Ангелы мщения
(Женщины-снайперы Великой Отечественной) - Виноградова Любовь - Страница 28

В общем, автоматчиков Аня могла понять, но все равно было стыдно, ей всегда были неприятны эти «солдатские дела». Она стояла в сторонке и успокаивала себя мыслью о том, что немцы, конечно, точно так же поступают с русскими. Неожиданно один из немцев подошел к ней: «Фрау, гут. Битте, битте!» Он подавал ей золотые часы с цепочкой[255]. Аня отказывалась: «Нихт, нихт, найн», но немец настаивал, объясняя ей, как мог, что солдаты все равно отнимут, а он хочет отдать ей. Должно быть, боялся русских солдат и надеялся, что женщина защитит его. Аня взяла часы и сохранила. Один из солдат повел пленных на сборный пункт, шли они «измученные и хмурые». Стало их жалко, но ведь «плен-то лучше, чем если бы их разбухали». Тогда, летом 44-го, уже был приказ, запрещавший расстреливать пленных[256]. Не всегда, но следовали ему — а в первые годы войны пленных брали мало. «Слава богу, что этих не тронули», — думала Аня, хотя в ее семье уже много кто погиб на войне.

В памяти накрепко засел произошедший незадолго до этого жуткий случай с участием разведчиков их полка. Как-то на рассвете, по дороге на «охоту», Аня с Тасей встретили знакомых ребят-разведчиков, возвращавшихся с ночного задания с двумя «языками». «Языка» удавалось захватить не так часто, это было опасное дело и большая удача, и Аня забеспокоилась, увидев, что один «язык» едва живой и разведчики его тащат волоком. «А что с ним?» — спросила она, и ребята сознались, что не удержались и отрезали немцу «ту часть». Потом она от кого-то услышала, что живым они немца не довели и их наказали. Аня их не судила.

Как можно было судить после того, что они видели в Белоруссии? Враг, которого они прогоняли со своей земли, оставлял после себя выжженные деревни, трупы, ненависть в сердцах. С такими же чувствами, с какими Аня смотрела на полумертвого «языка», — чувством ужаса перед жестокой казнью человека, может быть, никому не причинившего зла, и справедливостью возмездия немцам в целом — ее ровесник, комсорг минометного полка, смотрел в 1943 году на немцев, которых вели на расправу украинские крестьянки: «По улице бабы вели нескольких гитлеровцев. У каждой в руках — топор или вилы, кочерга, палка… Бабы сильно возбуждены, кричат-шумят по-украински, я ничего не могу понять. Но вот остановились возле ямы, стали толкать гитлеровцев в нее и нескольких власовцев бросили туда же… Один фашист, упираясь, визжит: „Майн ин хауз драй киндер!“ А бабы ему: „А у нас щенята, чи шо? Кыдай його тудысь!..“».

Прошло много десятилетий, молодой комсорг полвека проработал в школе и стал заслуженным учителем СССР, но, вспоминая убийство пленных крестьянками, все равно думал, что никакая сила не заставила бы его тогда приостановить эту справедливую расправу[257].

Глава 11

«Я ничего о нем не знаю, но я его убила»

Инструкторской роте, отправленной на фронт через три месяца после снайперов второго выпуска, не везло. Беды начались еще в запасном полку. Вначале все шло отлично. Они попали в 152-й укрепрайон под Вильно, пусть в запасной полк, но совсем близко к фронту. 2 августа, когда их привезли туда, прямо над головой шел воздушный бой — значит, и правда близко фронт. Взвод Клавы Логиновой — 33 человека — поселили в сарае на бумажной фабрике[258].

Командир, сначала не скрывавший своего скептического отношения, сразу по приезде устроил им «проверку» — наставил банок, бутылок и приказал стрелять. После этого он стал гордиться «девчонками» и постоянно ставил их в пример мужчинам.

Им объявили, что через пару недель они попадут из этого запасного полка на передовую — а на «охоту» водили и отсюда. Подготовка к фронту состояла в том, что они, как в школе, занимались строевой, «рыли землю» и стреляли, стреляли. Так как снайперские книжки им выдали только в действующей армии, счет просто записывали на листе бумаги, озаглавив этот документ торжественно: «Акт». Подписывали «акты» командир роты, командир взвода снайперов и еще несколько человек. Эти уникальные документы — свидетельства первых побед Клавы и ее товарищей. «Сего числа 2 отделение снайперов работало на рубеже обороны 1 роты, уничтожено 3 немецких солдатов, в том числе: Сержант Лукичева А.Ф. — 1…» И так далее[259]. Клава Логинова, как комсорг отделения снайперов, тоже подписывалась.

Трагедия произошла на стрельбах 4 августа. Клава Логинова и ее снайперская пара Катя Маковеева, симпатичная девчонка из Вологды, такая же простая, как Клава, в тот день дежурили: убирали помещение, носили с кухни еду, таскали воду, топили печки. Когда привезли обед, одна из них должна была нести товарищам еду на стрельбище, где в тот день рота тренировалась в стрельбе из пулемета. Клава собралась идти, но Катя сказала, что она отнесет. Больше Клава Логинова Катю не видела: та стала первой снайперской парой, которую она потеряла.

Пообедали, и девушки, в том числе принесшая еду Катя, бродили по поляне, собирая цветы. Бог знает почему одна из них — простоватая, крепкого сложения сибирячка Нонна Орлова — легла к пулемету и нажала на гашетку. Раздалась очередь. Пули попали в четырех девушек. Двоих ранило не смертельно, но умерла на месте Рита Москва, а Катя Маковеева была тяжело ранена в живот и умерла через несколько часов в госпитале. Потом говорили, что пулемет не стоял на предохранителе, а может быть, Нонна его с предохранителя сняла. Ее и инструктора запасного полка сразу же арестовали; как стало известно, их отправили в штрафную роту. Нонна, как рассказали Клаве подруги, была в состоянии шока и страшно кричала: «Убейте меня! Застрелите меня, я не хочу жить!»

Клава Логинова плохо помнила тот день, не запомнила даже, кто и как рассказал ей о беде. Как будто отшибло память. Смутно помнила она и похороны Кати и Риты Москвы[260].

«Надо же, собирали цветочки!» — думала, услышав про эту страшную историю, Аня Мулатова. Ей казалось странным, что где-то на войне девчонки нашли «цветочки»: она сама никаких цветов на фронте не помнила. А еще думала о том, что Нонка ведь прицелилась, навела пулемет на людей и прицелилась, иначе как бы она попала в цель с не такого уж маленького расстояния?[261]

Судьбе было угодно, чтобы бывшие товарищи еще встретились с Нонной — не на войне, а много позже, в шестидесятых годах, на первой же встрече выпускников Подольской школы. Нонна Орлова появилась там вся в орденах, но снайперы ее даже на порог не пустили, закричали, чтобы убиралась. Ни Клаву Логинову, ни Аню такой прием не удивил. Зачем Орлова пришла сюда? И долго еще они обсуждали, откуда это у «Нонки» после штрафной роты столько орденов: у них, кто никакую вину не искупал, кто тоже был все время на передовой, такого количества орденов не было. Об Орловой они больше никогда не слышали[262].

Рассказ Ани Мулатовой о командире 123-го стрелкового полка Василии Поликарповиче Славнове восполняет колорит, которого недостает в его опубликованных в советское время мемуарах. Как-то вечером к снайперам в землянку пришел незнакомый офицер. В телогрейке, в шапке-ушанке. «Это кто?» — шепотом спрашивали они друг друга, но никто не знал. Все очень устали за день, кто-то уже лег, а незнакомец с порога начал их ругать. «Что это вы лежите, не уберете помещение? А „Боевой листок“ где? Откуда вы узнаете, как немцы ведут себя, на каком участке больше хождение?» И так далее, и так далее. В заключение своего монолога подвел итог: «Так что работы у вас навалом» — и удалился. С кем они говорили, девушки узнали только на следующий день[263].