Вода: Наперегонки со смертью (СИ) - Панченко Сергей Анатольевич - Страница 83

— А потом все вмерзают в лед. — Ехидно продолжил Петрищев.

— В лед, или еще какое состояние, я не знаю. Факт в том, что пройдя атмосферу Земли, обгорая в ней, да еще и ударившись о поверхность океана, они не погибли, а совсем наоборот, заразили собой всю воду.

— Звучит красиво. — Черных уставился на Кирилла. — И как это нас приблизило к разгадке?

— Пока не знаю. Жизнеспособность этого вируса невероятная, это факт, но на комете обязательно должны существовать условия, регулирующие размножение. По идее, там два состояния среды, жара и жуткий холод. Если жара период размножения, то холод, соответственно, период гибели.

— Это мы и без твоей теории знаем. Потому и прячемся здесь. Только заморозка не убивает их, а затормаживает. — Петрищев считал, что оппонировать его призвание.

— Предлагайте свои теории, я послушаю их с удовольствием. — Кирилл обратился по большей части к Петрищеву.

Тот пожал плечами и ничего не ответил. Черных сделал еще одну пометку в блокноте.

— Так, часовой перерыв на обед. После снова соберемся здесь.

После обеда Кирилл, Маша и Карл вышли на палубу БДК. Погода была отвратительной. Мокрый снег, гонимый промозглым ветром, хлестал по лицу. Без солнца, скалы и вода выглядели депрессивно серыми. Торчать на открытом воздухе категорически не хотелось.

— Пойдемте в каюту. — Маша не выдержала экзекуцию.

— Что? А, да, пойдемте. — Растерянно согласился Кирилл.

— Ты всё о микробах на комете думаешь? — Спросила она.

В ее голосе была ревность. Маше хотелось, чтобы Кирилл больше времени думал о ней. Но молодой ученый не уловил ревности.

— Да, о них. Никак не могу представить, что могло бы их заставить в наших условиях запустить процесс разрушения коллоида. Чем наши условия отличаются от условий на космическом теле?

— Невесомость. — Предложила Маша.

— Да, это важно.

— Излучения радиоактивное от солнца.

— Разумеется, я тоже думал об этом.

— Я замерзала.

— В смысле? А, я понял, идемте.

Кирилл выпал из жизни, как и положено человеку одержимому наукой. Даже Карл почувствовал, что хозяину не до него и не пытался как-то обратить на себя внимание.

— Он сейчас в другом мире, Карл. На комете. Микробом. — Маша гладила загривок мопсу.

Благодарный пес смотрел на нее влажными влюбленными глазами. Кирилл не замечал колкие шутки в свой адрес. Неожиданно он вскочил и направился к дверям.

— Ты права. — Произнес он вдохновенно.

— В чем? Ты микроб? — Удивилась Маша.

— В смысле? Какой микроб? Нет, я про радиоактивное излучение и про низкие температуры. Надо попытаться воссоздать это в лабораторных условиях.

Кирилл покинул каюту. Маша выскочила следом.

— Кирилл, ты куда, на дворе уже ночь?

— Да? Может, Черных не спит?

Кирилл постучал в каюту к начальнику лаборатории. Тот действительно не спал. Глаза у него были красные, как у вампира.

— Ты чего?

— Да так, на ум пришло кое-что. Вы можете рассказать вашему шведу о моих предположениях.

— Заходи.

Бьорн Съёберг отвез образцы с зараженной водой в физическую лабораторию, где их подвергли жесткому радиоактивному излучению. Обратно он вез свои банки в контейнере, отделанном свинцовой рубашкой. Затем ему надо было поместить их в криогенную камеру. Так просил сделать Ингвар Черных, давний друг, сходящий с ума от безделья на далеком острове.

Образцы пролежали сутки при температуре близкой к абсолютному нулю. Везде, где ему приходилось просить о помощи, он сочинял истории, отвлекающие внимание. К счастью, его репутация честного ученого открывала перед ним двери без всяких расспросов. А он-то знал, какие условия секретности были вокруг тех, кто искал лекарство от всемирной заразы и согласен был с Ингваром в том, что правительства государств в решении проблем катастрофы — лишнее звено.

После всех жестоких процедур, которые, по идее, должны были привести к гибели материала, Бьорн вернулся домой. Без всяких надежд на успех он взял в руки первую банку с образцом. Еще до открытия он понял, что там бултыхается жидкость. В это не верилось. Он взял другую и встряхнул её. И в ней бултыхалось. Ученый облачился в костюм химической и бактериологической защиты, напугав сожителей беженцев. Включил инфракрасные лампы. Поставил на запись камеру. Прямо под ее объективом открыл первый образец.

Баночка шикнула, выпустив какой-то газ. Очень хотелось снять противогаз и понюхать, но Бьорн считал это безрассудством. В банке была жидкость, на вид, как обычная вода. И следующая банка дала тот же результат и почти каждая. В некоторых жидкость еще была тягучей, но уже не гелеобразной. Это был ошеломительный успех. Вопрос с тем, как это открытие применить к выправлению ситуации оставался открытым, но в природе заражения осталось меньше белых пятен.

Черных ликовал и совал в камеру телефона молодого человека по имени Кирилл.

Именно благодаря его сообразительности удался этот эксперимент.

— Надо попробовать соединить культуру, прошедшую стадии облучения и заморозки с той, которая ничему не подвергалась. Надо посмотреть, что произойдет. — Предложил Черных.

Бьорн Съёберг понял, что русские ученые предлагают идею о том, что пройдя последовательные стадии, вирус менял свои характеристики на противоположные, а именно перепрограммировался на механизм разрушения коллоида. Их идея казалась правдоподобной. Ограниченное пространство кометы не могло без конца синтезировать жизнь. Нужны были периоды обновления, или гибели старых микроорганизмов.

Съёберг отнес образцы в химическую лабораторию, где получил совершенно потрясающий ответ. Жидкость оказалась водным раствором мощного антифриза, становившегося летучим уже при околонулевых температурах. Микроорганизмы включали обратную реакцию и перерабатывали свой защищающий от солнечных лучей гель назад в жидкую воду, поддерживаемую в таком состоянии при помощи собственного антифриза.

Лабораторные «крысы», как о них отозвался Съёберг, утянули часть образцов. По их обморочной реакции на состав антифриза можно было подумать, что они размечтались о Нобелевской премии по химии.

По дороге домой Съёбергу почудилось, что красный хэтчбек слишком часто попадается ему на глаза. На душе стало тревожно. Он прибавил шаг, забежал в квартиру и закрылся на все замки.

— Ингвар, кажется, я был неосторожен. За мной следят. Я могу не успеть приготовить вакцину самостоятельно.

— Черт! Бьорн, весь процесс изготовления «отрицательного» вируса собери в одну папку и разошли тем ученым, которым доверяешь, и которые могут его повторить.

— Их же сразу отследят, Ингвар. Надо этот вирус физически сбросить в теплые воды, чтобы начался процесс, и желательно, в нескольких местах по планете, чтобы власти не могли локализовать его размножение.

— Ах, ты ж, незадача. — Черных потер лысину ладонью. — Бьорн, беги в российское посольство. Я предупрежу о твоем появлении. Надо будет сказать, что ты специалист в области вирусологии и что-то знаешь. Пусть заинтересуются, чтобы не выдать. Надо потянуть время, а там придумаем что-нибудь.

— Хорошо, другого выхода я не вижу.

Бьорн прервал связь. Собрал все оставшиеся образцы в сумку и собрался уходить. В коридоре за дверью послышалась подозрительная возня. Ученый замер. В дверь постучали. На цыпочках он вышел в спальню, в которой теперь жила семья из Бельгии, выбрался на балкон и спустился вниз по пожарной лестнице. На удачу, сразу попалось такси.

— В Стокгольм, живее!

Руслан долго сидел в сыром окопе, не понимая, что делать. Ночь была темной и почти бесшумной. На сопке словно ничего и не происходило накануне. Ему стало страшно от мысли, что он пролежал в земле несколько дней. За это время следы происходившего здесь страшного сражения были убраны.

Макаров решил, раз его бросили здесь, то сражение осталось за китайцами, у которых он теперь в глубоком плену. Свои бы выкопали его и вообще, сопку не бросили бы. Жутко было остаться одному на территории врага. Надо было идти к своим, но Руслан чувствовал, что сил у него не так много. Еще бы денек набраться сил и на следующую ночь попытаться отправиться на север.