Дом Ротшильдов. Пророки денег. 1798–1848 - Фергюсон Ниал - Страница 32

Уже в мае 1809 г. Веллингтон жаловался правительству в Лондон, что денег ему не хватает. В марте 1811 г. он угрожал в письме премьер-министру, лорду Ливерпулу, что ему придется вовсе остановить кампанию из-за нехватки наличных денег. Полтора года спустя, накануне вторжения Франции, проблема вновь обострилась. Расходы его военной казны составляли около 100 тысяч ф. ст. в месяц. Они включали не только выплаты своим войскам, но также дотации Португалии и Испании (которых Великобритания вынудила перейти на свою сторону). Но, как Веллингтон объяснял лорду Батхерсту, денег ему хватало лишь на выплату дотаций союзникам. В отсутствие наличных он вынужден был платить офицерам обесцененными бумажными деньгами, а нижним чинам, которые отказывались от платы банкнотами, не платили вовсе. «Если армии не помогут очень крупной суммой денег и в очень короткий срок, – предупреждал правительство Веллингтон, – бедственное положение, ощущаемое всеми войсками, окажется наиболее суровым… и я не смогу ничего сделать… [Испанские войска] находятся в таком жалком состоянии, что едва ли справедливо ожидать, что они воздержатся от грабежей прекрасной страны, в которую они входят завоевателями, особенно если вспомнить те страдания, которые перенесла их родина от захватчиков. Поэтому я не рискую снова вводить их во Францию, если не могу кормить их и платить им… Без платы и еды они вынуждены грабить; а если они будут грабить, они погубят нас всех».

Нижняя точка была достигнута в феврале 1813 г., когда Веллингтон доложил, что почти не может выходить из дому, «так как кредиторы ждут выплат того, что им причитается». Поскольку именно финансовые затруднения Веллингтона стали переломным пунктом в карьере Натана Ротшильда, стоит сказать несколько слов об их причине.

Из всех «старорежимных» государств самая действенная финансовая система была в Великобритании. Главные ее учреждения развивались в столетие после «славной революции» (принятого в историографии названия государственного переворота 1688 г., в результате которого был свергнут король Иаков II Стюарт). Финансовая система Великобритании включала относительно дешевую и централизованную систему сбора налогов; вполне прозрачный бюджетообразующий процесс в парламенте; более или менее стабильную систему государственных займов, государственный долг в долгосрочных облигациях – и такую же стабильную денежную систему, вращавшуюся вокруг Английского банка и основанную на «золотом стандарте». Именно это позволило Великобритании в течение XVIII в. вести шесть крупномасштабных войн, не страшась политических кризисов, характерных для смены режима во Франции, более отсталой в финансовом отношении. Но после 1789 г. цена войны резко возросла (отчасти из-за того, что революционный режим получил возможность выдвинуть армию беспрецедентного размера): по приблизительным подсчетам, годовой фонд во время Наполеоновских войн в реальном исчислении в пять раз превышал стоимость войн, которые велись сто лет назад. Государственные расходы в Великобритании в 1793–1815 гг. резко выросли примерно с 18 млн ф. ст. в год до примерно 100 млн (около 16 % от национального дохода). Общая стоимость войны с Францией в тот период равнялась примерно 830 млн ф. ст., из которых около 59 млн были выплачены в виде дотаций менее кредитоспособным союзникам Великобритании. И хотя пришлось вводить множество новых налогов, из которых самым важным был подоходный налог, налогами окупалось лишь около четверти военных расходов. В результате государственный долг взлетел с 240 млн ф. ст. в 1793 г. до 900 млн в 1815 г., то есть составил почти 200 % национального дохода. Более того, в 1797 г. Английский банк вынужден был приостановить размен банковских билетов на золото, что послужило началом обесценивания валюты. Сочетание дефицита, вызванного войной, и роста циркуляции бумажных денег привело к инфляции: цены за двадцать лет до 1815 г. выросли почти вдвое. Таким образом, Веллингтону пришлось вести военную кампанию во времена беспрецедентных финансовых нагрузок.

Все вышеописанное, однако, не до конца объясняет трудности герцога, которые отчасти были связаны с логистикой. Даже если бы казна в Лондоне была переполнена, все равно трудно было бы доставлять Веллингтону деньги в той форме, какую принимали испанские купцы. Вплоть до 1813 г. доставку денег осуществляли всего двумя способами. Либо золото (в форме золотых гиней)31 доставлялось морем в Португалию или Испанию и там менялось на местную валюту; либо герцог занимал деньги у местных банкиров, продавая им векселя, выставленные на Лондон. Учитывая риск, сопровождавший перевозку крупных партий золота, Веллингтон чаще всего прибегал именно ко второму способу. Трудность в том, что к 1812 г. на Пиренейском полуострове рынки были перенасыщены векселями, выставленными на Лондон. Веллингтон понял, что новые векселя можно продавать лишь с непомерно высокой скидкой. «Патриотические господа в Лиссабоне, – жаловался он Батхерсту, – не дают нам… за казначейские векселя денег или дают очень мало». Именно эту брешь заполнил Натан Ротшильд.

Война и мир

Историки не могут адекватно объяснить, как никому не известный еврейский торговый банкир – который лишь за несколько лет до описываемых событий был контрабандистом, а еще раньше мелким торговцем тканями, – сумел стать главным каналом передачи денег от британского правительства на континентальные поля сражения, на которых в 1814–1815 гг. решалась судьба Европы. Из всех шагов в восхождении Дома Ротшильдов этот можно считать величайшим; кроме того, он остается и самым недооцененным.

Для превращения Натана в «главнокомандующего», «финансового Наполеона», как позже называли его братья, причем только наполовину в шутку, требовалось три отдельные составляющие. Первым было отсутствие конкуренции. Здесь в игру вмешалась удача, потому что до 1810 г. в лондонском Сити не было нехватки в платежеспособных банках. Можно вспомнить, например, «Харман и Кº» (этот банк встречается среди самых первых корреспондентов Ротшильдов в Лондоне), «Рейд, Ирвинг и Кº», «Смит, Пейн и Смит» и, разумеется, «Бэринг Бразерс» (Baring Brothers). Можно было ожидать, что правительство попросит их о помощи в дни финансовых затруднений. Более того, братья Бэринг уже перевозили британские денежные средства, когда помогали предоставлять займы Португалии. Не был Натан и единственным еврейским банкиром, который собирался бросить вызов признанным авторитетам: Абрахам и Бенджамин Голдсмиды уже поступали так с 1790-х гг. Кроме того, после 1802 г. в Лондон непрерывно прибывали банкиры из Германии (особенно следует отметить Шрёдера, Брандта и Хута). Каждый из них стремился превзойти остальных. Как заметил в ноябре 1813 г. новый главный комиссар, которому поручили задачу снабжения Веллингтона деньгами: «Многие банкирские дома уже предложили мне свои услуги». Более того, чутье подсказывало комиссару, что «по всем параметрам самым надежным каналом для наших денежных операций» является банк Бэрингов. Однако вскоре стало очевидно, что ни Бэринги, ни другие признанные банки действовать не собираются. Нерешительность Бэрингов отчасти объяснялась тем, что незадолго до того руководство банкирским домом перешло от Фрэнсиса Бэринга (умершего в 1810 г.) к его сыну Александру. Однако главной причиной бездействия стали два мощных удара, пошатнувшие весь лондонский Сити. Первым ударом стал кризис 1810 г., одной из причин которого стал доклад Комитета по слиткам, в котором рекомендовалось (вопреки советам Английского банка) досрочно возобновить обмен бумаг на золото. Предвидя дефицит денег, который случился бы после исполнения такой рекомендации, биржа отреагировала однозначно: цены на государственные ценные бумаги резко упали. При этом у Бэрингов и Голдсмидов оставались крупные пакеты облигаций недавних государственных займов. Бэринги потеряли около 43 тысяч ф. ст.

Абрахам Голдсмид покончил с собой, что привело (как с возмущением отмечал Уильям Коббет) к «тревоге и унынию» в Сити и к усилению паники. Возможно, столь же важную роль сыграл и одновременный крах амстердамского рынка, вызванный аннексией Нидерландов Наполеоном. Из-за этого банк «Хоуп и Кº», партнер Бэрингов в континентальной Европе, некоторое время игравший ведущую роль в финансировании России, превратился просто в «пустую скорлупу».