Возвращение (СИ) - Лэй Лана - Страница 55

Я огляделась в комнате Долмана. Она была пуста, вещи будто испарились за одно мгновение. На столе, и правда, лежала увесистая книжица для записей. Ведение судебных заметок, подумалось мне. Конечно, Долман будет очень переживать, если потеряет эти ценные черновики! Я в некотором смысле чувствовала себя виноватой перед ним, ведь именно из-за моего неугомонного языка, наболтавшего все, что крутилось в голове, Долману пришлось покинуть поместье. Вот послушала бы его, и сделали все по-тихому, незаметно, таясь…

Теперь же придется в одиночку выбираться из леса. Та еще перспектива для девицы, у которой никогда не было положительных отметок по ориентированию! После того, как один раз во время спортивных игр меня искали всем Изыскарием в центральном Латерийском парке, распугав всех белок и маленьких косуль, мне было впредь велено бегать исключительно вокруг поляны под надзором тренера…

Я хотела выйти из комнаты, когда, словно ведомая внутренним чувством, огляделась и подошла к сундуку, из которого Долман доставал голубя. Открыла и ахнула, а ведь и правда, голубей было два! Одного Долман отправил домой… Сквозь решетку клетки на меня смотрели два глаза пуговки, а шея черной птицы с интересом выгибалась в сторону, внимательно изучая меня. Голубь издал кудахтающий звук, а я от неожиданности выронила тетрадь и та, нелепо полетев вниз, открылась и распласталась листами по полу.

Честное слово, отдави мне ногу медведь, я никогда не подглядываю в чужие записи, разве что совсем чуть-чуть… В детстве мы с сестрами воровали дневники друг друга и смеялись втихаря над глупостями, рожденными девчачьими фантазиями. Особенно мне досталось от старшей, когда я случайно узнала про её первый поцелуй с долговязым прыщавым одноклассником… Зря я смеялась, мне потом долго пришлось маскировать красные пятна, ночью искусно выведенные сестрицей на моем лице нестираемой краской…

Поцелуй… Ведь, у меня, по сути, тоже был первый настоящий поцелуй. С Ратмиром. Здесь, в непонятном лесу. С человеком, с которым у меня никогда бы не возникли обычные отношения, и навязанного мне благодаря совершенно нелепым обстоятельствам… Но жизнь, как я не выкручивалась, пошла по этому невольному сценарию и привела… к тому, о чем теперь можно было лишь краснеть.

Я вовсе не хотела смотреть заметки Долмана, но тетрадь так разметала свои листы, что мне пришлось их собирать и взгляд невольно выцепил какую-то странность, несуразицу в этих ровных строчках… Они были непохожи на судебные записи. Отгоняя от себя ненужное любопытство и совершенно лишь из практичных соображений, пытаясь собрать листы в порядок, я все-таки сфокусировалась на правильном почерке с целью понять содержимое.

Когда же поняла его — то тихо охнула, осела и бочком дотянулась до кровати, потому что ноги мои стали отказываться поддерживать груз тела, а голову прошибла неприятная молния. Я всмотрелась в листы еще раз, полистала, читая. Это были совсем не судебные заметки. Это был, скорее… дневник. Дневник наблюдения. За мной. Как за маленькой лабораторной мышью. Очень подробный и дотошный. Каждый день был обозначен как отдельная дата и начинался с завтрака. Я открыла случайную запись и прочитала:

"День пятый.

Глаза — серые, зрачки умеренные, без расширений; кожные покровы — ровные, бледные, небольшой румянец; волосы — русые без изменений; состояние — тревожное; питание — сырный бутерброд, каша с перемолотым овсом; социальная активность — приветствие без выраженных эмоций, передавала хлеб, соль, коврижки, в голосе тоска… "

Коврижки и тоска, подери его леший! С какого?.. Уф-ф-ф… Быть может, Долман тоже того… тронулся своим большим законоведческим умом от невнятной лесной жизни? Особенно меня удивила фраза про цвет волос без изменений. И с чего бы это моим волосам поменять цвет, здесь красильных салонов и в проекте не было… И почему Долману так важен цвет моих волос, это что, у него фантазии? Да откуда ему знать, тоска ли у меня в голосе или раздражение, или злость как сейчас, когда я чувствую себя подопытным зверьком! Ну, попадись мне Долман на глаза, — покажу тебе, какая у меня тоска в голосе и скалка в руках!

Или… бедный Долман настолько влюблен в меня, что ему стали важны мельчайшие детали? Не зная, как приблизить меня, он обзавелся подробной историей наблюдения? Чувство жалости кольнуло, похоже, парень по уши влип… И, жаль, но я никак не могу отвечать ему взаимностью. Я с некоторой брезгливостью посмотрела на исписанные мелким почерком бумаги. Самое верное, что хотелось — сжечь их. Не покидало ощущение, что кто-то разворошил ящик с моими панталонами. Однако, пока я не стала уничтожать дотошный дневник. Схватила клетку с голубем и отнесла на конюшню, где много зерна, под присмотр Тодра.

Вечер прошел спокойно и даже мило, я продолжала витать в облаках, мало на что реагируя. Уже и не пыталась справиться с собой, понимая, что в моей душе протекают необъяснимые процессы. Я просто ждала, когда внутри сознания ощущения улягутся по ровным полкам, словно банки с запечатанным вареньем, и ко мне вернется ясный ум. Вот-вот, яркость чувств схлынет, словно волна, обнажая под собой ровные и гладкие камни-мысли.

Утро следующего дня началось с переполоха. Я проснулась от истошного женского вопля и, что самое отвратительное, не менее истошного вопля кота. Понимая, что происходит явная непотребность, я, как солдат, вскочила с кровати и прямо в пижаме выскочила в коридор, на всех порах понеслась в сторону гостевого крыла, откуда доносились крики. На лестнице я чуть не столкнулась с Гаудией, злой и взлохмаченной, в ночной сорочке. Как в кошмарном сне я увидела, как эта фурия без единой толики жалости ожесточенно трясет несчастного калеку Ку-ку, вздернутого за задние лапы, приговаривая:

— Будешь мне всякую гадость таскать! Будешь? Сейчас я тебе эту мышь…

— Отпусти немедленно животное! — потребовала я, прерывая её речь я и, вцепившись в передние лапы Ку-ку, потянула их в свою сторону. Гаудия не отпустила, а я почувствовала особый соревновательный азарт и уже не могла ослабить хватку.

Несчастный кот, растянутый в разные стороны ополоумевшими девицами стал вопить еще истошней, собирая людей вокруг. Мистер Смит схватился за голову, а Клозель готовилась упасть без чувств от увиденного безобразия. Но мы, словно переполненные духом сражения борцы, не хотели отступать и трясли несчастным животным, гневно глядя друг другу в глаза.

— Он хотел мне отомстить! — выдвинула обвинительное суждение Гаудия, расширяя ноздри от негодования. — Он мне крысу положил! В нос! На подушку!!! Синехвостое чучело!

— Прошу не оскорблять кота! — обиделась я. И удивилась. — Крысу??? — дело в том, что из-за особенностей разнонаправленных глаз охотник из Ку-ку был никакой. Он частенько не мог пройти в дверь, упираясь в соседнюю стену. — Это бездоказательное обвинение!

— Бездоказательное?! — яростно взревела Гаудия, посылая молнии из глаз. — А крот? А сардельки? А курица? Я тебе покажу бездоказательное!

Очевидно, Гаудия была не в себе. Но девушка оказалась настроена решительно. Я пошатнулась, когда она внезапно отпустила кота, не удержалась и плюхнулась на многострадальное место. Ку-ку извернулся и с гордым рычанием, не иначе, как представив себя горным львом, отпрыгнул в сторону и приземлился на четыре лапы. Задрав хвост трубой и делая вид, что ничего не произошло и это не его только что болтали в воздухе две взбешенные девицы, источник ссоры с чувством собственного достоинства медленно, словно нехотя, двинулся по своим делам.

Гаудия бросилась в свою комнату, на секунду скрылась, затем выскочила как взбешенная горгона с перекошенным лицом и, ни секунды не колеблясь, что-то кинула в нас. Маленький, пушистый и серый безвольный комок приземлился у ног Клозели. Тетушка охнула и завизжала не хуже Гаудии, рассмотрев отдавшую богу душу мышь около своего лакированного туфля. Мистер Смит и растрепанный после сна Кловес в одних штанах — единственные, кому удавалось сохранить хладнокровие, пытались унять разбушевавшихся дам. Но только до тех пор, пока следующим из девичьей светелки не полетел крот, к сожалению, уже бездыханный, и попал прямиком в лоб мистера Смита, от чего тот приглушенно вздохнул и осел. Следом полетела связка сарделек, ну а под конец озверевшая девушка швырнула в нас общипанной синеватой тушкой цыпленка. Цыпленок, хоть и не умел летать, но приземлился прямо в меня, неприятно пристукнув окорочком по макушке.