Каркуша или Красная кепка для Волка (СИ) - Кувайкова Анна Александровна - Страница 53

А вместе с ней верили и другие. Нет, большая часть, те, кто видел, что она творила и как, только головой качали в ответ на все эти россказни. Но было и воинственное меньшинство, да. Состоящее из разведенок с детьми, матерей-одиночек и просто обиженных мужчинами баб, готовых посадить на кол весь противоположный пол только за то, что они существуют. Таких зацикленных на чем-то своем было не так уж много, вот только пытаться их образумить или разуверить никто не спешил.

Потому что это было бессмысленно. Да и старый добрый принцип «Моя хата с краю, ничего не знаю» работал всегда и везде. Кому интересно, что ее приступы и ломки только чудом не стоили жизни ни мне, ни Даньке? Кого волнует, что ее мнимая адекватность хуже реального психоза? Кому есть дело до того, как сопливая девчонка выживала с маленьким ребенком на руках и чего ей это стоило?

Тихо хмыкнула, украдкой разглядывая обломок карандаша в руке. Увы, говорить и агитировать может каждый. Дайте только повод устроить народные волнения, а желающие всегда найдутся. Но как только дело доходит до реальной помощи…

О-о-о, вот тут-то ты и понимаешь весь смысл фразы «Своя шкурка ближе к телу», да. Мне повезло, что у меня рядом был Череп и компания. Парни и в лучшие времена не тянули на армию спасения и ни разу не Мать Тереза по репутации и поведению. Но они были рядом тогда и помогают мне до сих пор. За что я их искренне и совсем по-детски обожаю. Хотя мысль о том, что по сто пятой статье не так уж много и дают, все-таки посещает меня периодически.

В конце концов, у парней потрясающая способность выводить меня из себя. И в отличие от той же банды хаски, у них нет бездны мохнатого обаяния, что бы я закрыла глаза на все их проделки. Да и мило улыбающегося непутевого хозяина в комплекте не прилагается!

— Воронова! — грозный оклик преподавателя чуть не довел меня до икоты, инфаркта и падения со стула на пол. Но мой возмущенный взгляд не возымел особого эффекта. Константин Вениаминович только коротко усмехнулся, постукивая кончиком ручки по журналу. И буркнул недовольно. — С вещами на выход. Там вас ждут, а зачет вы уже получили.

— А…

— Мирослава, не испытывайте мое терпение и нервы, — господин Топорков, всемогущий бог экономики и растратчик студенческих нервов, кивком головы указал на стопку зачеток у себя на столе. — Ваши одногруппники сделают это за вас. А теперь будьте так любезны… Сгиньте с глаз долой, пока я не передумал насчет вашего «автомата».

Угроза прозвучала весьма недвусмысленно. А зная привычку Топора всегда выполнять свои обещания, невзирая на обстоятельства и последствия, к которым его действия приведут (ну не на одной же фамилии ему такое прозвище дали!), злоупотреблять его терпением последнее дело. Так что, обменявшись с ребятами понимающими взглядами, я подхватила сумку и выскользнула из аудитории.

Свирепые взгляды, пытавшиеся пробуравить во мне дырку, я стойко проигнорировала. Правда, сделала мысленную пометку запастись успокоительным, с повышенным содержанием алкоголя в нем. Потому как чует моя печень, без ударной дозы коньяка я сплетни про меня и господина Топоркова точно не переживу. А то, что они будут, это и к гадалке ходить не надо!

Достаточно поглядеть на женскую часть группы, чьи лица прямо-таки святились святой уверенностью в том, что если мировое зло и существует, то я его прямое воплощение. Интересно, Топорков будет мужем номер шесть или посоперничает с куратором за первое место в подпольном тотализаторе?

Весело фыркнув, я вывалилась в коридор, от души саданув дверью кабинета. Что бы тут же споткнуться, фигурально выражаясь, об холодный, циничный взгляд мужчины, стоявшего у окна напротив. А рядом с ним…

— Славочка, солнышко, вот ты где!

— Здравствуй… — медленно проговорила, неосознанно делая пару шагов на встречу. С трудом давя дикое и трусливое желание вернуться обратно в аудиторию. И плевать, что на такой демарш выдаст наш Топор. — Мама. Давно не виделись…

— Ох, и не говори, солнышко, — сладкая улыбка на светлом лице казалась чем-то до жути не уместным. Особенно, если знаешь, что она может творить, улыбаясь вот так, нежно и одухотворенно.

Тонкие, прохладные пальцы коснулись моей щеки в невесомой ласке. А я замерла под ее пристальным взглядом, как кролик перед удавом, чувствуя, как в груди ворочается что-то темное и злое. Что-то, оставшееся еще со времен уличных драк и разборок, в которые я вместе с бандой влипала с завидной регулярностью. Что-то, что недвусмысленно намекало на неплохую возможность посмотреть, насколько хорошо я усвоила тот борцовский захват, не так давно показанный мне Черепом.

Что-то, что было совсем не против услышать звук ломающихся костей и увидеть гримасу боли на этом еще таком молодом лице. Что-то, что ненавидело эту женщину всей душой и плевать хотело на то, сколько времени уже прошло. Время ведь не лечит.

Утверждая обратное люди врут, в первую очередь самим себе.

— Славочка, а как там Даня? — вопрос был закономерным и логичным, вполне себе ожидаемым. И все равно прозвучал, как издевка, особенно от этой женщины.

Я вздрогнула, дернувшись, как от удара, и убрала ее руку от своего лица, поморщившись от непередаваемого чувства омерзения, вызванного такими прикосновениями. И холодно усмехнулась, скрестив руки на груди в неосознанном защитном жесте:

— Лучше, чем было. И уж точно лучше, чем могло бы быть, останься ты рядом. Зачем пришла? В родительские чувства, увы, не поверю.

— Славочка, нельзя так разговаривать с мамой, ну ты чего? — очередная попытка потрепать меня по щеке оказалась провальной. Я отошла в сторону, всего на пару шагов, что не мешало продолжать разговор, но не давало ко мне прикоснуться. — Слава, солнышко… Не расстраивай меня, пожалуйста.

Я на это только хохотнула. Нервно так, зажав рот рукой, чтобы не расхохотаться в голос. И глубоко вздохнув, переспросила, дрожащими пальцами заправив за ухо прядь волос, выбившуюся из хвоста:

— Иначе что, мам? Тебе не кажется, что я уже вышла из того возраста, когда меня можно и нужно было воспитывать, нет? Мне двадцать шесть мама, — горькая усмешка сама собой растянула губы. Я качнула головой, не весело улыбаясь. — Ты опоздала со своим воспитанием почти на десять лет. А теперь оно, извини, уже не актуально.

— Мирослава… — мать сощурилась, явно намереваясь исправить очередное несоответствие между собственной сюрреалистичной картинкой идеальной семьи и суровой реальности, о которую она разбилась.

Правда, провести воспитательные меры ей не дал, как это ни странно, ее спутник.

До этого момента хранивший нейтралитет и только скользивший по мне внимательным, цепким, оценивающим взглядом.

Это был мужчина лет сорока, может сорока пяти. Высокий, худощавый, но окруженный какой-то тягостной аурой подчинения что ли? С аккуратной, окладистой бородкой и светлыми волосами, зачесанными назад. В приталенном пиджаке спокойного, серого цвета и брюках на тон темнее. Он опирался на узкую трость из красного дерева и улыбался так, мягко поддерживая мою мать под локоток, что догадаться, кто это труда не составило.