Ангелы мщения
(Женщины-снайперы Великой Отечественной) - Виноградова Любовь - Страница 41

За полтора года на фронте Клава Пантелеева стояла в обороне дважды. Первый раз — в самом начале под Оршей. Второй — в Прибалтике, под Мемелем. Здесь в течение двух месяцев снайперы занимались обычной работой — когда было во что обуться: однажды ночью все они без исключения лишились сапог.

После перехода на новое место отделение снайперов разместили при КП полка в деревянном доме. Там уже были построены нары, и аккуратные девушки, перед тем как лечь спать, поставили сапоги в рядок у двери. Утром сапог не было. Оказалось, что все дело в новых соседях — штрафниках. Украденные сапоги они уже успели сменять на водку. Девушкам нужно было идти на дежурство в траншею, а сапог нет. Старшина ругался: «Где я вам столько сапог найду?»

Сапоги нашли, а штрафники вскоре все, как слышала Клава, погибли во время очередной попытки прорвать оборону Мемеля. Они так и остались на нейтральной полосе, и, когда девушки стояли в траншее, их мутило от ужасного запаха разлагающихся тел[366].

Важнейший порт, Мемель, был взят 28 января, после двух дней тяжелых боев. Остатки его защитников отходили по косе Курше-Нерунг к Кенигсбергу. Когда 1156-й полк вышел к заливу, на море горел большой пароход, долго горел. В штурме города девушки не участвовали, после него пошли дальше к Кенигсбергу. В отделении их осталось человек шесть. Уже не было и Клавы Монаховой. Эту девушку товарищи любили как старшую сестру, и, когда она погибла во время немецкой контратаки, подруги потом три ночи выползали на поле — хотели непременно найти Клаву и похоронить. И наконец нашли.

Клава Пантелеева в тех боях снова получила контузию, одна половина головы у нее была как чужая и хуже видел глаз. Но в санбат не пошла, боялась, что от своих отстанет. Жаловалась только своей паре — уже третьей, Марусе Кузнецовой. С ней Клава тоже очень сдружилась. На «охоту» после Мемеля они не ходили: пока 344-я дивизия очищала от немцев косу Курше-Нерунг и двигалась вперед к Кенигсбергу, девушки занимались ранеными, ловко научились перевязывать[367].

Лида Бакиева не собиралась становиться санитаркой, считала, что ее дело на войне — стрелять. 28 января 1945 года она выползла на нейтральную полосу. До немцев здесь было около 600 метров — слишком большое расстояние для прицельной стрельбы, и, хотя девушкам разрешалось «охотиться» только из траншеи, Лида решила, что надо подобраться поближе. Наметив позицию вечером, она выползла на рассвете вперед метров на пятьдесят и легла в снег за поваленным деревом. Поверх телогрейки и ватных штанов (внутри на телогрейке нашивка из овчины от отдачи) на ней был белый маскхалат — штаны и куртка, в кармане сухарь и кусок сахара, в другом — пистолет. Пистолет был трофейный, их добывали у убитых разведчики, и все девчонки-снайперы обзавелись такими. Из винтовки не в любой ситуации успеешь выстрелить, да и последний патрон в пистолете всегда оставишь для себя, если что.

Бакиева старалась не размениваться на солдат, стрелять по офицерам или наблюдателям. Но в последнее время так сложно было подстрелить кого-либо (немцы далеко и осторожно вели себя), что выбирать не приходилось. В этот день Лиде повезло почти сразу: появился немец в фуражке — офицер. После ее выстрела он поник, повис на бруствере. Потом сполз вниз или его стащили. И тут же, как нередко случалось после удачного выстрела снайпера — особенно если удалось «снять» офицера, — немцы начали минометный обстрел. Уползти было невозможно, и, пока вокруг рвались мины, было страшно. Немцы, к счастью, не обнаружили позицию Бакиевой — а то бы совсем плохо пришлось. Лида пролежала на снегу до сумерек — когда стало невмоготу, пришлось пописать в штаны[368]. Такое бывало: частенько, придя с «охоты», кто-то из них просил дежурную: «Посуши!» Приказ по 31-й армии требовал, чтобы девушки-снайперы были обеспечены «юбками или второй парой летних брюк, так как, бывая на переднем крае и приходя в расположение, девушки не имеют возможности сменить ватные брюки для просушки»[369].

В сумерках, окоченевшая, в заледеневшей от растаявшего снега и мочи одежде, она доползла обратно до своей траншеи. Солдаты ее обматерили — ведь из-за нее немцы обстрел устроили, а она скорей побежала к себе, к девчонкам — чтоб наконец согреться, поесть, выпить горячего чая или просто кипятку, но с сахаром. На сердце был «праздник, такой подъем!» — сегодня ее счет пополнился офицером.

На Фриду Цыганкову — снайперскую пару Лиды Бакиевой — «положил глаз» один офицер, и Фриде он тоже нравился. А Лиду, худую и немногословную, с обветренным темным лицом, с короткой стрижкой, мужики не донимали. Незнакомые и вовсе обращались к ней: «Эй, пацан!» И к лучшему, думала она, не этим сейчас нужно заниматься.

Бакиева закончила войну со счетом 78 в снайперской книжке. Когда спрашивали, честно отвечала, что цифра эта примерная. В обороне нельзя знать точно, что упавший после твоего выстрела немец убит или ранен. А в наступлении счет не записывают. Роза Шанина объясняла в дневнике: «Получалось так: в обороне иногда много стреляешь по целям, но темное дело, убит или нет»[370]. Однако, размышляет Роза, по мишени с такого расстояния она всегда била точно, а теперь стреляет в основном по «стоячим» и «пешеходам», а по «перебежчикам» (солдатам, которые не идут, а бегут, пригнувшись) стреляет только для того, чтобы попугать, так как попасть в них сложно. Так что в книжку ей «иногда совсем не напишут, а иногда напишут на авось, иногда и зря»[371]. Но в среднем счет, она считала, как раз и получался как в книжке — это если не считать наступления. Здесь счет шел на десятки, но их никуда не писали. «Отбивала контратаки, расходовала по 70 патронов. В ту атаку по стрельбе по танкам угробила всех…»[372].Однажды, стреляя с расстояния около ста метров трассирующими пулями, она видела, что, хотя пули не пробивали каски и шли рикошетом к небу, попадала каждый раз точно — так что могла считать, что ее приблизительная оценка верна.

Лиде Бакиевой в наступлении тоже случалось стрелять из снайперской винтовки, в том числе с близкого расстояния. После войны она иногда пыталась подсчитать, сколько всего она убила или ранила немцев. Сто пятьдесят, двести?

За полтора года войны, помимо «охоты» в обороне и участия в наступлении, чем только Бакиевой не пришлось заниматься! Как-то в Прибалтике в декабре 1944 года ее 32-я сибирская стрелковая дивизия попала в переделку. Немцы ожесточенно сопротивлялись, и неожиданно для всех дивизия оказалась в мешке — правда, с незавязанной горловиной: окружили не полностью. Полк, который поддерживал взвод Лиды, сильно поредел, и, когда порвалась связь, послать чинить ее было некого, кроме юного паренька — белоруса. Мальчишка 1927 года рождения насмерть перепугался[373]. Он только попал на фронт — видимо, из тех, кого набирали на освобожденных от оккупации территориях и, обучив в течение нескольких дней, бросали в бой. Это о них писала после боя под Пилькалленом Роза Шанина: «Но „славяне“ убежали все…»[374]. Глядя, как парень боится выйти «из-под земли» — из дота, Лида решила, что пойдет сама. Белорус дважды открывал дверь и, видя, что летят осколки, тут же закрывал. Оттолкнув его, Лида открыла дверь, бросилась на землю и поползла. С собой у нее был пистолет и кинжал — и то и другое трофейное, кинжал она очень любила — удобный, она им и хлеб могла нарезать, и палку обстругать, и вместо ножниц, если что, использовала. Провод лежал под снегом и льдом, и Лида потихоньку ползла, поднимая его рукавицей. Доползла до воронки — здесь упал, разорвав провод, снаряд. Найдя второй конец, полезла за кинжалом, но оказалось, что, пока ползла, потеряла его. Так что обгрызала изоляцию зубами. Приползла обратно и получила выговор от командира: «Не разбираетесь, а себя подвергаете!»