Ангелы мщения
(Женщины-снайперы Великой Отечественной) - Виноградова Любовь - Страница 38

«А все же Нестерова и Танайлова ничего не сказали, когда их фрицы пытали, — молодцы, хотя их и назвали подмогами», — записала Роза 7 декабря. Фотографии девушек («давние, из красноармейских книжек») Роза видела в немецких листовках-газетах, разбросанных на советских позициях. Неясно, почему Роза считала, что товарищей пытали и что они ничего не сказали под пытками. После той немецкой листовки о них ничего не было слышно. Во взводе считали, что немцы после пыток убили их.

О том, что это было не так, Калерия Петрова узнала лишь через двадцать пять лет после войны: тогда, при Брежневе, фронтовикам стали оказывать почет и встречи с фронтовыми товарищами, собрания ветеранов стали традицией. На одной из встреч Калерия увидела Любу Танайлову. Эта женщина прошла немецкий лагерь и выжила, дожила до освобождения лагеря американцами, а Нестерова в лагере умерла. По возвращении Танайлова отсидела уже в советском лагере[341] — судьба, которая постигла десятки тысяч советских женщин-военнослужащих, захваченных немцами. Условия в этих лагерях не так уж отличались от немецких. В лагере ПФЛ № 0308, где в число заключенных входили женщины с освобожденных территорий и женщины, побывавшие в немецком плену, комиссия выявила, что «суп приготовлен из неочищенной и частично гнилой картошки и поэтому имел гнилостный запах и был крайне неприятным на вкус…». В лагере был недостаток воды, поэтому помещения вообще не мыли. Не мыли и «спецконтингент» — заключенных. На момент приезда комиссии они не были в бане и не стриглись уже два месяца. Люди были слабые, завшивленные, с кожными заболеваниями. Больных никто не госпитализировал. На работу в шахту, за два или три километра, «спецконтингент» ходил «без какой-либо теплой зимней одежды». Дистрофиков водили на работу вместе с остальными[342].

Кого-то из тех, кто был в плену, спасали боевые ордена, славная боевая биография до плена или, с большей вероятностью, участие в военных действиях после побега из лагеря.

Пилота штурмовика Ил-2 Анну Егорову сбили недалеко от Варшавы. Ее стрелок-радист Дуся была убита, а Аню в последний момент каким-то чудом выбросило из падающего горящего самолета, и она, рванув кольцо парашюта уже близко от земли, спаслась. В плен она попала еле живая, со страшными ожогами и переломами после удара о землю — парашют раскрылся только частично.

Спасла ее, умирающую, советская медсестра Юля Кращенко, не отходившая от нее ни по дороге в лагерь, ни в лагере военнопленных в Кюстрине. Юля попала после Кюстринского лагеря в страшный женский концлагерь Равенсбрюк, но выжила и там. Она встретилась с Егоровой после войны. Военнопленный советский врач лечил раненую летчицу, пленные, принадлежавшие ко множеству разных национальностей, восхищаясь ее мужеством, передавали ей кусочки хлеба и сахара, сшили тапочки, сплели из соломы сумку, украшенную красной звездой. Рискуя жизнью, заключенные сохранили Анины ордена и партбилет. Поведение этих измученных, больных и голодных людей, товарищей по несчастью, поразило Егорову мужеством и человечностью. Майор Смерша, к которому она попала после освобождения на фильтрационный пункт, прекрасно видел, что она еле стоит на ногах, а затянувшая ожоги тонкая кожица потрескалась и из трещин сочится кровь. Но сесть не предложил. Называл он освобожденную из плена летчицу исключительно «немецкой овчаркой». «Где взяла ордена и партбилет? Почему сдалась в плен? Какое было задание? С кем должна была выйти на связь?» Кошмар продолжался десять суток, каждую ночь. Офицеры и охранники постоянно ее оскорбляли, в туалет водили под конвоем, кормили раз в сутки. Спасло Анну Егорову то, что бывшие заключенные и врачи кюстринского лагеря, узнав, что ее забрал Смерш, написали туда все, что знали о летчице, в том числе о состоянии, в котором она попала в плен, и о ее смелом поведении в лагере. Сообщив ей, что она прошла проверку, офицеры Смерша сказали, что Аня может идти. С трудом ей удалось получить справку о том, что прошла проверку. Транспортом ей, едва держащейся на ногах, конечно, никто не помог, но это было не важно. Скоро она уже была в родном полку[343].

Единственное добросовестное биографическое издание о Розе Шаниной упоминает: «В боях за Родину погибли снайперы: Александра Коренева, Александра Екимова, Анна Нестерова, Любовь Танайлова…»[344] История о Танайловой и Нестеровой неизвестна авторам, или они решили не ворошить эту тяжелую тему. О том, что Танайлова вернулась из плена, историки, писавшие о Подольской школе и о том взводе, где воевала Роза Шанина, как-то не писали: незачем было публике знать, как сложилась ее послевоенная судьба. Корреспонденты ею не интересовались. К сожалению, все, что о ней известно, — это что после лагеря и ссылки в Казахстан Любовь Танайлова вернулась домой в Челябинскую область и работала в колхозе, как трудилась и до войны. О том, как она воевала, через что прошла в плену и через что — после войны, ничего нигде не написано…

Глава 15

«Ну зачем вы приехали? Воевать или?..»

Где-то совсем рядом с 31-й армией, летая из Польши в Восточную Пруссию, помогая развить наступление, бомбили немцев на фанерных самолетах летчицы и штурманы 46-го ночного бомбардировочного полка. Этих летчиц, «ночных ведьм», считали белой костью, они были в большом почете у начальства, к концу 1944-го в 46-м полку было уже немало Героев Советского Союза — не чета простым армейским девчонкам. Но гибли они, как все остальные.

В ночь с 13 на 14 декабря 1944 года разведчик Силкин, дежуривший с товарищами в траншее, увидел летящий над передним краем горящий самолет. Два человека выпрыгнули с парашютами, приземлившись на нейтральной полосе. Через короткое время раздался взрыв, и разведчики услышали крик женщины: «Помогите!» Они поползли к ней — заминированный участок им был знаком. Но прежде чем они успели доползти до раненой летчицы, раздался второй взрыв, более сильный. На лицо Силкина упал воротник от комбинезона летчицы и кусок ее тела. Самолет горел, освещая местность, и немцы «беспрерывно стреляли». Разведчикам все же удалось вытащить летчицу, но она уже была мертва. Они поползли за второй.

Штурман Руфина Гашева начала летать с Ольгой Санфировой на Кубани: там Ольга вернулась в полк после «долгой и тяжелой истории». Еще в Энгельсе, пока тренировался ее недавно сформированный полк, опытная штурман Санфирова «вывозила» летчицу Зою Парфенову. Они зацепились колесами за провода высоковольтной линии и упали, чудом оставшись в живых и разбив самолет. Санфирову как ответственную за полет отправили под трибунал, который приговорил ее к десяти годам заключения. И только после того, как руководство полка обратилось с просьбой в вышестоящую инстанцию, приговор отменили. В первый раз Санфирову и Гашеву сбили 1 мая 1943 года, они упали за линией фронта. Их спасли плавни, по которым они двое суток добирались к себе в полк. Через день после возвращения они снова были в боевом вылете.

Когда сбили во второй раз, им не повезло. Для Руфины Гашевой это был 813-й боевой вылет. Они сбросили бомбы и повернули домой, но тут Гашева увидела, что горит правое крыло самолета. «Несколько секунд летели молча», — вспоминала она. Огонь разгорался и подбирался к кабине, Санфирова старалась дотянуть до линии фронта. Когда ждать больше было нельзя, она велела Гашевой: «Руфа, быстрей вылезай, прыгай!» Гашева помнила, как встала обеими ногами на крыло и ее сдуло струей воздуха. В падении она дернула за кольцо, но парашют не раскрылся. Ее «охватил ужас». Из последних сил она снова рванула трос. Ее сильно тряхнуло, и над ней «раскрылся белый купол». На земле, освободившись от парашюта и отбежав от него, она поползла: стоял страшный грохот, ей казалось, что стреляют со всех сторон[345].