Великий торговый путь от Петербурга до Пекина
(История российско-китайских отношений в XVIII–XI - Фауст Клиффорд - Страница 7

В частности, русскому двору остро требовалось принять ряд четких решений относительно торговли с китайцами, хотя до 1727 года не просматривается ни малейшего намека на его готовность принять такие решения. Варианты выбора, открытые для русского двора, можно представить себе в виде конкретного случая проблем, унаследованных от «меркантилистских мер» царя Петра. Например, вельможам двора предстояло продолжить внедрять меры по либерализации торговли, предоставлению дополнительных монополизированных товаров в сферу частной торговли, а также, поскольку речь идет о торговле с китайцами, отменить все государственные обозы на Пекин. И все это ради того, чтобы содействовать образованию частной компании или нескольких компаний для передачи им на откуп монополии на торговлю с Поднебесной. Ничего нового в таком предложении не наблюдается. Петр I еще в 1711 году выступал с инициативой по передаче права на торговлю с китайцами (в то время означавшую право на торговлю в Пекине) «толковой компании». Альтернативный вариант заключался в оживлении торговли путем казенных обозов через ужесточение ее условий. В таком случае было не обойтись без отстранения полностью или хотя бы частично купцов-единоличников от торговли с китайцами в Пекине и по большому счету в остальных городах Китая, где с недавнего времени наладилась меновая торговля. Причем между двумя этими крайними вариантами просматривалась возможность некоторого компромисса. Ни один из этих вариантов не исключался своеобразным понятием «меркантилизма», представленным в указах последних лет правления Петра Великого, если только в конкретной идеологической доктрине не упоминался тот же «меркантилизм». Сомнительный опыт пекинских обозов, стремительно растущий объем частной торговли одновременно в Пекине и в других китайских городах, постоянные трудности в общении с китайцами в Пекине, а теперь еще прекращение китайцами торговли потребовали приложения определенных усилий для вывода торговли на новый уровень или укрепления существующей.

Однако никакого решения относительно торговли с Китаем, каким бы прекрасно обоснованным для текущей экономической доктрины оно ни казалось, власти в Санкт-Петербурге принять не могли без согласования его с остальными далекими от экономики проблемами в отношениях с китайцами, которые требовалось безотлагательно обсудить и уладить к взаимному удовлетворению обеих сторон, иначе перспектив восстановления торговых отношений не просматривалось. Границу между Монголией и Сибирью требовалось обозначить и закрыть для пересечения ее без официального разрешения, чтобы ограничить нелегальное переселение народов и решить проблему миграции, чтобы покончить с джунгарским шумным скандалом и обуздать русских купцов-единоличников. Без выполнения всех перечисленных сложных задач совершенно определенно в Пекине не пошли бы на возобновление торговли русских купцов в пределах своих городских стен, да и вряд ли бы они позволили русским купцам-единоличникам по-прежнему посещать Наун и Угру. И ни одну из этих щекотливых проблем нельзя было устранить без того, чтобы через соглашение с китайцами не создать более утонченную и надежную административную структуру в Сибири. Государственная монополия с регулированием деятельности купцов-единоличников могла принести нужные плоды только за счет увеличения штата государственной администрации, расширения ее полномочий и принуждения чиновников к плодотворному труду на благо империи. Другими словами, на уровне, на котором фактически велась торговля, решения относительно ее организации принимались и должны были приниматься с учетом реальных и конкретных обстоятельств. Обстоятельств, определявшихся многочисленными факторами, далекими от экономики и финансов, а также практически всего того, что мы обычно называем экономической доктриной или идеологией.

Российская политика по отношению к Китаю и торговле с этой страной начала проясняться к середине 1722 года. Тогда как раз наметился сдвиг в сторону уклонения от враждебных проявлений по проблемам, упомянутым выше, и поощрения переговоров с китайским руководством. Из Санкт-Петербурга поступили указания по поводу того, чтобы сибирские чиновники неукоснительно выполняли положения Нерчинского договора, особенно те его положения, что касались обращения с перебежчиками — нарушителями границы. Наконец в январе 1724 года Лоренц Ланг и его коллега Иван Глазунов при поддержке полковника И.Д. Бухгольца с 2 тысячами войск под его командованием получили указание на попытку переговоров с маньчжурами. Не дожидаясь успеха данного предприятия, вместо Л. Ланга назначили еще одного дипломата-купца, пользовавшегося высокой репутацией и обладавшего выдающимися навыками работы. 11 августа 1725 года Савва Лукич Владиславич-Рагузинский получил предписание в качестве чрезвычайного и полномочного посла России в Китае. И ему поставили задачу обсудить с маньчжурами весь спектр спорных вопросов. Результаты первых встреч Л. Ланга с китайскими представителями поселили в его душе надежду на возможное разрешение разногласий мирным путем. Члены Правительствующего сената ухватились за такую надежду и отправили в Китай одного из самых опытных, искусных и изворотливых специалистов России по переговорам с иноземцами.

Глава 2

Кяхтинский договор

Посольское задание

В марте 1727 граф Иллирийский Савва Лукич Владиславич-Рагузинский в сопровождении посольской свиты из 15 человек закончил путешествие по бурной и коварной реке Ангаре и прибыл в город Иркутск. Путь из Санкт-Петербурга до места назначения занял пять месяцев, и этому вельможе, которому было уже около 60 лет, он дался нелегко. Зато в Иркутске, считавшемся самым крупным и по всем меркам самым культурным городом Восточной Сибири, Савва Лукич мог позволить себе несколько дней передышки, чтобы на досуге отдаться воспоминаниям о своих захватывающих приключениях, во множестве выпавших на его долю.

Савва Владиславич Рагузинский принадлежал к знатному сербскому роду и со временем поднялся до положения доверенного человека и любимого купца самого императора Петра Великого, выбранного им для проведения переговоров о заключении нового договора с тогдашними изворотливыми маньчжурскими правителями Китая. Предаваясь заслуженному покою в одном из удобных деревянных домов Иркутска после превосходного ужина, состоявшего из байкальского осетра, он вспомнил о легендах, посвященных турецким грабежам на его родине и их ненасытным требованиям податей. Припоминались подробности «бегства» его семьи в Венецию и Рагузу (Дубровник), а также его молодые годы в качестве купца, промышлявшего в Восточном Средиземноморье и Константинополе, когда ему впервые пришла на ум мысль поступить на службу в России. В апреле 1703 года Савва прибыл в Москву в расчете наладить торговые связи между данным городом и Азовом. Царь Петр Алексеевич с его светлым умом сразу же разглядел в молодом предприимчивом человеке ценность для Русского государства с точки зрения воплощения в жизнь устремлений монарха на укрепление политического и делового влияния в южном направлении, и особенно на Балканах. Редкие способности новоиспеченного фаворита царь подкрепил представлением Савве Владиславичу целого ряда особых торговых привилегий, передачей в пользование прекрасного имения в Москве, раньше принадлежавшего семье Нарышкина, наделов земли в Малороссии, наделил его придворным титулом надворного советника, стоящего в петровской Табели о рангах на седьмом месте. За такие щедроты Савва Лукич отплатил русскому двору, во-первых, верной службой Петру I во время Прутской кампании в качестве советника по использованию ненависти к туркам со стороны балканских народов, представителей которых лазутчики Петра Алексеевича настраивали на восстание против Османской империи. Чуть позже С.Л. Владиславич-Рагузинский провел несколько лет в Рагузе, Венеции и Риме, где выполнял деликатные и сложные поручения на благо России. Римская его миссия прежде всего заключалась в снятии запрета на вывоз несколько мраморных статуй работы мастера Пьетро Баратты, поднесенных в дар России папой римским Климентом XI, но задержанных на таможне местными римскими властями. В конечном счете ему пришлось вести переговоры по всему спектру проблемы по предоставлению римским священнослужителям свободы проповедования и просветительской деятельности на территории России, а также их транзита через нее на Восток.