Заводь - Моэм Уильям Сомерсет - Страница 5

Однажды, когда мужчины, жившие в гостинице, собрались выпить на сон грядущий, Нельсон вдруг выпалил:

- Послушайте, говорят, Лоусон собирается жениться на этой девчонке.

- Ну и дурак, - сказал Миллер.

Миллер, американец немецкого происхождения (его настоящая фамилия была Мюллер), был высокий лысый толстяк с круглой чисто выбритой физиономией. Большие очки в золотой оправе придавали ему добродушный вид, а белый полотняный костюм всегда сверкал безукоризненной чистотой. Неизменно готовый просидеть с "ребятами" всю ночь напролет, йнЛиюго пил, но никогда не пьянел; он был обходителен и весел, но себе на уме. Ничто не могло отвлечь его от дела; он представлял сан-францисскую оптовую фирму по сбыту ситца, станков и прочих товаров на островах, и компанейская жилка тоже была чисто профессиональным приемом.

- Он не знает, чем это пахнет, - сказал Нельсон. - Надо, чтобы кто-нибудь его просветил.

- Послушайте моего совета: не суйтесь не в свое дело, - сказал Миллер. - Если человек решил разыгрывать из себя идиота, пускай себе разыгрывает на здоровье.

- Я с удовольствием провожу время с местными девушками, но жениться нет уж, благодарю покорно.

Чаплин присутствовал при этом разговоре, и теперь слово было за ним.

- Многие так поступали, но до добра это их не довело.

- Поговорить бы вам с ним, Чаплин, - сказал Нельсон. - Вы ведь лучше всех его знаете.

- Мой вам совет, Чаплин: оставьте его в покое, - сказал Миллер.

Лоусон и тогда уже не пользовался симпатией, и никому не было до него дела. Миссис Чаплин поговорила на эту тему с некоторыми дамами, но они только выразили свое сожаление, а когда он объявил, что намерен жениться, было уже слишком поздно что-либо предпринимать.

Целый год Лоусон был счастлив. Он купил бунгало на окраине туземной деревни, на самом конце мыса, замыкающего лагуну, вдоль которой построена Апиа. Бунгало уютно примостилось меж кокосовых пальм. Окна его глядели на знойную синь Тихого океана. Прелестная, гибкая, грациозная, словно лесной зверек, Этель весело расхаживала по домику. Они много смеялись и болтали всякую чепуху. Вечерами Их навещали постояльцы отеля, по воскресеньям они часто ездили к какому-нибудь плантатору, женатому на туземке; время от времени ходили на вечеринки, которые устраивал кто-нибудь из метисов владельцев оптовых складов в Апии. Люди смешанной крови теперь относились к Лоусону совсем не так, как прежде. Благодаря своей женитьбе он стал одним из них, и они называли его Берти. Они брали его под руку и похлопывали по спине. На этих вечеринках Лоусон любовался Этель. Она смеялась, глаза ее блестели. Он радовался, глядя, как она сияет от счастья. Иногда в бунгало приходили родственники Этель: старик Бривальд~с женой, а также двоюродные сестры и братья - какие-то туземки в широких балахонах, мужчины и мальчики в лава-лава; волосы у них были выкрашены в красный цвет, а тела покрыты искусной татуировкой. Возвращаясь домой из банка, Лоусон находил их во всех комнатах и добродушно смеялся.

- Смотри, как бы они не пустили нас по миру, - говорил он.

- Это мои родные. Я не могу отказать им, если они чего-нибудь просят.

Лоусон знал, что если европеец женится на туземке или девушке смешанной крови, то ее родственники непременно будут считать, что напали на золотую жилу. Он брал лицо Этель и целовал ее розовые губы. Ей, конечно, невдомек, что его жалованье, которого с избытком хватало на жизнь холостяку, следует экономить, если на него приходится содержать жену и дом.

Вскоре Этель родила сына. Когда Лоусон в первый раз взял новорожденного на руки, у него вдруг защемило сердце. Он не ожидал, что ребенок будет таким темнокожим. Ведь в нем всего лишь четвертая часть туземной крови, так почему бы ему в самом деле не быть таким же, как всякий английский младенец. Но нет - желтый младенец, свернувшийся калачиком в его руках, с головой, уже покрытой черными волосами, с огромными черными глазами, легко мог сойти за туземца.

Белые дамы стали игнорировать Лоусона с первого дня его женитьбы. Когда он встречался с мужчинами, у которых он холостяком привык обедать, им было явно не по себе, и они пытались преувеличенной любезностью скрыть свое смущение.

- Как поживает миссис Лоусон? - спрашивали они. - Вам повезло. Чертовски красивая женщина.

Но если они шли со своими женами и встречали его вместе с Этель, им было очень неловко, когда их жены снисходительно ей кивали. Лоусон только смеялся.

- Все они смертельно скучны, - говорил он. - Плевал я на то, что они не приглашают меня на свои паршивые вечеринки.

Но со временем это начало его раздражать.

Темнокожий младенец сморщил личико. Это его сын. Он подумал о детях смешанной крови в Апии. У них были нездоровые, изжелта-бледные лица, и их преждевременное развитие неприятно бросалось в глаза. Он видел, как их отправляли на пароходе в школу на Новую Зеландию - надо было еще найти школу, куда принимают детей, в чьих жилах течет туземная кровь. Дерзкие и в то же время робкие, чем-то неуловимо отличающиеся от белых, они сидели, тесно сбившись в кучку. Между собой они разговаривали на местном наречии. Когда эти мальчики становились взрослыми, они получали меньшее жалованье из-за своей туземной крови; девушка могла еще выйти замуж за белого, но для юноши не оставалось никакого выхода - он вынужден был жениться на метиске или на туземке. Лоусон твердо решил избавить своего сына от подобных унижений. Нужно во что бы то ни стало вернуться в Европу. Он зашел взглянуть на Этель - хрупкая и прелестная, она лежала в постели, окруженная туземками, - и окончательно утвердился в своем решении. Если он увезет ее к себе на родину, она будет принадлежать ему безраздельно. Он любил ее так страстно, он так хотел, чтобы она слилась с ним душою и телом, а между тем он понимал, что она глубоко вросла корнями в туземную жизнь, и потому здесь в ней всегда будет нечто скрытое, непостижимое для него.

Не говоря никому ни слова (ему почему-то хотелось сохранить все это в тайне), он написал своему родственнику, совладельцу торговой фирмы в Абердине, что здоровье его (из-за которого он, подобно многим другим, уехал на острова) стало гораздо лучше, и потому ничто не мешает ему вернуться в Европу. Он просил родственника употребить все свое влияние, чтобы достать ему место, хотя бы и низкооплачиваемое, в долине реки Ди, где климат особенно хорош для легочных больных. Письма из Абердина на Самоа идут недель пять или шесть, а переписываться пришлось долго. У Лоусона было достаточно времени, чтобы подготовить Этель. Она радовалась, как ребенок. Забавно было смотреть, как она хвасталась перед друзьями, что едет в Англию, - для нее это была ступенька вверх, она там станет настоящей англичанкой; приближающийся отъезд чрезвычайно ее волновал. Наконец Лоусон получил телеграмму с предложением занять должность в Кинкэрдинширском банке, и Этель просто себя не помнила от восторга.