Моногамист (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 20

{Снова затылок, моё любимое место, конфетный запах, и аромат её кожи, заласканной солнцем Коста Бравы. Она смеётся, её плечи и грудь подрагивают, вызывая во мне острое желание прижать её к себе одним рывком, вжать в себя с силой и не отпускать, никогда не отпускать… Что я и делаю, а она отталкивает меня легонько, лишь дразнит, а потом разворачивается и сладко проводит ладонями по моим плечам и рукам — ей нравятся мои руки, а я схожу с ума от этой ласки…}

Внезапные крики будят меня. Открываю глаза, передо мной на противоположной софе возлежит Марк.

— Привет, — говорю, — ты давно тут?

— Привет, да нет, минут десять как пришёл.

— Что это за вопли?

— Джейкоб с Анной ссорятся.

— Из-за чего?

— Его какая-то девка ткнула пальцем в грудь вчера в баре, Анна взбесилась.

Внезапно голос Кристен прямо у моего уха:

— Ну, во-первых, не ткнула, а как следует пошарилась, а во-вторых, не просто в груди, а там, где у него волосы, самое сексуальное место у мужчины на теле, замечу.

— Фигня, самое сексуальное место у нас в штанах, — встрял Марк.

— Это вы так думаете! А на самом деле волосатая грудь — это то, что заводит нас.

— Ты не права. Всё индивидуально: у меня были девушки, которые высказывали недовольство по поводу моих волос и советовали избавиться от них, как это делают мужчины модели и актёры. Если обратишь внимание в фильмах все без волос на груди.

— Ну, Алекс, тебе какие-то дуры попадались, вот ей Богу. У тебя грудь не просто секси, а голово-отрывательный экземпляр. Ты только не гордись, но у тебя — лучшее, что я видела. Я бы из-за одной твоей груди только замуж за тебя вышла!

Жаль, что нет у меня желания тебя звать туда.

— Слушай, Крис, вот я не понял, а она разве не отшила его? — Марк поднимается с софы возмущённый.

— Ты о чём? — спрашиваю.

— Так ты главное пропустил! — вскинулась Кристен, — Джейкоб сделал Анне предложение на прошлой неделе, а она отказала ему.

— Отказала? Почему?

Молчание.

— Да Бог её знает, главное, какого чёрта цепляется к нему, если он не нужен ей! — брызжет слюной Марк, — Джейкоб свободный человек! Все бабы теперь его!

— А действительно, что это с Анной? Она любит его, но замуж идти не хочет?

— Глупые вы, не любит она его, всего лишь собственнический инстинкт. Это… как с моей Габи: ей своя лопатка в песочнице не нужна была до тех пор, пока не понадобится другому ребёнку. Как только это происходило — война и скандал.

— Собственнический… — сами повторили мои губы…

— Если не любит, зачем тогда живёт с ним? — не унимается Марк.

— Понимаешь, дружок, — Кристен подходит и гладит Марка по голове, — мы, женщины, более приземлённые создания, чем вы, мужчины. Мы не можем контролировать свои чувства, но способны управлять ими. Это означает, что мы не можем сказать себе: «люби» или «не люби», мы любим, но поступаем при этом так, как считаем правильным в долгосрочной перспективе. Всё из-за того, что в нас генетически заложена забота о гнезде, и мы не будем создавать его с тем, кто может его разрушить или не способен довести это дело до конца. Поэтому, любя одного, гнездо мы вьём с другим, с тем, кто реально поможет выкормить птенцов. Понимаешь?

— Честно, нет! Бред какой-то. И кого она любит?

Кристен бросает на меня мимолётный, неуловимый взгляд, говорящий только со мной, но не с Марком, затем поворачивается к нему:

— А ты у неё спроси, но смысла в этом нет никакого. Я думаю, мы скоро погуляем на их свадьбе.

— С чего ты взяла?

— Выбора у неё нет. У её орла другая траектория полёта, мимо её гнезда не пролегает, так что: либо воробей, либо гнезду не бывать, усёк?

— Усёк.

В это мгновение Джейкоб и Анна входят в гостиную, Анна обращается ко всем, не глядя на меня:

— Ребята, мы торжественно сообщаем вам о своей помолвке, свадьба запланирована через год на апрель. Будем счастливы видеть вас на церемонии!

Молчание.

Марк:

— Кристен — ты ведьма, я боюсь тебя…

— Поздравляй, идиот!

Подрывается и с поздравительными трелями бросается обнимать будущую ячейку общества. Я следую за ней, стремясь отдать своевременную дань вежливости, и, обнимая Анну, внезапно ловлю взгляд… переполненный тоски и боли…

В кого она влюблена, не знаю, единственное, что заботит меня в этот момент — ЧУВСТВО СОБСТВЕННИЧЕСТВА.

Спустя несколько часов у меня уже забронированы билеты в Кишинёв и упакована небольшая дорожная сумка. Я лечу в последний раз, с последней попыткой, с надеждой на чувство собственничества…

Глава 20. Второе расставание

Halo Madilyn Bailey cover

Я поехал к Лере, чтобы сообщить о предстоящей своей женитьбе (даже не имея представления, на ком), которая должна была состояться якобы через три дня — так скоро, чтобы не давать ей слишком много времени на раздумья и не терзаться самому, потому что от моей души к тому моменту не осталось уже живого места… Я рассчитывал на чувство собственничества, на ревность, не переставал уповать на её благоразумие, которое должно же было проснуться когда-нибудь…

И ещё мне необходимо было переоформить на Леру свою квартиру — она мне больше не была нужна, а Лера её любила.

Я знаю теперь, что та, самая последняя попытка и не была ею вовсе: я поехал к ней потому, что сломался, не выдержал тоски и ещё потому, что в самый последний раз у нас не было близости, и это нещадно ломало меня. Я безумно, безудержно, одержимо-параноидально хотел её тело…

У меня были женщины в эти три месяца, но лучше бы их не было, потому что огорчение и боль от моих неуклюжих попыток удовлетворить партнёршу и получить разрядку самому, превышали ожидаемую пользу.

Я терял уважение к себе и ненавидел и себя, и ЕЁ за это. В то время слово «достоинство» не было применимо к моей личности.

Я приехал, как обычно встретил её у дома, отвёз в свою квартиру и… и делал это всю ночь, не зная устали, мне словно снова было 17, ведь это был самый последний раз… Я знал, что уже не вернусь.

Безумно душат слёзы, но я сдерживаю их — мужчине нельзя показывать свою слабость. Люби её, люби… Люби так много, как сможешь, насыщайся, вдыхай всей грудью её ароматы, запахи, целуй, оближи её всю, запомни её вкус, ведь это последний раз… самый последний…

Господи, как мне жить, как жить без неё? За что ты так со мной? Зачем даёшь это чувство, и не оставляешь ни единого шанса воплотить его в то, что задумано тобой же? Я хочу детей от неё… Я хочу жить ради неё и для неё…

Ты жестокий Бог! Тогда, давно, ты дал мне лучшую семью и забрал её сразу же, как я научился понимать любовь близких и её ценность, сразу же, как стал способен трезво мыслить и помнить, помнить всё то, что у меня было, и что ты одним рывком отобрал на моих же глазах… Я пережил это, я выжил, я выстоял, а ведь мысли были всякие, страшные, ты искушал меня, но я всё преодолел…

А теперь ты снова наказываешь меня, за что? За что, ответь? За Офелию? Но я ведь не понимал ещё ни черта, я ведь боялся тогда оступиться, я не был жесток, я не был несправедлив, я старался любить её, но ты ведь тогда не захотел этого, ты… ты, ты всё решаешь, только ты!

Как мне пережить это… как…

Боже, как она прекрасна, как чудесно пахнет, как мягки её губы, как горячи ладони на моей груди, как сладки её стоны… Это самые желанные стоны, самые нужные мне, самые упоительные, хочу быть нежным только для неё, хочу дарить ей ласки, самые искусные на Земле, и наслаждения, самые глубокие, трепетные… Только ей одной…

Нет во всей Вселенной женщины, более желанной, более сладкой… Я жажду её во всех известных мне смыслах… Она одна — мои наслаждения, радости, удовольствия, мой вкус жизни, моя сила и мой смысл…

Как сладко любить её, как же сладко…

Запоминай Алекс, всё запоминай, каждую деталь, каждый изгиб её, каждый штрих, ведь это — последний раз…

Она устала, а мне всё мало, я ненасытен, как никогда, мне жаль её, я должен уйти, но не могу остановиться, мои силы неисчерпаемы, неиссякаемы, бесконечны, как и моя боль…