Сплюшка или Белоснежка для Ганнибала Лектора (СИ) - Кувайкова Анна Александровна - Страница 41

Шевельнулся, потянулся да и перевернулся на другой бок, продолжив сладко спать. Вот такой он у меня странный зверёк!

Так что нарисовавшаяся в дверном проёме встрёпанная Цапля (и это её фамилия, а не прозвище), появилась как никогда вовремя. Отвлекая, так сказать, огонь на себя и спасая своим приходом невинную студенческую душу. И сходу выпалила, до того, как Лектор успел хоть слово сказать:

— Срочно! Всех в актовый зал после этой пары! Приказ ректора! Живо-живо-живо!

И окинув всех присутствующих безумным взором сквозь толстые линзы очков, она развернулась на пятках лихо стоптанных балеток и умчалась в неизвестном направлении. Успев таки от души садануть дверью так, что в окнах предательски зазвенели стёкла.

— Ну надо же… — наконец, отмер блондин, чему-то ухмыльнувшись и постукивая кончиком карандаша по стопке зачёток. Очередь штрафников, пытавшихся закрыть свои долги у въедливого тролля всея универа кажется не иссякала никогда. — Как интересно! Ну и кто из вас, несчастных, в курсе, какая муха укусила нашего дражайшего и величайшего, да за самые интересные места?

Настороженное молчание в ответ его даже не удивило. Скорбно вздохнув, мужчина ещё раз оглядел группу «одарённых», занявших всю Камчатку, уделил особое внимание нашему неизменному старосте, сейчас пытавшемуся спрятаться за моими далеко не богатырскими плечами. После чего вкрадчиво, с лёгкими мурлыкающими нотками протянул:

— Снегирёва, а Снегирёва…

Валька, сидевший следом за мной, судорожно и громко сглотнул. После чего заёрзал на стуле, явно пытаясь стать меньше ростом и не привлекать к себе сиятельное внимание Ярмолина. Остальные одногруппники тихо, но вдохновенно матерились, крестились и дружно шелестели конспектами.

— Ну? — вздохнув, я оторвалась от созерцания пейзажа за окном и перевела вопросительный взгляд на байкера.

— Снегирёва, ну ты же добрая, воспитанная, интеллигентная девушка, — Лектор лукаво сощурился, усевшись на край стола и опираясь на него ладонями. Сам не замечая, что в обычно язвительном, едком тоне скользят непривычно нотки.

От которых становилась иррационально тепло, и хотелось улыбаться, широко и открыто. Пусть даже настроение, да и состояние дел под названием «Жопа. Полная» не предполагали лишних поводов для радости.

— И? — наклонившись вперёд, я пристроила подбородок на сцепленных в замок пальцах, вопросительно вскинув бровь.

— Сложно сказать что-то длиннее одного междометия?

Честно сделав вид, что задумалась, я помедлила с ответом, постукивая указательным пальцем по губам. После чего, откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди, выдав уже проверенное и любимое:

— Ну, предположим «мяу»… Легче стало, Алексей Валерьевич?

Повисшую, полную немого восхищения тишину можно было потрогать руками. И это действительно был первый раз, когда придирчивый, въедливый и не в меру ехидный преподаватель по праву не сразу нашёл, что ответить на такой провокационный вопрос. Зато успел смерить меня таким задумчивым взглядом, как будто решая, не стоит ли плюнуть на весь этот нудный рабочий процесс, раздать всем провинившимся зачёт «автоматом» и не удалиться ему в закат?

Предварительно сцапав добычу в охапку и закинув её на плечо. И мнение «добычи» интересовало бы его в самую последнюю очередь.

Наконец, что-то решив для себя, Лектор вздохнул и поднял руки вверх, признавая своё поражение:

— Безмерно… Один-один, Снегирёва. Исключительно за ваши красивые глаза.

— Я бы сказала, один-ноль, товарищ преподаватель. Исключительно ввиду моей к вам «любви».

— Снегирёва…

Что именно таилось за этим садистски нежным «Снегирёва» так и осталось тайной за семью печатями. Раздавшийся звонок оповестил о конце пары и разом воспылавшие невиданным энтузиазмом студенты тут же рванули в сторону выхода, старательно обходя по дуге мою любимую, первую парту и загадочно улыбавшегося Ярмолина. Тот как стоял, опираясь на свой стол, так и продолжил стоять, скрестив руки на груди и вопросительно вскинув бровь. А я…

Я вздохнула и поднялась со своего места, ставя рюкзак на стол и намереваясь отправиться следом за одногруппниками. На байкера я старательно не смотрела, складывая свои немногочисленные пожитки в сумку. Чем тот и воспользовался, подкравшись ко мне со спины и схватив в охапку. Чтобы, не обращая внимания на выпавшие из моих рук вещи, усадить верхом на свой стол, стоявший на небольшом возвышении у доски. Попутно смахнув на пол ту самую, пресловутую стопку зачёток и листы распечаток.

Отрезая все пути к отступлению, пресекая любые попытки сопротивления тягучим, нежным, терпко-сладким поцелуем. От которого хотелось плакать, рассыпаться на части и кричать от счастья. Наивно мечтая о том, чтобы он никогда не заканчивался.

Возможно, это было слишком сопливым определением, отдающим приторными, ванильными романами о трепетной, первой любви. Наверно, мне надо бы возмутиться, огреть несносного байкера по голове. Благо за каким-то чёртом он притащил с собой пару монументальных трудов по психологии, для воздействия на неокрепшие умы «юных» гениев. Может быть, мне стоило волноваться по поводу незапертой двери и такого… Публичного проявления привязанности, вот. Но вместо этого, вместо того, чтобы сделать хоть что-то, я обхватила его ногами за бёдра, притягивая к себе ближе и закинув руки ему на шею. Отвечая горячо и трепетно, чувствуя, как отступает напряжение и беспокойство, сковывавшие меня всё это время.

Осознавая, что я всё-таки не одна. Что нужна кому-то просто так. Просто потому, что это я. И это было… Невероятно, чёрт возьми!

— Я скучал, — тихий шёпот согрел кожу на шее. Алексей прижал меня к себе крепче, уткнувшись подбородком в плечо. — Чёрт тебя побери, Совушка! Я ж так по байку, дороге и собственной банде не тосковал, как по одному такому сонному недоразумению… Всю неделю исправно притворявшемуся, что ему до меня нет никакого дела.

— Если это была попытка воззвать к моей совести… — прикрыв глаза, уткнулась носом в его плечо, машинально зарывшись пальцами в светлые пряди на макушке. И добавила тихо. — То поздравляю, она провалилась. Совесть в доле.

— И почему я даже не удивлён? — хмыкнув, Ярмолин и не подумал ослабить хватку или, хотя бы, отодвинуться. Мягко скользя пальцами по моей напряжённой спине.

— Успев немного узнать о ваших похождениях, Алексей Валерьевич, я признаться честно, не могу представить, что бы вас могло того… Удивить! — фыркнула в ответ, припоминая какие интересные и животрепещущие слухи и сведения бродили о товарище юристе по просторам «Максимуса».

Да, я подозреваю, что большая часть не соответствует действительности. Да, я знаю, что проблем с женщинами у него точно никогда не было. И да, возможно, я где-то в самой глубине своей души, самую малость, вот такую вот капельку — ревную. Но говорить об этом наглому блондину не собираюсь.

Как и уточнять, что это всего лишь одна причина из многих. Заставивших бегать от него по всему универу зигзагами пьяного в зюзю зайца. Далеко не самая главная, к слову.

— Значит, я был прав, — самодовольно заметил Ярмолин, выпрямившись и глядя на меня сверху вниз. Так проницательно, что я невольно нахмурилась, пытаясь припомнить, кто бы мог рассказать ему о моих…

Ну, скажем так, временных трудностях. Включавших в себя отца, возомнившего себя частью нашей маленькой семьи, его новую музу, приторным тоном попросившей звать её «мамочка» и моих братцев. Превративших спокойную, уютную квартиру в самое настоящее поле боя, где в ход шли любые методы борьбы с противником.

Вот только об этом знала разве что Людка. Забывшая на почве собственной влюблённости и бурного романа не то, что обо мне. О собственных притязаниях на университетский пресс-центр и великой борьбе против всеобщего неравенства и диктатуры системы. А больше о моих внутрисемейных проблемах не знал никто.

Привычка жаловаться на жизнь атрофировалась ещё в детстве. Да так и не удосужилась появиться в более зрелом возрасте. Как-то… Не до того было, знаете ли!