...Начинают и проигрывают - Квин Лев Израилевич - Страница 29

— А теперь вернемся к другому случаю. С машиной Олеши, с бобиной. Скажите, свидетель, как вы считаете, почему Смагин вложил бумагу в бобину? Пошутил?

— Какие тут шутки? У них из-за девчонки раздор.

— Значит, из мести?

— Выходит…

— Я так и думал: тот случай и этот — совершенно разные вещи, — подвел итог Вадим. — У меня все!

Вадим окинул шумнувший зал торжествующим взглядом. Аделаида Ивановна схватила под столом его руку и с жаром стиснула.

Первый поединок закончился в пользу прокурора. Но это было только начало.

По просьбе Арсеньева, в суд были вызваны странные, на мой взгляд, не имеющие отношения к делу, свидетели: мать Андрея, его бывший классный руководитель. Вчера, когда на предварительном заседании адвокат обратился к судьям с такой просьбой, я был в недоумении: зачем ему? Спросил Вадима. Тот сказал:

— Хочет бить на жалость. Они будут рассказывать, какой Смагин хороший сын, как маму любит, как хорошо учился.

Я продолжал недоумевать:

— Ну и что?

— Как что? Могут меньше дать. Среди заседателей женщина, к тому же учительница… Арсеньев учитывает все.

— Значит, он не будет добиваться оправдания?

Вадим захохотал:

— Ишь чего захотел!

— Тогда к чему же все его широковещательные заявления? Смагин невиновен и прочее?

— Психология! — снисходительно пояснил Вадим. — Он же знал, что ты мне все передашь… Нет, дружище, бой пойдет по другой линии. Я буду добиваться максимума, он — минимума. И будет счастлив, если удастся отвоевать годок.

Ход допроса Смагиной подтвердил правоту Вадима. Женщина, едва сдерживая слезы, пространно говорила о тяжелом детстве Андрея, который рос без отца, о том, как он ухаживал за малышками-сестричками во время болезни матери. На вопрос Арсеньева, считает ли она Андрея способным на преступление, в котором его обвиняют, она ответила решительным «нет».

Интересно, какая мать в таких обстоятельствах сказала бы «да»?

Классный руководитель Смагина, остроносый, немногословный преподаватель физики, оказался для обвинения куда более опасным. Отвечая на умело построенные вопросы Арсеньева, он рассказал о шаловливом характере мальчика, склонного к веселым и в общем безобидным проделкам, за которые ему еще в школе нередко влетало.

— Что вы называете безобидными проделками? — взялся за свидетеля Вадим.

— Безобидные проделки, — блестя стеклами очков, спокойно ответил учитель под легкий шумок зала.

Вадим поправил свои безукоризненно приглаженные волосы.

— Очень остроумно, поздравляю! Но у нас здесь не конкурс остряков, а судебное разбирательство, которое должно решить судьбу человека.

— Простите, — тихо сказал учитель.

— Возвращаюсь к своему вопросу. Приведите пример такой безобидной проделки.

— Пожалуйста. — Физик подумал немного. — Вот, помню, в шестом или седьмом классе Андрей положил в патрон под лампочку мокрую бумажку. В середине урока, когда она высохла, свет погас.

— Почему? — спросил Вадим.

— В полном соответствии с законами физики, — снова не удержался от выпада ершистый учитель. — Сухая бумага, как известно, плохой проводник электричества.

Вадим тут явно дал маху. Ему не следовало трогать свидетеля. Из ответов физика на вопросы обвинителя у меня, да и у других, конечно, тоже, сразу потянулась мысленная ниточка от электролампочки к бобине — ведь туда Андрей тоже затолкал бумагу. И это, в свою очередь, наводило на мысль, что и тут, как и в случае с лампочкой, имела место простая мальчишеская шутка. А ведь вся система обвинения была построена на мстительности, присущей Андрею. Олеша приставал к его девушке первый раз — и он вывел из строя бобину. Затронул девушку вторично — он вызвал своими действиями катастрофу, кончившуюся трагедией.

Но я плохо знал Вадима.

— Скажите, вы Смагину ставили двойки?

— Разве это имеет значение для данного процесса? — ответил физик задиристым вопросом.

И тут же заработал сердитое замечание председательствующего:

— Отвечайте государственному обвинителю, свидетель.

— Ставил! — физик вызывающе смотрел на Вадима.

— Перед или после случая с электролампочкой?

Вот теперь я понял, куда бьет Вадим. Молодец!

Физик дернул плечами, показывая, что он считает вопрос вздорным, и если отвечает, то только потому, что не хочет заработать еще одно замечание от судьи:

— И до, и после, если вас интересует.

Вадиму только это и нужно было.

— Значит, так называемые безобидные проделки вполне могли быть вызваны обидой на учителя со стороны склонного к мстительности подростка, — заключил он, обращаясь к председательствующему. — У меня больше нет вопросов.

— У вас?… У вас? — спросил судья заместителей. — Нет?… Садитесь, свидетель.

Озадаченный физик, усаживаясь на свое место, долго протирал носовым платком очки.

Судья вызвал Зою Сарычеву, подругу Андрея, и я видел, как хищно выгнулась спина Вадима, словно он готовился к прыжку.

Первые его вопросы к Зое были щадящими, бережливыми, и у меня возникло ощущение, что он понимает, как трудно девушке перед столькими людьми, жадно заглядывающими в глаза, обнажать свои чувства к Андрею, рассказывать о встречах с ним, разговорах.

Девушка, вначале очень настороженная, в ходе допроса проникалась к Вадиму все большим доверием. А он, оказывается, только того и добивался.

— Олеша вел себя безобразно! — с пафосом восклицал Вадим, и Зоя простодушно принимала его возмущение за чистую монету. — А вы рассказали Андрею о том, что Олеша приставал к вам, в тот, первый раз?

— Да.

— Он, разумеется, негодовал?

— Конечно!

— Можно понять! — Я уже сообразил, что Вадим готовит ловушку, но Зоя еще верила в его деланное сочувствие. — И обещал что-нибудь предпринять?

Только тут девушка почуяла подвох.

— Не помню.

— Вспомните! — сразу отбросив сочувственный тон, жестко приказал Вадим. — Что сказал Смагин? Что сказал Смагин, ну?

— Я… я не знаю.

— Вот ваши первичные показания. Тут записано черным по белому: «Я ему покажу!». Вот ваша подпись.

— Это Андрей сказал, когда во второй раз.

— А в первый что?

Девушка молчала.

— Он сказал: «Ну и пусть себе пристает!» Так?

— Конечно, нет! — возмутилась Зоя.

— «Не обращай внимания»?

— Нет, — она кусала губы.

— Как же?

— Не помню точно.

Вадим не унимался:

— Ага, точно не помните. Тогда я спрошу иначе: можно ли было его высказывание понять в том смысле, что он собирается причинить Олеше неприятности? Напоминаю: вы присягали говорить правду!

— Товарищи! — Зоя посмотрела на судей полными слез глазами, — а если я не отвечу?

Председательствующий пояснил бесстрастно:

— Вы обязаны дать суду полные и правдивые показания.

— Да или нет? — Вадим дышал ей в лицо. — Да или нет?

— Да, — едва слышно произнесла девушка и разрыдалась.

Вадим с его торжествующей улыбкой в тот миг был мне ненавистен, как может быть ненавистен палач… Хоть бы он не улыбался, хоть бы не улыбался!

Объявили перерыв, и народ валом повалил в коридор курить.

Вадим и его преданная Аделаида, как свои здесь люди, задымили, не выходя из зала.

— Вадим Петрович, вы были великолепны! — Аделаида влюбленно смотрела ему в глаза.

— Арсеньев у меня вот где! — Вадим, возбужденно затягиваясь, крепко сжал кулак. — Я потребую максимума, и пусть они попробуют не дать.

— Дадут, наверняка дадут! — уверяла Аделаида.

Меня разрывали противоположные чувства. Я не мог не видеть, что Вадим работает действительно блестяще. С другой стороны, мне не понравились его лисьи финты, его высокомерие, пренебрежение личностью свидетелей. Вырвать из них любым способом нужное для обвинения и затем бросить, как выпотрошенный мешок, — Арсеньев прав!

Я посмотрел на адвоката. Ему только что принесли в кружке свежую воду, и он принялся ее жадно глотать. Да, его положение сегодня незавидное. Вадим бьет защиту по всем статьям.