Чужое - Данихнов Владимир Борисович - Страница 7

– А чего ты сразу в тележку не складываешь?

Дух не ответил. Он стоял на месте и напряженно прислушивался к чему-то. Наконец, вздохнул свободно, вынул из-за пазухи пачку папирос, спички и прикурил. На Духе была все та же грязная тельняшка, те же кирзачи, то же галифе и та же шинель, только на голове теперь плотно сидела зеленая фуражка с черным околышем. Дух расположился прямо на земле и курил, сидя по-турецки. Он щурил глаза на солнце, из-под фуражки выкатывались и срывались на землю капельки пота.

– Вам не жарко? – скованно спросила Сонечка, но Дух не ответил, только крепче затянулся и стал стягивать кирзачи. Когда показались краешки портянок, Шилов отступил на шаг и утащил за собой Сонечку. Он успел познакомиться с крепкой солдатской вонью духовских портянок и не имел желания снова их нюхать.

– Дух, здравствуйте, – тоже переходя на «вы», пробормотал Шилов. – Я хотел спросить, почему вы сразу в тележку не складываете… хм… как я понимаю, это оружие?

– Оружие, – степенно ответил Дух. В его голосе прорезалась аристократическая надменность и неведомая Шилову бездна. – Оно самое, автоматы и винтовки, в лучшем виде. Второй день уже землю в этом месте потряхивает, гнойники вскакивают, а я, господа, как видите, борюсь с ними изо всех своих скромных сил.

Дух затягивался и выпускал дым навстречу солнцу, произносил слова важно, с достоинством, травка рядом с ним шумела тоже, кажется, степенно, а облака плыли строем и на одинаковом расстоянии друг от друга.

Дух сказал:

– Что же касается вашего вопроса, господин Шилов, то ответ будет один: скука. Скука движет мною, господин Шилов. Медлительность времени в этих благословенных краях – вот, что хуже всего. Я мог бы складывать оружие прямо в тележку, но не делаю этого, чтобы появилась лишняя работа, которая займет лишнее время; время, которое в этих краях напоминает тягучий и невкусный кисель.

– В плохом киселе встречаются комки, – сказала Сонечка.

– Простите, гражданочка?

– Говорю, не люблю когда кисель с комками. Ну, там, знаете…

– Хм… – задумчиво протянул Дух, дивясь оригинальности Сонечкиной мысли.

Сонечка тронула кроссовкой взрыхленный холмик, ковырнула землю и спросила:

– Господин Дух, а откуда берется оружие?

– Оружие, как известно, берется из дымных черных чудовищ, которые зовутся заводами, и человек к его производству не имеет никакого отношения. К сведению, оружие производят угольные гномы, которых в простонародье кличут шахтерами. Шахтеры чаще занимаются некой разновидностью медитации, которая зовется забастовкой, но иногда роются в земле, как кроты, и добывают металлы, а их, металлы эти, переплавляют в огромных чанах и отправляют на заводы, которые, в свою очередь, отхаркивают готовые изделия. Иногда заводы промахиваются и отхаркивают изделия не туда, куда надо, и они, изделия то есть, проникают в землю. Земля этому, естественно, не рада. Она дрожит и старается избавиться от инородных тел. Процесс избавления вы как раз и наблюдали.

– Ну ладно тебе, Дух, ладно, хватит паясничать, – не выдержал Шилов, но Дух посмотрел на него с такой злостью, что Шилов вздрогнул. Ему показалось, будто Дух готов рассказать Сонечке о пускающем слюни молчальнике. Дух кивнул ему со значением, как бы говоря: да, могу и расскажу, если не заткнешься.

– Я готов простить вам это оскорбление, господин Шилов, даже это ваше «хватит паясничать, ни хера не смешно», – сказал Дух, вставая, стряхивая пепел с галифе и шинели. – Но при одном условии: вы не будете помогать мне собирать оружие и складывать его в тележку.

Шилов согласился и до седьмого пота сдерживался, стоя неподвижно поодаль и наблюдая, как Дух таскает изделия «гномов» к тачке. И даже Сонечку не пустил помочь. Дух посматривал на Шилова, приподняв левую бровь, и Шилов не мог понять, что с ним, с Духом, произошло, ведь вчера почти друзьями расстались, а тут такой коленкор!

– Господин Шилов, может, скажете, что-нибудь умное? – спросил Дух. – Я знаю, вы умеете. Процитируйте классиков.

– «Человек есть нечто, что должно превзойти», – пропыхтел Шилов, который таки не выдержал: кинулся на помощь и подтаскивал к тележке последний, тяжеленный гранатомет.

– Кто сказал?

– Всегда путаю, кто что сказал. Пусть будет Аристотель.

– Понятно, господин Шилов, понятно. Вы уже превзошли себя?

– Сейчас… – Шилов подумал о Сонечке, о ее глазах и губах. – Вот теперь, кажется, да.

– Ладно, потопал я, ёклмнёпт – меняя тон, сказал Дух, схватился обеими руками за ручки тележки и напряг мускулы. Шилов сделал шаг, чтобы помочь ему, но Дух снова яростно зыркнул на него, и Шилов отступил. Дух потащил тележку вдоль кромки леса, чтобы поскорее выехать на дорогу, ведущую к печальному дому. Шилов долго глядел ему вслед. Воздух нагревался, потому что солнце успело забраться в зенит, и растекался перед глазами горячими волнами, растапливая исчезающую вдали фигурку Духа и его тележку.

Шилов спустился к ручейку, чувствуя себя неважно, потому что лес оказался совсем рядом, под ногами шуршали сухие листья, и виднелись следы неведомых зверей, русалок и барсуков, которые цепочками уходили в тень деревьев. Земля здесь была разрыта, но не гнойниками, рождающими оружие, а лесными крысами. Шилова, привычного к городской жизни, это раздражало и пугало даже больше, чем оружейные прыщи и знание о неведомой расе шахтеров.

Сонечка сидела на коленях перед ручейком, пальцем едва-едва касалась водной глади и тут же отдергивала руку. Шилов уселся рядом и посмотрел в прозрачную воду на разноцветные камешки, желтые, мареновые и медно-красные, на траву, которая клонила стебли к прозрачной воде, на улитку, что пыталась по гладкому камню выползти из воды. Это у нее почти получалось, но на самой вершине улитка соскальзывала в воду и начинала свой путь снова. Шилов оглянулся на Сонечку. Она уселась на попу и обхватила руками колени, подбородок положила между колен, и глядела в воду, нахмурившись. О чем-то размышляла. Шилов захотел спросить, почему ее волосы, такой молодой, стали седыми, но не решался, да и, в общем-то, не собирался нарушать возникшую тишину неловким словом или движением. Он замер и смотрел в Сонечкины зеленые глаза, на ее курносый нос и потрескавшиеся от ветра губы.

– Сколько тебе лет? – спросила Соня.

– Двадцать восемь, – ответил Шилов и отвернулся к ручью. Заметил, что улитка вновь свалилась в воду и протянул руку, чтобы помочь ей, но Сонечка схватила его за кисть и сказала:

– Пусть сама.

– Но…

– Так надо.

Сонечка сказала:

– Я думала, ты младше, Шилов. Нет, правда. Очень редко ты ведешь себя как взрослый мужчина, зато почти всегда – как подросток.

Она посмотрела на него. Шилов опять ощутил, что его затягивает в омут ее зеленых глаз. Сонечка прошептала:

– Я не знаю, каким ты мне больше нравишься. Наверное, все-таки подростком.

– Да ладно… – пробормотал Шилов, освободил руку и все-таки помог улитке, подтолкнул ее на вершину гладкого камня и даже дальше. Улитка замерла, спряталась в домик, потом выглянула украдкой, развернулась и поползла обратно к воде.

– Глупая улитка, – сказал раздосадованный Шилов. Сонечка рассмеялась, вскочила на ноги и побежала к речке, держась ручья. Шилов пошел за ней. Сонечка останавливалась, поджидая его, и снова убегала; ждала, наверное, что Шилов погонится за ней, но Шилов не мог и не умел в этот момент бежать: он любовался Сонечкой и старался не смотреть на ее седые волосы, но не смотреть не получалось, и тогда он решил про себя, что волосы у Сонечки не седые, а просто-напросто выгорели на солнце. Убедив себя в этом, он побежал за девушкой и догнал ее у самой реки, поймал и обнял, и они поцеловались. Они целовались долго, страстно, пока не устали. Шилов полез Соне под майку, но она оттолкнула его руку и прошептала, кусая Шилова за ухо:

– Не сейчас.

– Ладно тебе, я вчера видел уже…

– Вчера не считается. Вчера ты был как родной брат.

– Ты часто раздевалась перед родным братом догола?