Произвол судьбы - Данилов Сергей - Страница 29

— А почему на бревне?

— Ну, это я как будто на лошади. Мы же на лошадях поедем.

— Тогда ты свою лошадь уже прикончил, — захохотал я. — Там, где ты больше всего мечом размахивал, у лошадей обычно головы растут.

Крайт опять засмущался было, но я вскарабкался на бревно, которое, по правде говоря, предназначалось вовсе не для того, чтобы служить лошадью, а чтобы по нему бегать или устраивать на нем замечательные учебные бои. и прочитал Крайту лекцию на тему, как убивать бешеных медведей, сидя верхом на скачущей лошади. Расстались мы почти друзьями. Нашу дружбу омрачало только одно: Крайт ни за что не соглашался взять меня с собой охотиться на медведя. Он твердил, что медведь разорвал уже пятерых детей и что он боится за мою драгоценную жизнь. Как будто это не я только что объяснил ему, как убить медведя! В конце концов Крайт ушел, а я решил, что прекрасно могу обойтись и без него. В сущности, зачем мне не умеющий обращаться с мечом непутевый Крайт, который только отпугнет медведя. К тому же он наверняка будет в компании ловчих, которые уж точно меня прогонят.

Я опрометью бросился в детскую за сапогами, без которых, по уверению лорда Окснета, принцу ходить настолько же неприлично, как любому другому человеку без штанов. Я ужасно спешил, мне хотелось обогнать охотников, чтобы первым убить медведя. Мне не нужна была награда, я отдал бы ее Крайту, просто я хотел прославиться и доказать всем, что я уже не ребенок.

Натягивая сапог, я случайно разбудил Рила.

— Ты куда, Рик? — прошептал он, сонно хлопая глазами. — Я с тобой!

— Я в лес, надо убить бешеного медведя, а тебе нечего там делать. Такого, как ты, он проглотит и не подавится! — проговорил я самым страшным шепотом, на какой только был способен. Я знал, что для моего не отличающегося храбростью братишки этого Судет вполне достаточно, чтобы больше не выходить из детской до конца дня.

— Ты тоже никуда не пойдешь, — заявил Рил и, внезапно проявив несвойственную для него ловкость, повалил меня на кровать и уселся сверху. Пришлось сбросить его на пол, зажать рот, чтобы не орал, и объяснить как можно более доступно, что никто, кроме меня, не сможет победить этого медведя, потому что от взрослых он скрывается, а нападает только на женщин и детей. Не хочет же Рил, чтобы из-за его вредности и дальше погибали беззащитные фаргордские дети? Значит, он не должен мне мешать. Ведь если я появлюсь в лесу, медведь примет меня за безобидного ребенка и захочет съесть. Тут-то я и всажу ему меч прямо в глотку… или в сердце… или в брюхо, на худой конец. Объяснения сопровождались наглядной демонстрацией и больше походили на банальную детскую драку, поэтому разбуженный нашей возней Имверт, давно привыкший к моим методам доказывать свою правоту, не обратил на нас особого внимания, а просто перевернулся на другой бок и сонным голосом пообещал разбудить Дятла, если мы не угомонимся. Правда, к тому времени Рил уже сдался на милость победителя, и угроза кузена привела лишь к тому, что братишка молча, без возражений взял мой золотой обруч, чтобы в крайнем случае, если я вдруг срочно понадоблюсь отцу, сделать вид, будто он — это я.

У ворот замка меня постигла первая неудача — стражники наотрез отказались выпустить меня наружу. «Приказ короля!» — бубнили они, хотя я был абсолютно уверен в том, что никакого приказа не было. Не мог же отец предвидеть, что его шестилетнему наследнику приспичит поохотиться на медведя. Стражники были большие и сильные, и я, оценив свои шансы проложить себе путь мечом как совершенно ничтожные, просто обругал их всеми плохими словами, какие только смог припомнить, и отправился в лес через подземный ход.

Подземный ход никем не охранялся. Снаружи заметить его было невозможно, а в самом замке путь к нему защищало несколько магических ловушек. Правда, если спускаться по лестнице, ведущей из храма богов Хаоса, можно было столкнуться с орками, охнанявшими темницы и частенько, чтобы далеко не ходить, справлявшими в Священную Бездну свои естественные надобности. Оркам было строго-настрого запрещено даже близко подпускать меня к темницам, но меня это не особенно волновало. Все равно по этой лестнице я никогда не ходил. Там внизу не хватало столько ступенек, что попытка перепрыгнуть через этот провал для шестилетнего ребенка, даже такого ловкого, как я, была равнозначна самоубийству. Мой путь в подземный ход был гораздо быстрее, короче и удобнее. К тому же кроме меня о нем никто не знал, а если бы и знал, то все равно не смог бы воспользоваться. Это был узкий лаз, рассчитанный, пожалуй, на очень большую кошку или очень худого маленького мальчика, у которого самая толстая часть тела — это голова. Начинался этот лаз на верхнем ярусе подземной части замка, недалеко от винного погреба, и вел прямо в начало подземного хода, спускаясь вниз почти вертикально. Таких лазов в замке было несколько, и о них никто не знал. Я сам обнаружил один из них совершенно случайно, когда пытался изловить гремлина — они шныряют по замку, как крысы. Гремлин юркнул в лаз и сумел скрыться, а я получил возможность в течение всей холодной и скучной зимы изучать новые проходы. Что это такое, я так и не понял, то ли система вентиляции замка, то ли ходы, проделанные гремлинами, а может, гномы, которые строили замок пятьсот лет назад, пользовались ими, чтобы переговариваться между собой. Правда, невыясненное назначение совершенно не мешало мне пользоваться ходами до тех пор, пока я в них пролазил.

Протиснувшись в узкий лаз и оказавшись в темноте, я сразу почувствовал чье-то присутствие, а потом увидел невдалеке два светящихся зеленым, как у кошки глаза.

— Привет, — сказал я, не потому, что надеялся на ответ, просто привык болтать со всеми подряд, включая собак и лошадей.

— Привет, — неожиданно ответил гнусавый голосок. Я удивился, мне никогда не приходило в голову, что гремлины умеют говорить. А гремлин подошел поближе, шумно обнюхал меня и спросил:

— Яблок есть?

— Нет.

— Орехи-мед есть?

— Тоже нет.

— А что есть? — презрительно спросил гремлин.

— У меня? У меня есть настоящий меч! — гордо ответил я.

Гремлин обиженно хрюкнул и исчез в темноте, а я прополз вперед еще несколько шагов и покатился головой вниз по узкому, почти отвесному тоннелю. Когда я впервые попал в этот лаз и начал так падать, то, признаться, испугался от неожиданности, цеплялся за стены, а приземлившись, расквасил себе нос, но сейчас я знал, что ждет меня внизу, и, когда спуск кончился, мягко упал на полусогнутые руки, перекувырнулся и вскочил на ноги, даже не ушибившись.

Мне стало весело — теперь меня уже никто и ничто не остановит! Издав боевой клич древних эльфов, я вытянул из-за плеча меч и, бешено вращая его над головой, вприпрыжку помчался по широкому мокрому коридору подземного хода.

На то, чтобы разыскать в лесу медведя, много времени не ушло. Как я и предполагал, он нашел меня сам, появился как из-под земли, поднялся на задние лапы и пошел навстречу, как ручной медведь бродячих артистов. Вот только морда у него была не добродушная, а оскаленная и слюнявая, да и размеров он был просто невообразимых. Самый высокий из известных мне людей был ниже его по крайней мере на массивную медвежью голову. Чем ближе подходил медведь, тем яснее мне становилось — о том, чтобы вонзить меч ему в глотку или в сердце, не стоит и мечтать, я просто не достану. Оставалось выпустить медведю кишки и ждать где-нибудь в безопасном месте, пока он после этого сдохнет. Я покрепче схватил меч двумя руками и с разбега всадил его в живот медведя, а сам получил такую увесистую оплеуху медвежьей лапой, что отлетел в сторону шагов на десять. Меч же, увязнув в толстом слое жира, некоторое время болтался из стороны в сторону, торча из медвежьего брюха, а потом отлетел в противоположном направлении, со звоном стукнувшись о ствол дерева. Медведь рассвирепел. Слюна капала из его пасти и почему-то дымилась. Он дико рычал, рвал когтями стволы деревьев, как будто они были мягкими, как ножки гигантских грибов, и неуклонно приближался ко мне. А мне было совсем не до него. Гораздо больше меня волновала потеря оружия. Потерять меч в бою! Большего позора я не мог себе представить. К тому же другой настоящий меч я смогу получить не раньше, чем через семь с половиной лет, когда мне исполнится четырнадцать и я смогу пройти обряд посвящения в воины.