюся в рыданиях Ирину, раскаивавшуюся в своих грехах. Валентину нужно было немедленно вернуть в Москву. Во-первых, она должна была находиться там, поскольку дала подписку о невыезде и за нее внесен залог, во-вторых, он договорился в одной частной клинике о родах. Кроме того, ее травмированная психика нуждалась в лечении. Надо было спасать ее от нее же самой: от самобичевания, самоуничижения, нравственного самоубийства…

Теперь, когда он знал, что она не убивала Либина, что он застрелился сам, Кайтанов был полон решимости защищать ее всеми средствами, тем более что на месте преступления, если верить Руденко, говорившего по телефону с Гришиным, обнаружены следы крови неизвестного лица, а также отпечатки пальцев… А что, если Либин вовсе и не застрелился? Мало ли что он мог говорить Валентине, угрожая покончить с собой, если она не вернется к нему?! Сказать – это одно, а направить пистолет себе в висок и найти силы нажать на курок – на это способен не каждый. Не стоит также отказываться и от звучавшей ранее версии того, что Валентину заставили сознаться в убийстве.

Надо было срочно возвращаться в Москву, только там Валентине помогут и родить, и освободиться от другого бремени – признания в убийстве мужа.

Но гнать машину прямо сейчас в Москву было опасным – роды могут начаться в любую минуту. Кроме того, Кайтанов обещал позвонить Руденко, а вдруг появились какие-нибудь новости?

Он, воспользовавшись тем, что Валентина уснула, остановил машину возле телефона-автомата и, обнаружив, что у него нет специальной пластиковой карточки, с помощью которой он мог бы позвонить, кинулся в ближайший магазин. Заплатил, чтобы ему позволили воспользоваться служебным телефоном.

– Слава, это я, Кайтанов… Какие новости? Из Москвы не звонили?

– Звонили, но я объяснил ситуацию, сослался на поминки и все такое, сказал, что вы оба на виду и не собираетесь никуда скрываться… Они там работают над отпечатками пальцев, опрашивают соседей той квартиры, в которой жил Либин… Гришин говорит, что дело тут нечистое, что, скорее всего, Валентину кто-то заставил взять в руки пистолет… А она сама вам ничего не рассказывает? Кого она подозревает?

– А что с пистолетом, который нашли рядом с ее домом? Она говорит, что человек, стрелявший в Иуду, мог быть обыкновенным квартирным вором.

– Там, на лестничной площадке, кровь…

– Это кровь Иуды, мы отправили его в Москву, я, кажется, говорил…

Кайтанов подумал о том, что утаивает от Руденко важнейшую информацию о шантаже, за что, судя по всему, поплатилась исчезнувшая Вера, тела которой так и не нашли. Фотографию, которую Валентина показывала Иноземцевой, он спрятал, и теперь она прямо-таки жгла карман.

– Слава, есть разговор… Вы не могли бы приехать через полчаса в гостиницу? Мне надо уложить Валю спать и сказать вам что-то очень важное. Я не смогу вам перезвонить, поэтому давайте договоримся наверняка…

– Хорошо, без проблем. Но как же поминки?

– Я сейчас все куплю, водку там, колбасу… и привезу к Николаиди. Объясню ему, им всем, что Валентина себя неважно чувствует… Да и вообще, что она могла бы им сказать? Что она его застрелила? Или что он застрелился сам? Она ничего не хочет, не хочет видеть их всех…

– А я думал, что ей есть что сказать им…

– Я только что разговаривал с ней. Она не хочет, нет.

– Значит, встречаемся в гостинице. Только за полчаса вы не успеете все купить и отвезти к Николаиди, давайте через час, максимум через полтора…

– Договорились.

Кайтанов вышел из магазина и направился к машине. Валентины там не было. Он оглянулся – улица была пустынна…

…Дверь ей открыла сама хозяйка. Елена Андреевна Власова, невзрачная, закутанная в голубую шаль женщина, увидев перед собой Валентину, склонила голову набок, пристально вглядываясь в ее лицо, словно силясь припомнить посетительницу.

– Вы меня не знаете, – опередила ее вопрос Валентина, – я узнала ваш адрес в паспортном столе… Ведь вы Власова Елена Андреевна, бывшая хозяйка Любы Гороховой?

При упоминании имени своей погибшей квартирантки Власова распахнула дверь перед беременной незнакомкой, приглашая войти.

– Вы кто ей будете? Родственница? – сухим тоном спросила она.

– Если вы позволите, я сначала куда-нибудь сяду…

– Да, садитесь, конечно… Вот, проходите. – Она провела ее в комнату. – Хотите – в кресло, хотите – на диван… Можете даже прилечь, я ведь знаю, каково это – ходить с таким животом… Наверное, уже скоро?

– Да, спасибо. Знаете, я могла бы вас обмануть и сказать, что Люба мне сестра или подруга, но я скажу правду, чтобы уж самой не запутаться… Я – жена того самого Сергея Либина, которого задержали по обвинению в убийстве Любы…

– Ах вон оно что. – Елена Андреевна поджала губы и стянула шаль на плечах, словно кутаясь от повеявшего на нее могильного холода. – И что вы хотите от меня?

– Дело в том, что мой муж погиб… Буквально несколько дней тому назад при странных обстоятельствах. Он не убивал Любу, его подставили, и вы должны мне поверить…

– Любы нет, и теперь какая разница, кто убил…

– Нет, вы не правы, и знаете почему? Ведь пропала и Вера Обухова, ее подружка…

– Подружка, – покачала головой и как-то нехорошо ухмыльнулась Власова. – Да какая она ей была подружка?! Так, прости господи…

– Вы хорошо знали Веру?

– Она приходила сюда. Ей нравилось бывать у Любушки. Ведь та, упокой господь ее душу, была доброй девушкой, веселой, отзывчивой, поэтому, как только у Верки что-то не заладится, так она сразу же к Любе бежит поплакаться… Не мое это дело, но уж больно до мужиков была эта Вера охоча. И корысть свою имела, не то что эта простодыра! У нее и лицо-то всегда намазанное было, словно она прямо сейчас на свидание торопится. И глаза хоть и красивые, но, между нами говоря, блядские… прости господи…