Шпион Наполеона. Сын Наполеона
(Исторические повести) - Лоран Шарль - Страница 80

Они вошли в большую комнату, где за столом сидело несколько венгерских рабочих, в одинаковой одежде, состоящей из высоких сапог, широких полотняных панталон, короткой цветной куртки и маленькой круглой фуражки. Перед каждым подле его стакана лежал длинный кнут с короткой ручкой.

— Что вам нужно? — спросил хозяин Мано, седой старик среднего роста.

— Экипаж и лошадей без возницы, — отвечал Греппи.

— Далеко едете?

— Очень. На месяц.

— Тогда лучше купить экипаж.

— Можно.

— А каких надо лошадей?

— Добрых.

— Есть прекрасные.

— Не надо. Предпочитаю добрых.

— Сколько?

— Пару.

— А где подставы?

— Мое дело.

— И мое дело. Я не хочу загонять своих лошадей.

— Если загоняю, то заплачу.

— Где взять?

— В Видене, где я живу. Я вернусь на другой день.

— Вы можете представить поручительства?

— Какие?

— Я не люблю иметь дело с венцами, но можем поладить с вами, если вы объясните, на что вам экипаж и лошади. Я не люблю тайн.

— Нам нечего таиться, и мы не поедем сами, а нанимаем экипаж для приятеля. Конечно, нам нечего говорить его имя. Достаточно вам записать мое имя в книгу и навести справку, что я человек состоятельный. Для вашего же успокоения я прибавлю, что мы с товарищем так же, как вы, не любим иностранцев. Будьте спокойны, дело не идет о похищении девицы или о чем-либо преступном. Впрочем, какое вам до этого дело, ваше ремесло поставлять экипажи и лошадей, не правда ли?

— Конечно, — отвечал хозяин, который до сих пор смотрел подозрительно на двух друзей, но теперь просиял и повел их во двор, где в сараях стояло около двадцати экипажей всякого рода, от простой тележки и двухколесного кабриолета с парусиновым верхом до карет и колясок.

— У вас дама? — спросил хозяин.

— Нет, — отвечал Франц, впервые вмешиваясь в разговор, — но нам надо все-таки крытый экипаж.

Хозяин показал им удобную двухместную карету, но взгляды Греппи и Франца остановились на стоявшей в углу большого сарая старинной и, по-видимому, давно не употреблявшейся коляске, с большим верхом.

— Вот что нам надо, — сказал Греппи, а Франц молча кивнул головой.

— Может быть, — отвечал Мано, — но этот экипаж не продается и не сдается.

— Отчего?

— Это коляска императора.

— Какого императора?

— Наполеона.

Старые служаки знаменательно переглянулись; они искали экипаж для сына, а нашли коляску отца.

— Может быть, вы желаете знать, как она ко мне попала: очень просто! Я купил ее пятнадцать лет назад в Шенбрунне. Вероятно, хотели от нее отделаться, чтобы случайно император Франц не сел в экипаж, в котором Наполеон катался по Вене. С тех пор она стоит здесь без употребления.

— Продайте, — сказал Греппи.

— Нет.

— Она нам нужна во что бы то ни стало, — произнес Франц.

Мано пристально осмотрел с головы до ног этих странных покупщиков исторического экипажа, задумался, а потом спросил с улыбкой:

— Куда вы едете?

— В Страсбург, — отвечал Франц.

— В таком случае берите.

Пока оба друга договаривались с Мано насчет цены коляски, они нимало не подозревали, что за ними пристально следил Галлони.

Надев парик и очки, которые его так скрывали, что никто его не мог узнать, ловкий сыщик с утра наблюдал издали за отелем «Лебедь» и с удивлением увидел, что княгиня Сариа приняла в своих апартаментах странного на вид старого служаку, хотя и в штатском платье. Его подозрение было возбуждено, и он последовал за Францем прежде в Бельведер в стекольный магазин Греппи, а затем в Леопольдштадт. Когда Франц и Греппи вошли во двор, где отдавались внаем экипажи, Галлони был достаточно осторожен, чтобы остаться на улице, и то на значительном расстоянии.

Хотя он дождался их выхода, но теперь они стали, по-видимому, более подозрительными и озирались по сторонам, а потому ему пришлось следить за ними так издалека, что при повороте в один переулок он совсем потерял их из вида. Это обстоятельство, однако, не привело его в отчаяние. Он считал, что во всяком случае сделал полезное открытие и, доложив об этом графу Зедельницкому, продолжал свои розыски.

III

Бал у лорда Каули

Надо отдать справедливость недавно вступившему тогда на престол английскому королю Вильгельму IV, что он всячески старался выказать князю Меттерниху, как он высоко ценит услуги, оказанные Англии ее могущественным союзником. Действительно, в продолжение пятнадцати лет между английским и австрийским правительством существовало такое тесное дружеское соглашение, что некоторые истинные патриоты той и другой страны краснели за свою родину. Так были англичане, которые находили, что Гудсон-Ло слишком далеко шел в своей роли тюремщика, и некоторые австрийцы упрекали Меттерниха в том, что он делал Шенбрунн продолжением Лонгвуда.

Но зато английские министры или австрийский канцлер действовали заодно, а лорд Каули, служивший связующим звеном между ними, пользовался в Вене совершенно привилегированным положением. Поэтому неудивительно, что Меттерних, решившись выпустить в свет своего узника, избрал местом его первого дебюта дом английского посланника. Показать впервые свету сына Наполеона на балу у представителя его злейших врагов было ловким дипломатическим фортелем, который должен был доказать, что юноша — простой австрийский эрцгерцог, и тем убить надежды бонапартистов.

Вся знатная и официальная Вена, конечно, собралась на этот бал, чтобы присутствовать при таком интересном дебюте. Залы и сады посольского дома блестели тысячами огней и представляли фантастическое, волшебное зрелище.

Молодые люди танцевали, как только умеют танцевать в Вене, а пожилые занимались светской болтовней в ожидании императора и его внука.

Среди разговаривающих находились Фридрих Генц и французский журналист, которого он серьезно знакомил со всеми достопримечательностями Вены. Стоя с Пьером Лефраном на пороге первой гостиной, он любезно указывал собеседнику всех выдающихся лиц политического и военного мира, сообщая их краткую характеристику. Но на этот раз обыкновенно скептический тайный советник произносил только похвалы, как бы желая выставить перед иностранцем лишь розовую сторону своей родины.

— Посмотрите, какой нежной грацией отличается эрцгерцогиня София. А видали ли вы когда-нибудь более красивую женщину, чем другая невестка императора, Мария-Анна?

Несмотря на свой либерализм, Лефран должен был согласиться со справедливостью этого замечания представителя австрийской реакции.

— А кто эта дама, говорящая с обеими эрцгерцогинями? — спросил он.

— Графиня Шпигель и баронесса Кинская, обе говорят с ними, а потому я не знаю, про которую вы говорите.

— Ни про ту, ни про другую.

— Ах, это княгиня Сариа.

— Княгиня, должно быть, странная женщина, она живет со мной в одном доме, и за нею постоянно следит полиция.

— Вы, должно быть, ошибаетесь? Княгиня Сариа — близкий друг канцлера и эрцгерцогини Софии.

— Я не могу ошибаться. Например, сегодня прибывшие с нею из Италии две дамы уехали обратно, и не успел увозивший их экипаж исчезнуть из вида, как в отеле поднялась суматоха и полиция стала упрекать хозяина, что он не предупредил ее об отъезде этих лиц. Вообще странные дела творятся в этом отеле, и я долго не мог добиться присланных вами карточек для посещения музея на том основании, что будто бы они прежде должны быть представлены в полицию. Неужели таковы венские обычаи?

Генц был очевидно смущен этим вопросом и довольно неловко стал объяснять своему собеседнику, почему австрийское правительство считало нужным подвергать жителей Вены и даже иностранцев многочисленным неприятным стеснениям ввиду обеспечения порядка и общественной безопасности.

Княгиня Сариа, которая возбудила этот разговор между почтенным тайным советником и французским журналистом, сидела, как на иголках. Днем она сама отправилась к графу Зедельницкому и так обворожила его своей красотой и любезностью, что получила от него приказ о помиловании Фабио, а затем она готовилась сделать решительный шаг в той смелой игре, которую она вела с канцлером, поэтому неудивительно, что она не обращала никакого внимания на происходившие вокруг нее светские разговоры.