Человек-Паук. Майлз Моралес - Рейнольдс Джейсон - Страница 21

– Что-то сделать? Что? – бросил Майлз. Написать об этом пару стишков? Думаешь, мне это поможет? – слова прозвучали слишком резко, и Майлз пожалел, что произнес их, как только они сорвались с языка.

– Поможет тебе? – Алисия нахмурилась. – Думаешь, на тебе свет клином сошелся? –- она покачала головой и усмехнулась, хотя ей вовсе не было смешно. –Дело не только в тебе. Дело в нас. И не только в тебе и во мне, но и в Уинни, и Джадже, и остальных учениках, которые посещают эти уроки. Выпускниках, которые посещали их раньше. И детях, которым это только предстоит. И если Чемберлен так себя ведет, если он говорит такое, думаешь, он такой один? Думаешь, ты единственный, к кому он придирается? – Алисия скрестила руки на груди. – Может, пара стишков здесь и не поможет, но позволь спросить тебя, Майлз, что будешь делать ты?

– Я вовсе не это имел в виду, – сказал Майлз. – Я хотел сказать: что я могу поделать? Ты... ты просто не понимаешь. Я только что разнес парту, – Майлз осекся, – то есть я просто по ней ударил, и она вот так сломалась. Но суть в том, что они теперь меня выгонят из-за этого. Так что неважно, что я буду делать.

– Ах вот как! Хорошо, – с сарказмом сказала Алисия. – Я не понимаю, да? Что ж, позволь сказать тебе, что я понимаю. Ты напуган, – Майлз открыл было рог, но Алисия подняла руку, останавливая его. – Нет-нет. Это нормально, я все понимаю. Я не виню тебя за то, что тебе страшно, но ведь именно поэтому ты не будешь ничего делать, верно? Просто смиришься с поражением, потому что так проще, правда?

– Алисия, – начал Майлз, но он не знал, что сказать. У него не было ответа. Он не знал, как все объяснить.

– Что ж, дай мне знать, как для тебя все обернется, Майлз, – сказала она, затем развернулась и пошла прочь.

Идиот, идиот, идиот.

ГЛАВА 7

– Ну давай рассказывай.

Майлз наконец вернулся в спальню, освободившись от полуденных занятий. После разговора с Алисией его желудок из тугого узла превратился в пустой колодец, в голове повторялись одни и те же мысли: Все кончено. Меня выгонят. Идиот, идиот, идиот. Ганке включил «Нинтендо», а Майлз порылся в шкафу и выудил из него свою маску.

– Даже не знаю, с чего начать, – заговорил Майлз. – Во-первых, вчера кто-то ограбил магазин, – безжизненным тоном сказал он. – Пока я пытался заработать дополнительные баллы у Блауфусс, кто-то вломился... – он поймал себя на лжи. Никто не «вламывался» в магазин, потому что он был открыт. – Кто-то зашел в магазин и стащил всю консервированную колбасу.

– Что? – Ганке поставил игру на паузу и повернулся к Майлзу, пока он все еще рылся в шкафу. –Колбасу?

– Ага. Консервированную колбасу, – Майлз бросил маску и костюм на кровать. – И они думают, это сделал я.

– Кто они?

Майлз потер подбородок.

– Декан Кушнер, мои предки. Поэтому они сюда и приезжали. Они думают, я как-то в этом замешан, – Майлз покачал головой. – Может, у них и есть для этого основания, но я даже не люблю консервированную колбасу.

– А кто любит? Она отстой, – Ганке продолжил игру, большие пальцы снова принялись давить на кнопки, а Марио – прыгать на кирпичики и головы злодеев.

– Отстой или не отстой – неважно. Все это ерунда. Декан Кушнер уволил меня из магазина и исключил из программы «учись и работай», так что теперь предкам придется из своего кармана оплачивать мое питание и роскошную жизнь с тобой в этой вонючей дыре.

Ганке снова поставил игру на паузу и повернулся к Майлзу.

– Чувак, знаю, ты злишься, поэтому так говоришь, но это место не вонючая дыра, а если и вонючая, то точно не из-за меня. Во-первых, это ты ходишь каждый день в одних и тех же джинсах.

– Я их так разнашиваю.

– Не суть. А во-вторых, я кореец. Мы почти не потеем.

– Что?

– Просто поверь мне на слово.

Майлз посмотрел на Ганке так, словно у того было две головы.

– Слушай, я просто веду к тому, что не могу позволить родителям платить за меня, за мою ошибку. Им и так тяжело, а без тех денег, что им, скорее всего, придется выложить за эту комнату, они вообще не протянут, – Майлз постучал себя по лбу. – Поэтому я должен что-то придумать.

– Умоляй Куши-Куши вернуть тебе работу.

– Я уже думал об этом, но давай оставаться реалистами. Когда ты последний раз видел, чтобы Кушнер улыбался? Он даже себе не дает послаблений, с чего бы он давал их мне? Не говоря уже о том, что это, скорее всего, не имеет значения, потому что я только что вышел из себя на уроке Чемберлена и разнес стол. Так что меня, наверное, теперь исключат за порчу школьного имущества.

– Что ты сделал? Стол? Чувак, да что с тобой такое?

– Ганке, говорю тебе, он... с ним что-то не то. Я ничего не мог поделать. Но, к моему удивлению, Чемберлен ничего мне не сказал после урока, даже не попытался меня остановить, так что посмотрим.

– Да уж, хоть он и не нажаловался, но у тебя все равно могут быть проблемы. И что ты будешь делать?

Сначала Алисия, теперь Ганке. Майлза тошнило от этого вопроса. Ганке откинулся на стуле, положил руки на живот. Он заметил костюм на кровати.

– Погоди, неужели отпуск уже закончился?

Ты все-таки станешь героем на час? Надеюсь, что да. Или ты просто собираешься поискать Чемберлену новый стол? Должен сказать, эта работа не очень подходит Человеку-Пауку.

– Нет, нет и... нет.

Майлз взял маску и встал. Между их кроватями висело зеркало. Зеркало, в которое Майлз каждый день смотрелся, проверяя, как на нем смотрятся джинсы и кроссовки. Зеркало, перед которым Ганке часто пародировал, как Майлз каждый день проверяет, как на нем смотрятся джинсы и кроссовки. Глядя на свое отражение, Майлз вывернул маску наизнанку, надел ее на голову, затем опустил на лицо. Все вокруг погрузилось в темноту.

Ты так похож на меня.

Майлз сглотнул; он смотрел в зеркало, но не видел в нем себя.

Ты так похож на меня.

– Не знаю, – Майлз стянул маску, вывернул ее на нужную сторону и снова надел. Затем он взял с кровати костюм. – Мне просто нужно проветрить мозги.

Под «проветрить мозги» Майлз подразумевал прыжки, метание паутины, раскачивание на ней и полет по городу. Он открыл окно спальни, стал невидимым и вскарабкался на стену. Его черный с красным костюм теперь стал цвета красного кирпича и цемента. Оказавшись на крыше, он снова стал видимым и оглядел кампус: величественные здания и усаженные деревьями аллеи, площадь и внутренний двор, конкурирующие с Лигой Плюща. А вдали – город, цепляющийся за небо, словно пальцами, готовыми схватить любого.

Майлз сделал несколько шагов назад, глубоко вдохнул, будто втягивая все, что его окружало, и проталкивая, то, что его мучило – декана Кушнера, родителей, мистера Чемберлена – поглубже внутрь. Затем он сорвался с места и с разбегу спрыгнул со здания.

Майлз прыгал с крыши на крышу с такой легкостью, будто перескакивал лужи на тротуаре, пока не добрался до конца кампуса. Тогда он нырнул в пустоту, выстрелил паутиной из обеих рук, цепляясь за деревья, телефонные столбы и другие окружающие его конструкции, и полетел дальше, высоко над головами людей внизу, которые рассыпались по улицам, как муравьи. Он не обращал внимания на то, куда направляется, просто пытался вспомнить, каково это – летать. Каково это – падать, зная, что все равно не коснешься земли.

С часовой башни на здание суда, с крыш роскошных многоэтажек на проектные дома. И еще до того, как он успел это осознать, как будто ему резко открыли глаза, Майлз оказался в своем районе. Он услышал какофонию звуков, сильно отличавшуюся от района Бруклинской академии. Визг автобусных тормозов. Клаксоны такси. Крики подростков, отбивающих баскетбольный мяч. Музыка, льющаяся из радио, будто из нутра самого города.

Майлз сел на крышу долларового магазина на Фултон-стрит – того самого, где работала Френчи, – и окинул взглядом весь район, прежде чем остановиться на группе школьников, выходящих из автобуса, – мешанине ярких воротников и новомодных стрижек, из-за которых они выглядели старше своего возраста. Майлз наблюдал, как они шли вниз по улице, смеясь и шутя, пока не дошли до поворота. Оказавшись в конце улицы, они тут же умолкли, проходя мимо группы старших ребят, один из которых что-то сказал младшим.