Рук (ЛП) - Харт Калли - Страница 33

Он держит меня подальше от окон. Идёт справа от меня, пока мы болезненно медленно спускаемся по ступенькам, блокирует вид на улицу, чтобы я не видела, что происходит. Думаю, может быть, там есть люди, собравшиеся на ступеньках музея. У меня нет часов, и я слишком боюсь доставать свой мобильник из-за пояса юбки, чтобы проверить на нём время, так что я понятия не имею, который час, но кажется, что уже день, а не ранее утро. Музей уже давно должен был быть открытым. Тот факт, что он закрыт, говорит мне, что этот мужчина каким-то образом заблокировал вход, и что другие сотрудники будут встревожены тем, что внутри здания происходит что-то плохое. Знает ли полиция? Боже, я на это надеюсь.

Уходит вечность на то, чтобы спуститься на первый этаж. У меня болит бедро и спина. Виски тоже болят. Кожа ощущается странно; думаю, может быть, на моём виске и ниже, на щеке, засохшая кровь.

Где сейчас Рук? Моё сердце переворачивается в груди, когда я думаю о нём. Если бы он был здесь... Боже, я даже не могу об этом думать. Я разрыдаюсь, а мне нужно оставаться как можно более спокойной. Но я знаю. Если бы Рук был здесь, я уже знаю, что он справился бы с этим психом.

Казалось, я миллион лет назад приехала в музей и увидела установленную рождественскую ель. Когда я вижу её в фойе сейчас, моё сердце делает кульбит. Там, в основании дерева, Аманда, которая недавно проверяла мою сумку, лежит на полу в алой луже крови. Она лежит лицом вниз, её голова повёрнута на бок под странным углом, глаза открыты и ничего не видят. Я не вижу её шею, но могу представить, как она, должно быть, выглядит. До меня доходит, что до сих пор я не верила, что этот парень кого-то убил. Я думала, что он просто пытается меня напугать, но увидев Аманду лежащей вот так, явно мёртвую, я вытаскиваю эту теорию на поверхность. Холодный страх скручивается в узлы внизу моего живота.

Я никогда не выберусь из этого музея. Я никогда не выйду отсюда живой.

— Быстрее. Иди, — парень толкает меня в спину, и в моей голове вспыхивает боль. — Мне не нравится, как она на меня смотрит, — шепчет он.

Я оглядываюсь вокруг, надеясь на кого-то на этаже с нами, но никого нет. Через секунду до меня доходит: он имеет в виду Аманду. Ему не нравится, как Аманда на него смотрит. Только, конечно же, она на него не смотрит, не смотрит ни на кого, потому что она мертва. Он вздрагивает и будто впервые видит её тело, будто не имеет никакого отношения к её нынешнему состоянию. Он блокирует вид через вход, пока ведёт меня в сторону сувенирного магазина.

— Где она? Где погрузочная платформа?

Позади меня эхом раздаётся стук по двери, из-за чего я чуть не выскакиваю из собственной кожи.

— Эй! Эй, выходи сюда! — кричит кто-то. Снаружи взрывается стена звуков, и парень в лыжной маске громко ругается.

— Они нас видели. Они знают, где мы. Слишком поздно.

Я качаю головой, зная, что значит для меня это «слишком поздно».

— Нет. Здесь темно. Они видят только движение теней. Они понятия не будут иметь, что происходит. Идёмте. Пойдём, пока она не очнулась.

Он отстраняется, вытягивая в мою сторону нож, его глаза расширяются.

— Что ты имеешь в виду, пока не очнулась?

Я указываю на Аманду.

— Я имею в виду, что она сейчас спит, но если мы останемся здесь надолго, она может очнуться и будет очень расстроена, не так ли? Вы не думаете, что она очень расстроится?

В глазах парня блестит сумасшедший взгляд.

— Хочешь сказать, она только притворилась мёртвой?

Это опасная игра, но мне нужно хотя бы попробовать свою теорию. Если этот парень неуравновешенный, возможно, есть способ хитростью заставить его отпустить меня. Я смотрю на безжизненное тело Аманды, и внутри меня собирается печаль. Она была хорошим человеком. Она не заслужила этого.

— Да. Думаю, она только притворилась, — твёрдо говорю я. — Думаю, она скоро придет в себя.

Кажется, это ошеломляет его. Он делает неуверенный шаг в сторону тела Аманды, а затем передумывает. Он сглатывает так тяжело, что я вижу, как его кадык подскакивает под толстой шерстью маски.

— Я знал, — шепчет он. — Я знал, чёрт возьми, — когда он разворачивается, я думаю, что он снова схватит меня за руку, но вместо этого он хватает меня за волосы и рычит. — Ты хочешь, чтобы она очнулась, — огрызается он. — Ты хочешь вместе с ней меня убить, я знаю это, твою мать. Что ж, я тоже не умираю, док. Я тоже вернусь к жизни. Я буду преследовать тебя вечно, если вскоре не выберусь отсюда. Я начинаю терять терпение.

— Хорошо, хорошо, идём. Я не хочу, чтобы она очнулась, честно.

Я как можно быстрее иду через коридор музея, берегу свою здоровую сторону, направляясь к служебному входу, который ведёт к погрузочной платформе. Шум на улице становится громче и более яростным, когда мы отходим от входа, это кипящий и необузданный звук, и я чуть не начинаю звать на помощь. Но никто из них не может ничего для меня сделать. Когда он так профессионально держит в руке нож, я знаю, что этот парень зарежет меня раньше, чем я произнесу хоть слово.

На удивление, на погрузочной платформе пусто. В этом нет никакого смысла. Я думала, что здесь наверняка будут люди, но никого нет. Возле измельчителя мусора стоит стопка пустых смятых коробок. Упаковка от какой-то еды из «Мак Дональдса» шелестит от порыва ветра, загнанная в узкий, грязный двор. Я поднимаю взгляд, надеясь увидеть лицо в окне или тёмную тень снайпера на одной из крыш окружающих зданий, однако, мы одни. Никто не прячется в тени. Никто не наблюдает сверху. Только я и парень в лыжной маске. Чёрт.

Он выталкивает меня за дверь и на грязный бетон погрузочной платформы. Я слышу что-то — скрип металла по металлу — и замираю. Я слишком напугана, чтобы разворачиваться.

— Иди, встань возле того измельчителя, — говорит мне парень. Я иду вперёд, задержав дыхание. Парень в лыжной маске разворачивает меня, хватая за запястье. Он держит что-то — поцарапанную ржавую пару наручников. Они выглядят так, будто ими пользовались раньше. Он пристёгивает наручники одной стороной к синей стальной ручке на измельчителе, затем смотрит на меня многозначительным взглядом.

— Если позовёшь на помощь — умрёшь. Понятно?

Я киваю.

Он дёргает меня ближе к измельчителю, собираясь застегнуть наручники на моём запястье, когда тишину разрезает пронзительный, отвратительный звон. Мой телефон. Мобильный, который по-прежнему засунут за пояс моей юбки, скрыт под моей майкой. Я чувствую спиной его радостную вибрацию, которая оповещает меня о входящем звонке. Парень в лыжной маске выглядит ошеломлённым.

— Какого чёрта? — он проводит руками по моему телу, ища телефон. Когда он его находит, выглядит так, будто его подстрелили. — Что это? — шепчет он. Когда он поднимает передо мной телефон, я вижу на экране имя Али, ясно как день. Парень в лыжной маске медленно качает головой, его глаза не моргают. — Ты хитрая сучка. Он был с тобой всё это время? Он был с тобой всё это чёртово время?

Он бьёт меня. Я вижу его приближающийся кулак, но меня парализует страх, и я ничего не делаю, чтобы избежать удара. Он бьёт меня, и такое чувство, будто в моей голове взрываются фейерверки. Мгновение я ничего не вижу. Перед глазами белая пелена, а затем головокружительная чернота, которая угрожает поглотить меня. Я пячусь назад, мои ноги подгибаются. Я ничего не могу сделать, чтобы прервать падение. Я тяжело падаю на землю, сначала ударяясь копчиком, мой затылок бьётся обо что-то по пути вниз. Я даже не осознаю боль. Она оставляет меня выдохшейся и сбитой с толку.

— Я думал, мы друзья, — тихо произносит парень. — Я думал, ты не станешь скрывать от меня секреты, док, — затем он оказывается на меня сверху. Секунду я его не вижу, и по моим венам как яд разливается паника. Если я его не вижу, то как смогу защититься? К моей шее прижимается холодное, твёрдое лезвие ножа. — Охрана сопротивлялась. Ты собираешься сопротивляться?

Несвежий кофе и сигареты: его дыхание тошнотворное. Вонь заполняет мой нос, и я пытаюсь отвернуться. Но он держит меня. Не отпускает. Зрение возвращается ко мне пугающими вспышками света, пока я, наконец, не начинаю снова ясно его видеть. И почти сожалею об этом.