Ангелы мщения
(Женщины-снайперы Великой Отечественной) - Виноградова Любовь - Страница 5

В Севастополе Людмила снова была ранена и контужена (всего у нее было три ранения и четыре контузии) и на подводной лодке вывезена в Новороссийск, где лечилась в госпитале. После госпиталя командование решило, что жизнь Людмилы Павличенко представляет собой слишком большую ценность для того, чтобы рисковать ею, и перевело ее в снайперскую школу обучать новичков.

Восторженным западным аудиториям Людмила Павличенко рассказывала о том, что немцы знали о ее существовании и боялись ее, что они даже приглашали ее через громкоговоритель перейти к ним, обещая сделать офицером и давать ей шоколадные конфеты и пирожные[34], о том, как лежала на одном месте без движения по 15–20 часов (даже зимой), как специально за ней были посланы четверо автоматчиков, которых ей удалось уложить (она принесла в расположение советских войск их документы и четыре автомата), о том, что немцы угрожали разрезать ее на триста девять кусков по количеству застреленных ею врагов[35].

В Америке советская делегация произвела фурор. Для нее пел Поль Робсон, певец Вуди Гатри написал песню о Людмиле Павличенко, а великий Чарли Чаплин, как вспоминала Павличенко, «на виду у всех — бережно усадил меня на диван и принялся целовать мне пальцы. „Просто невероятно, — приговаривал он, — что эта ручка убивала нацистов, косила их сотнями, била без промаха, в упор“»[36].

В Великобритании, где года за полтора до описываемых событий невозможно было бы представить ничего подобного, советскую делегацию, в первую очередь Людмилу Павличенко, ждала не менее восторженная встреча, чем в США и Канаде.

Газета Derby Evening Telegraph писала 6 ноября 1942 года о том, как Людмила Павличенко проинспектировала Отряд местной обороны (Home Guard) в Лондоне: «Одетая в форму снайпера Красной армии, лейтенант Людмила Павличенко сегодня выпрыгнула из машины перед Министерством информации. Она без предисловий проинспектировала выстроенный в ее честь Отряд местной обороны министерства… Промаршировала вдоль строя в своих высоких русских сапогах, то и дело останавливаясь, чтобы схватить чью-то винтовку, оттянуть затвор и заглянуть в ствол.

Когда фотокорреспонденты попросили ее прицелиться, она быстро развернулась в их сторону, прицелившись в ведущего фотографа».

Случалось им, конечно, выступать перед более консервативными и даже враждебно настроенными аудиториями — как, например, в студенческом городке Питтсбургского университета[37]. Но там, где аудитория была рабочая, советских делегатов, особенно девушку, просто носили на руках.

«Девушка-снайпер получает три подарка от британцев», — писала «Нью-Йорк таймс» 23 ноября[38], рассказывая об очередном восторженном приеме, оказанном героине двухтысячной женской аудиторией. Девушка с военного завода подарила героине револьвер, чтобы та била врага. Студентка из Оксфорда — книги по истории, которые пригодятся Павличенко в послевоенной учебе, а домохозяйка — серебряный чайник как символ мирной жизни. Во время этой встречи собрали свыше 350 фунтов стерлингов на медикаменты и перевязочный материал для России. Воспитанники из дома детей-инвалидов, не имея денег, пожертвовали свою коллекцию редких бабочек.

Безусловно, многие все же сомневались, не аморально ли восхищаться снайпером, пусть даже этот снайпер — молодая и необыкновенно смелая женщина. Но вот в чем в чем, а в правдивости ее историй сомнений не возникало. Такой был момент, что ни в СССР, ни на Западе никто не задавал вопросов. А теперь они напрашиваются сами собой, подсказанные простой логикой и той информацией, которая есть у нас сегодня[39].

В октябрьском номере за 1942 год канадский молодежный журнал New Advance опубликовал статью Джесси Стори, делегата студенческой ассамблеи. Рассказывая читателям о советской делегации, Стори писал: «Какая выдающаяся женщина — лейтенант Красной армии Л. Павличенко! Я открыл для себя интересный факт, помогающий глубже понять ее антифашистский характер, за завтраком в Белом доме, где госпожа Рузвельт принимала канадскую делегацию. Мы находились в гостиной, непринужденно беседуя с госпожой Рузвельт, когда она вдруг сказала, что накануне принимала здесь же советскую делегацию. Один из вопросов Людмиле, который задала ей миссис Рузвельт, был: „Как ей, женщине, удавалось стрелять в немцев, видя их лица в момент прицеливания? Американским женщинам трудно понять это!“ Лейтенант Павличенко коротко ответила: „Я видела собственными глазами, как погибли мой муж и мой ребенок… Я — находилась рядом…“».

История цитируется здесь по воспоминаниям Пчелинцева[40]. Знал ли Пчелинцев, что это неправда? Рассказ Павличенко другому западному корреспонденту, уже после войны, о том, что у нее недавно родился сын, тоже далек от истины. Сыну Павличенко Ростиславу в 1946 году было уже 14 лет. Людмила родила мальчика в шестнадцать лет, брак со студентом Алексеем Павличенко, который был старше ее, сразу же распался. Из-за этой истории семье пришлось переехать из городка Белая Церковь, где все были на виду, в Киев. Растила мальчика бабушка, позволив Людмиле работать, учиться и воевать. Биографы Павличенко никогда и нигде не упоминают о Ростиславе Алексеевиче Павличенко, прожившем жизнь в тени знаменитой матери; он не вписывается в стройную биографию девушки-снайпера[41]. И даже в путеводителе по Новодевичьему кладбищу, где Ростислав Павличенко похоронен рядом с матерью, не указано, кем он ей приходился[42].

Русские суеверны. Они считают: соврал, что болен, непременно заболеешь. А уж на тему смерти никому и в голову не придет выдумывать. Американский журналист мог допустить неточность, или Пчелинцев неправильно понял его. Но большие сомнения вызывают и многие другие заявления и истории Людмилы Павличенко.

Как быть с рассказом о трехсотом немце, которого она сама себе подарила на день рождения? День рождения у Людмилы Павличенко 12 июля; Севастополь был захвачен немцами еще в конце июня, а 3 июля об этом оповестила сводка Информбюро. Согласно источникам, Павличенко эвакуировали с тяжелым ранением, — но с середины июня раненых из Севастополя уже не эвакуировали. Сама Павличенко в воспоминаниях, которые увидели свет почему-то лишь в 2015 году, упомянула, что была эвакуирована из Севастополя 22 июня[43]. И если все же она и биографы спутали дату ее ранения и эвакуации и 12 июля она «подарила себе» трехсотого врага, то когда же успела убить еще девять? Ведь если верить рассказам Павличенко, немецкие агитаторы кричали по громкоговорителю[44], что разрежут ее на 309 кусков. («То есть знали мой счет!» — утверждала она.) Получается, она оставалась на фронте и после дня рождения, достаточно долго для того, чтобы немцы успели разведать ее счет? Но где это происходило, если Севастополь давно уже пал?

Слава пришла к Людмиле Павличенко внезапно и лишь после того, как ее личный счет исчислялся уже почти двумя сотнями врагов. Честно говоря, история, рассказанная в самой первой публикации о Павличенко в центральной советской прессе, странная. Статья представляла собой письмо некоего сержанта Григорова, который вдруг решил поведать стране о подвигах снайпера, имевшего самый большой личный счет из всех советских снайперов. Почему не прислали корреспондента раньше? В воспоминаниях Людмила Павличенко объясняет это тем, что толком в то время никто не знал, что это за фронтовая профессия — снайпер, а также ссылается на то, что снайперы — не очень веселые и разговорчивые люди, в отличие, например, от пулеметчиков: о пулеметчице Нине Ониловой из ее полка писали много[45].