Саван для блудниц - Данилова Анна - Страница 34

– Я же показал вам документ – Игорь Шубин.

– Так вот, Игорь Шубин, грубая работа. Вы думаете, я не понимаю, зачем вы собрались со мной поужинать? Хотите, чтобы я подвыпила и рассказала вам, что это именно я работаю на вашего агента-невидимку? Я замужем и ужинать ни с вами, ни с кем-либо другим не собираюсь. Я не такой человек. Так что ищите информатора в другом месте. Еще вопросы будут?

– Будут. Если вы не хотите ужинать, так, может, хоть пообедаете со мной?

Он вышел на улицу и глубоко вдохнул теплый сухой воздух. Ему захотелось, чтобы сейчас пошел дождь и прибил пыль, освежил молодую листву на деревьях, вымыл крыши домов и остудил его горячую голову. Он посмотрел на небо, но увидел лишь нежную голубую прозрачность, пронизанную слабыми солнечными лучами, самого же солнца почему-то не было видно.

Шубин не поверил Вике и решил проследить за ней. Но как? Выход один – надо еще раз попытаться пригласить ее на ужин, или обед, или даже завтрак.

Он сел в машину и поехал в морг, к Чайкину.

На занятия она в то утро не пошла – возле магазина «Лазурь», находящегося в квартале от школы, Олю уже поджидал Михаил Яковлевич (в последнюю встречу он просил не называть его «дядей Мишей», а лучше по имени-отчеству). Усаживаясь в машину рядом с ним и как бы нечаянно касаясь лица водителя душистыми длинными прядями мягких шелковистых волос, Оля почувствовала легкое волнение при виде волосатых мужских рук, сжимающих оплетенный тонкими полосками кожи руль…

Ей вообще нравилось смотреть на крупное и сильное мужское тело, возбуждающее темным, густо заросшим волосами пахом и широкой грудью, покрытой жесткой серебристой – «перец с солью» – растительностью. А руки, как восхищали ее умные руки Михаила Яковлевича, которые, казалось, хорошо знали тонкое и нежное тело Оли, умели коснуться его так, что перехватывало дыхание и сердце начинало биться чаще, громче, бухая в ритм их совместным движениям. Казалось, он учил ее какому-то неведомому ремеслу, молча показывая, как ей лучше двигаться и что делать. Причем его молчаливая грубость распаляла куда больше, чем ласковые слова его друга, Николая Васильевича, который в последнее время очень много говорил Оле о любви. В ответ на это она смеялась ему в лицо, предпочитая ему дядю Мишу.

…Нацепив на маленький носик большие, с радужным отливом стрекозиные очки, которые ей купили еще на прошлой неделе специально для подобных поездок по городу, чтобы ее никто не узнал, Оля жеманно поздоровалась со своим любовником и тут же, не в силах скрыть хорошего настроения и захлестнувшего ее желания, показала ему язык:

– Вот вам!

– Прекрасно! – Михаил Яковлевич, внимательно осмотрев Олю теплыми и немного грустными глазами, скользнул правой рукой ей под юбку и, склонившись к Олиной шейке, поцеловал ее сухими горячими губами. – Ты моя худышка, мой леденец… Поехали?

– Поехали. – Она засучила длинными ножками в нетерпении и восхищении перед волнующей поездкой: что там за дача? Кто там будет? – Только скорее, чтобы меня никто не засек.

Вскоре машина вырвалась за город и растворилась в голубоватой зелени садов, набухших розовыми почками будуших яблонь и вишен.

– Абрикосов в этом году не будет, – задумчиво проронил Михаил Яковлевич и, тут же очнувшись, снова погладил Олю по коленкам. – Ты же никогда не видела мою дачу?

– Нет, никогда. Но там, наверное, скучно.

– Тебе не придется там скучать. – Он сидел к ней в профиль, и его густые блестящие темно-каштановые с проседью волосы трепал тугой свежий ветер, ворвавшийся в салон через открытое окно. Черная рубашка с коротким рукавом и серые широкие брюки были тщательно выглажены и пахли сладковатым запахом утюга, горячей ткани и одеколоном. Оля уже знала этот запах, он тоже заставлял ее волноваться. Если бы еще из магнитофона полилась грустная хоровая музыка, которая теперь уже привычно вызывала в ней глубокие физиологические ассоциации, она бы знала, как себя вести, чтобы и Михаил Яковлевич остался ею доволен, и самой испытать остроту близости и того, что происходило с ней в моменты наивысшего наслаждения.

Оля понимала, что приобретенный в результате встреч с Михаилом Яковлевичем сексуальный опыт возвышает ее над всеми Тараскиными и Синельниковыми, отдававшимися сверстникам на квартире Иоффе и не получающими и тысячной доли тех удовольствий, которые можно испытать только со зрелыми мужчинами. Но, с другой стороны, ей нравился контраст, который она ощущала, когда после Михаила Яковлевича ее обнимали совсем еще молодые и сумасшедшие в своей неуправляемости Горкины и Кравцовы. Разве что Льдов был на голову выше этих молокососов. Но Льдова убили. Вот только за что? Неужели за то, что…

– Оля, ты предупредила маму, что задержишься?

Она очнулась и тряхнула головой.

– А у нас в классе парня убили, представляете? Топором по голове. Прямо в школе… в кабинете географии.

Михаил Яковлевич, обгонявший в это время идущую впереди машину, резко нажал на газ и едва успел вырваться вперед, чтобы занять место на правой полосе, – слева от него, навстречу, неслась, почти летела белая призрачная «Мазда»…

Оля зажмурилась и услышала, как ее любовник выругался.

Все произошло так неожиданно, что Юля даже не успела осознать, как же получилось, что она, не предупредив никого из своих, очутилась в Петрозаводске… На борту самолета городской администрации, который направлялся в Карелию, находилась компания, которой для полного состава не хватало лишь губернатора, – три министра и заместитель главы администрации. «Земцова, – орал ей в трубку Корнилов, который от Сазонова узнал о намерении Юли заняться личностью Белотеловой, – если хочешь полететь в Петрозаводск, то через полтора часа приезжай в аэропорт, найди возле специального пропускного пункта человека по фамилии Харыбин, это мой хороший друг, а я его предупрежу, что ты по распоряжению прокурора полетишь на губераторском самолете, – бумагу я отправлю Харыбину со своим помощником, ну как, поняла?» Юля не поверила своим ушам. Но первым делом почему-то подумала не о цели своей поездки, а о Крымове, который будет ее разыскивать по всему городу. Она представляла себе его лицо, когда он узнает от Корнилова или от нее самой о том, где она провела ночь и каким образом добралась до Петрозаводска, и ей становилось приятно и смешно. Ее смущало только то, с какой легкостью открывается перед нею путь к прошлому Ларисы Белотеловой. Обычно после того, как одна удача следует за другой, наступает полоса сплошного невезения. Нельзя сказать, чтобы эта поездка была верхом ее мечтаний, но она могла помочь ей ответить на вопрос, откуда у такой молодой и одинокой женщины появились такие большие деньги на покупку элитной квартиры? Ну и, конечно, неплохо было бы узнать, от какой такой личной жизни сбежала Лариса из Петрозаводска.

Юля летела в маленьком отсеке, смежном с основным, более комфортным салоном, в котором дремали сильные мира сего, поглощая время от времени коньячок и закусывая лимончиком и крохотными аппетитными канапе, которые проносила на подносе мимо Юли стройная и просто-таки сногсшибательная по степени сексапильности стюардесса. Прислушиваясь к сонной тишине соседнего салона, Юля думала о том, что все эти министры и прочие вельможи, не испорченные как внешней, так и внутренней культурой, потому едут молча, не переговариваясь друг с другом, что уже все и давно друг другу сказали. «Наверное, у них руки чистые, – усмехнулась она, глядя, как в очередной раз мимо нее несется на всех парах блондинистая стюардесса, распространяя вокруг себя ароматы кофе и духов, – ведь они моют их друг другу с утра и до самого вечера. Пока открыты банки… где тоже моют-отмывают, но уже деньги. Кругом сплошная чистота».

Полковник Харыбин, который неизвестно чем занимался (Юля так и не поняла, на кого он работает, то ли на администрацию, то ли на прокуратуру, а может, и на другие, более секретные службы), пришел к ней спустя полчаса после начала полета, сел в расположенное напротив кресло и предложил закурить. Это был маленький, с лисьими глазками, симпатичный и ироничный человечек в сером, хорошо сшитом костюме и в рубашке – удивительное дело! – без галстука!