Замуж за светлого властелина (СИ) - Замосковная Анна - Страница 64

— Октавиан, Октавиан, — сбивчиво шепчу я. Всё моё платье в его крови, её слишком, слишком много. — Держись.

Я будто разделена на две части: одна, насмерть перепуганная, сжалась где-то внутри, отказывается мыслить и действовать, вторая, наоборот, не чувствует ничего, просто понимает, что нужно делать.

— Держись. За гриву держись, — накладываю бледные пальцы Октавиана на холку коня, и он неуверенно её сжимает.

Немыслимым движением выворачиваюсь из-под него, соскальзываю с коня одной ногой, вторую оставляя на нём. Конь храпит, если его не выходить — сдохнет, но мысль об этом проходит как-то в стороне сознания. От сильной растяжки ноют мышцы, но я всё же слезаю с коня, не уронив Октавиана. Весь его изодранный рукав алый от крови и… и… Надеюсь, мне только кажется, что…

Поднимаю взгляд на склонённое к коню лицо.

— Октавиан, — тяну к нему руки.

Он чуть поворачивается — мертвенно-бледный, и будто ко всему безразличный, лишь взгляд — в нём столько всего. Веки Октавиана закрываются, он медленно оседает.

— Тихо! — успеваю подхватить его и падаю под тяжестью безвольного тела. — Октавиан… Октавиан!

Он не слышит меня. И его рука… всё же руки у него нет, только кровоточащий обрубок.

Не важно.

Я сейчас должна думать о другом. Не о том, что он закрыл меня, не о том, что его застали врасплох из-за опьяняющего действия ритуала, не о том, что он умирает, а о том, как довести или донести его в подвал, к целебному постаменту.

— Октавиан, очнись! — С усилием удерживаю его в сидячем положении. — Октавиан, соберись, мы должны спуститься в подвал.

Нет ответа. Так, надо собраться. Остановить кровь. Задираю подол и дёргаю более тонкий подол сорочки. Трещит ткань. Лоскутом перехватываю плечо Октавиана поверх рукава, затягиваю. На пару минут хватит.

Придерживая Октавиана, перебираюсь на другую сторону и ухватываю его за руку, — краем сознания отмечаю, что именно на ней чёрная подвязка, которую я использовала вместо брачного браслета, — закидываю себе на плечо. Я должна его поднять. Другие варианты не рассматриваются. Присев, ухватив получше, дёргаю Октавиана вверх, плечо и рёбра простреливает болью, но я тяну. Без толку! Снова дёргаю, и снова он бессильно валится на плиты, марая их кровью. Её слишком много. И он сам прерывисто дышит, лицо в испарине, губы белые, как стены его башни.

Так, мы в башне Октавиана, значит, тут действует светлая магия, которая всё меняет. Подняв руку с белым браслетом, сосредотачиваюсь на том, что нужен тоннель с гладким полом прямо отсюда до зала с целебным алтарём. Я очень чётко представляю себе этот тоннель и зал, и сам алтарь.

— Что случилось? — взвизгивает Жор. — Что с вами? Как? Кто?

— Молчать! — Усиленно сосредотачиваюсь на тоннеле прямо до лечебного алтаря.

Открываю глаза: у основания дома и впрямь появилось отверстие.

— Марьяна! — У Жора глаза так вытаращены, что кажется, сейчас выпадут. — Ты что? Ты чего? Что? Там Буке плохо…

Конечно фамильяру плохо, если Октавиан в таком состоянии.

— Коня выходи, — требую я и перехватываю запястье Октавиана: не может идти, я его так дотащу.

И тащу. Он неожиданно тяжёлый, оставляет за собой красный след. Какой же он тяжеленный! Но вот и провал в земле. С натугой ступаю в его тень, стараюсь не думать, что рискую не успеть, что проще оставить Октавиана здесь — ведь с его смертью связь с Метрополией разорвётся. Но остановиться, бросить его так я не могу.

Рядом раздаётся сопение — это Жор тащит Октавиана за окровавленный рукав. Я сильнее упираюсь в пол, волоку дальше, почти не замечая ничего за пеленой слёз, задыхаясь от натуги, а ведь вниз тащить легче. Кажется, будто время разрывается, расставлено неровными, не всегда совпадающими фрагментами.

Вот и пол зала с алтарём. Лицо Октавиана в тени или от потери крови приобретает синеватый оттенок. Наконец и сам алтарь. Дёргаю Октавиана вверх. А потом опять разрыв в сознании, и я уже затаскиваю на алтарь его ноги, ещё разрыв — и я укладываю Октавиана на спину.

И что теперь делать? Как заставить работать алтарь? Или он уже действует? Стучу по верхней колонне ладонью.

— Лечи его, — не узнаю свой сиплый голос.

Кажется, Октавиан проводил под колонной рукой. Я поднимаю его целую руку, вожу ей под срезом верхней колонны. Надеюсь, сработает.

Свет падает на Октавиана, озаряет заострившееся лицо с запавшими глазами, маслянистую от крови рубашку, безвольные пальцы. Я опускаю эту руку ему на грудь и падаю на колени, боль в плече и боку, на которые пришёлся удар тёмной магии, набирает силу.

Та перепуганная, бездействующая я внутри меня снова берёт вверх, я сгибаюсь пополам и взвываю от отчаяния: я не должна спасать Октавиана, но больше всего на свете сейчас хочу, чтобы он выжил, чтобы снова… попытался жить по-человечески, попытался понять меня и внезапно настигшие его чувства. Мы ведь там, в круге, так и не поговорили.

— Маря, — тихо зовёт Жор.

— Коня выходи! — сипло приказываю я. — Уйди! Уйди!

Даже перед фамильяром стыдно за слёзы, за то, что Октавиан ранен по моей вине или, скорее, глупости. Сердце разрывается из-за долга перед миром, страхом за Октавиана, боли предательства — Арна и Верна предали меня, возможно, они и не собирались договариваться, сразу планировали Октавиана убить.

Камень алтаря тёплый, я прижимаюсь к нему лбом, шепчу сквозь сдавленные рыдания:

— Пожалуйста, пожалуйста, помоги ему…

Меня трясёт, запах крови невыносим, давит, удушает, как и чувство вины, как мерзкий липкий страх. Мы связаны с Октавианом и в этой жизни, и в посмертии, но я так невыразимо хочу, чтобы он сейчас остался со мной, чтобы он… просто жил.

Шерсть Шутгара слиплась от крови. Пошатываясь, он с трудом переставляет немеющие лапы по траве. Его тело жаждет жить, бредёт в сторону ведьминской деревни в надежде на помощь, а его разум, не чувствуя боли, вязнет в воспоминаниях. Перед остекленевшими жёлтыми глазами снова и снова всплывает образ выехавшего из леса Октавиана, который был так близко, так одуряюще близко, что Шутгар, лежащий в созданном лешими клапане подпространства, нажал на спуск арбалета, хотя первыми должны были атаковать маги.

«Так близко, — крутится в голове оборотня. — Он был так близко, если бы я прицелился лучше, не торопился, дождался…»

Стрелять оборотни должны были после того, как лешие вернут их в нормальную реальность. Искажение пространства нарушило траекторию болта, тот просвистел над плечом Октавиана, предупредив его об опасности. Объединённый удар восемнадцати магов, для которого все эти искажения не помеха, задержался на какие-то доли мгновения. Такая маленькая задержка, и невероятной силы удар почти увяз в разворачиваемом щите светлой магии. Растянувшееся для Шутгара мгновение, когда казалось, что не вовремя спущенный болт будет стоить им победы, и потом — всплеск крови на белом. Металлически-медный запах — сладкий запах приближающейся смерти врага.

Но чем дальше Октавиан отступал от леса, тем сильнее становился, и его щит уплотнялся. Удары магов, швыряемая лешими земля, выпущенные из арбалетов болты — всё было напрасно, а ответный удар смёл нападавших.

Только оборотни — самые резвые — увернулись, они-то и бросились за раненным, по ним пришёлся ещё один удар. Шутгар не обернулся взглянуть на убитых отлетающих назад соратников, он мчался за белым конём на запах крови, уже не думая ни о чём, кроме того, как будет рвать зубами глотку светлого властелина. Эта мысль толкала вперёд, ослепляла, придавала сил. Вчетвером оборотни мчались за ним, уже видя, что у Октавиана не хватит сил защититься, их цель была так сладостно близка, что все с разбега врезались в защиту белой башни.

Их отшвырнуло, точно щепки, обломки старого мира. Перебросило через тракт и почти размазало о землю. Шутгар долго не мог вдохнуть, осознать, а когда вдохнул, понял, что добыча ушла, опять светлый властелин улизнул — и теперь из-за ведьмы, что не помогла своим, не сбросила его с коня. Маленькая паршивая ведьма…