Когда Шива уснёт (СИ) - Валерина Ирина - Страница 38

— Я… Я же умру без вас.

И после этого Аш-Шер закричал, отчаянно стуча по стенке поля сжатыми кулаками:

— Сотрите ей память, твари, твари, твари! Сот-ри-те па-мять! Год, всего только последний год! Пожалуйста!! Отец, я прошу тебя! Я буду твоим рабом до самой смерти, только сделай это! Ну сделайте же вы хотя бы это!!

Эви смотрела на него, уже не вникая в слова, — словно хотела хотя бы что-то унести с собой, запомнить побольше, сохранить в себе. Мыслей не было, эмоций — тоже. Серый туман заполнил мир, скрыл дорогу, сожрал бездонное небо. Всё, что её ещё держало в сознании, вот-вот исчезнет. Зачем дышать, если не станет смысла?

Она сделала глубокий вдох и перестала быть.

Решение о проведении психокоррекции Аш-Шера приняли единогласно — за исключением семи воздержавшихся. Среди них был отец Аб-Нуса.

Дату проведения процедуры назначили без проволочек — на следующий же день. Аш-Шер, видевший, как из зала суда вывели Эви — безразличную ко всему, с отсутствующим взглядом — больше ничего не оспаривал. Попросил только, особо не надеясь, разрешения повидаться с сыном. К его удивлению, препон не чинили, и тем же вечером свидание состоялось. Кир поначалу дичился — отвык за несколько дней, но потом вспомнил, пошёл на руки, прижался, обнял отца за шею и загукал что-то, сперва сердитое, а чуть позже — нежное, на своём ангельском наречии, которое Аш-Шер, в отличие от Эвики, понимал не так хорошо, как хотелось бы. Аш держал малыша на коленях, слушал его забавный лепет и, поглаживая тёплую спинку, с тоской думал о том, что завтра может попросту не узнать сына. А ещё — напрочь забыть о его матери. Забыть об Эви!! При мысли об этом начинали трястись руки. От осознания полного бессилия с головой накрывало отвращение к самому себе. Идиот, как можно было забыть об открытом доступе для Шер-Тапа, как?! Проспать главного врага, более того, самолично распахнуть перед ним двери!

Вскоре Кира забрали, чтобы вернуть в Дом Младенцев, где все элоимские дети росли до года под наблюдением специалистов. Мальчик смог побыть исключением — правда, недолго. Аш горько усмехнулся, подумав, что и он сам прожил исключительный год. Как и зачем жить дальше? Ради Кира? Безусловно. Но завтра очень многое может измениться — сам Аш-Шер в первую очередь. Предполагать, каким именно он станет, не хотелось. Очевидно, что ничего хорошего ждать не стоило. Психокоррекция являлась крайней мерой воздействия на оступившегося элоима. На памяти Аш-Шера был только один случай, когда её применяли, однако он тогда был ещё подростком и мало вникал как в технические подробности дела, так и в метаморфозы, произошедшие с преступником после процедуры. Одно было понятно — после психокоррекции остаться прежним не удастся. Все те качества, которые так возмутили Совет, да и всю элоимскую общественность, будут купированы либо — что много хуже — заменены на прямую противоположность. Он мог бы, пусть и пожертвовав целым состоянием, откупиться практически от всех обвинений. В конце концов, элита испокон веку жила по своим негласным законам, Совет закрыл бы глаза почти на всё. Даже на сломанные рёбра и свёрнутую на бок челюсть бывшего друга. На нарушения запретов, на подкуп, на злоупотребление положением. На всё, кроме Эвики. Любовь ему не простили. Открытость их обоюдная, направленность друг на друга, полная взаимность, которая не нуждается в других людях, явились прямым вызовом тысячелетним условностям патриархального уклада. Нельзя сказать, что высшие элоимы совсем не знали сердечной привязанности — просто подобное не афишировалось. Строгие и даже жёсткие на людях, при личном общении многие из них могли быть внимательными и заботливыми отцами. А отдельные особо влиятельные члены Совета — упорно ходили такие слухи — имели молодых любовников, которым помогали делать карьеру. Аш скептически скривился — даже зная наверняка, осуждать никого не стал бы, но и понимать подобное тяготение не хотел. От нечаянно увлекших его банальных мыслей вернулся к своему, личному, теперь уже горькому. Эви… Снова при мысли о ней захолонуло сердце. Как она вынесет всё это? Немного успокаивало только одно: он всё же смог повлиять на кое-каких нужных людей, и ему гарантированно пообещали, что откорректируют воспоминания Эви за прошедший год. Дело обошлось в кругленькую сумму, но Аш и втройне по столько заплатил бы. Невелика цена за то, что Эви внедрят ложные воспоминания, и она будет уверена, что прожила этот год там, где ей и положено быть: на Земле, в каком-нибудь богом забытом райском уголке с влюблённым в неё мужчиной, который ничем не напоминает Аш-Шера. И Кира у неё не будет. И хорошо. Так нужно. Очень нужно именно так. Если она не будет помнить о них — сможет жить, как жила.

Ночь тянулась целую вечность, как всякая пытка. Конечно, он не спал. Вряд ли кто-то способен уснуть перед собственной казнью. Сомнений в том, что психокоррекция равна смерти личности, не было изначально. Пришедших за ним функционалов Аш-Шер встретил сухим, воспалённым взглядом, в котором, однако, не было ни страха, ни унизительного желания просить о пощаде.

Встал, не дожидаясь приказа, спокойно позволил прикрепить к вискам нашлёпки ментал-подавителя. По мнению Аша, это было совершенно излишне, потому что бежать или драться с функционалами он не собирался. Здраво оценивая свои шансы, понимал, что, оставшись без поддержки, не смог бы добраться даже до наземных этажей трущоб Эл-Малхута. Да и выжить там — ему, высшему, — невозможно. Альтернатив не было.

Как только включилась система ментал-подавителя, мысли смешались, а потом и вовсе исчезли. На время действия подавителя Аш-Шер превратился в послушный механизм.

Код для перемещения в засекреченные районы Верхнего города, где находились исследовательские и экспериментальные лаборатории, отсутствовал в системе стационарных порталов, но функционалы, конечно, его знали, так что ровно через тридцать секунд все трое уже стояли в ярко освещенном коридоре Центра Психокоррекции. Ещё через десять секунд в стене напротив образовался проход, в котором показался высокий хмурый элоим, одетый в белоснежную форму лаборанта.

— Что так долго? Почему опоздали на две минуты, у нас процедура по секундам расписана, не понимаете, что ли?

Один из функционалов раздражённо дёрнул щекой:

— Наше дело маленькое — в какое время сказали, в такое и доставили. Принимайте, у нас тоже расписание, между прочим.

Лаборант пренебрежительно махнул рукой: знаем, мол, ваше расписание, что с вас, с дуболомов, взять! Чувствовалось, что ему ещё многое хотелось сказать, но внушительный вид функционалов оказывал тормозящий эффект.

— Заводите его, не стойте столбами! В кабинет и к капсуле направо — туда, где затемнение. Док давно ждёт. К установке не приближайтесь, она и в неактивном режиме «фонит» будь здоров — вам, чтоб последние мозги потерять, точно хватит!

Последнюю фразу лаборант наверняка выдал исключительно из вредности, но функционалы благоразумно решили не проверять. Препроводив Аш-Шера до указанной капсулы и сдав с руки на руки преисполненному важности научнику, быстро вымелись в коридор, где замерли в ожидании.

Лаборант, закрыв за ними вход, глумливо заржал:

— Док, как я их, а? Летели назад, гремя подковами!

Скрипнуло кресло, и низкий тягучий голос констатировал:

— Ну что тебе сказать, Тар-Сот? Дурак ты, братец, ничуть не меньший, чем они. Думаешь, если коэффициент творца на три порядка выше, чем у дуболомов, так ты у нас теперь элита? Работать иди, хватит бездельничать!!

Тар-Сот, скривив недовольную мину, беззвучно передразнил шефа, после чего, нацепив подобающую гримасу, быстрым шагом вошёл в кабинет психокоррекции.

Аш-Шер, усаженный в удобное полулежачее кресло, не шевелился и никак не реагировал на подготовку к процедуре. Он ощущал себя погружённым в вязкое болото, двигаться в котором было себе дороже. Окружающий мир потерял объём и стал похожим на неумело сделанную декорацию. Аша сейчас вполне устраивала роль незначительной детали. Никаких эмоций не осталось, равно как и желаний. Апатия заполняла его до края.