Закон и честь (СИ) - Шторм Максим - Страница 38

Шух-шух-шух. Это тёрлись друг о дружку кожа и хлопок, это размеренно печатали шаг сотни обутых в грубые башмаки ног, это надвигалась волна из сотен затянутых в промасленные спецовки и одетых в грязные робы людей. Элен изумлённо и недоверчиво захлопала глазами, когда, наконец, сообразила, из кого состоит поглощающая улицу надвигающаяся орава. С запада, прямо по мостовой, огромной неуправляемой толпой к рыночной площади приближались рабочие. Над головами реяли знамёна, растянулись транспаранты и плакаты. В руках рабочие сжимали древки и шесты. Это была настоящая демонстрация. Митинг. Вот только Элен никак не могла понять — митинг чего? Ей были отлично известны все профессиональные праздники трудового люда. Её отец сам частенько участвовал в праздничных демонстрациях. Но сегодня… Сегодня никакого праздника не было. Да и вид у приближающихся людей был совсем не праздничный. От надвигающейся угрюмой толпы весельем и не пахло.

— Господи, да это же забастовка… — пробормотала девушка, догадавшись прочитать написанные на огромных полотнищах транспарантов лозунги. — Эти люди вышли бастовать!

«ДОЛОЙ КРОВОПИЙЦ», «ГДЕ НАШИ ДЕНЬГИ?», «ТАК ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ», «К ЧЁРТУ ПРОФСОЮЗ», «РАБОТА — ЗНАЧИТ ГОЛОД», «К ДЬЯВОЛУ ПАРЛАМЕНТ», «МИНИСТР — ПРЕДАТЕЛЬ», губы Элен едва шевелились, когда она читала эти страшные надписи. Сказать, что девушка была потрясена, значило ничего не сказать. Она была в шоке. Элен и представить себе не могла, что у кого-то хватит отваги и смелости не только такое написать, но и вынести эти слова на всеобщее обозрение. Это были чудовищные слова, слова, которые призывали к мятежу. Слова, распаляющие пламя бунта. У неё закружилась голова. Девушке стало плохо, корзина едва не выскользнула из ослабевших пальцев. На миг Элен представила, что в этой лаве обозлённых и решительно настроенных людей затерялся и её отец, такой же честный труженик, как и они. Но почему? Почему они вышли на улицу с этими ужасными надписями на плакатах? Неужели?.. Неужели хотя бы половина того, что они хотят сказать, правда?

Рабочие приближались. Суровые, словно высеченные из гранита лица, упрямо выдвинутые челюсти, сверкающие глаза, надетые на головы каски и кожаные шлемы, засаленные спецовки. Судя по цеховым стягам демонстрантов и чумазым физиономиям, здесь собрались сплошь горняки. Элен знала, что рядом с городом есть несколько угольных шахт. Далеко же они забрались, потрясённо подумал девушка. Она знала, что в шахтах работают в основном жители пригорода. Они выбрали одну из центральных улиц для того, чтобы привлечь больше внимания, тут же сообразила Элен. Подобные беспорядки в центре столицы ну никак не останутся незамеченными. Получается, что горняки добирались сюда не один час, а это значит, что властям всё стало известно уже давно и значит, что скоро будут предприняты меры для….

Для чего? Что предпримут власти, чтобы утихомирить этих трудяг? Кто выйдет с ними на переговоры? Кто захочет понять, что им нужно? Спросить, чего они хотят добиться своим митингом? Испытав невиданное облегчение от того, что среди шахтёров точно никак не окажется её отец, Элен застыла в ступоре, не обращая внимания за заметавшихся в суматохе вокруг неё горожан. Почему-то надвигающаяся туча горняков вселила во всех подлинный страх. А Элен стояла, потрясённо вглядываясь в лица шагающих прямо на неё людей. Неужели… Неужели эти люди голодают? У девушки в голове не укладывалось, как такое возможно. Да, они сами жили небогато, скромно, но на жизнь в их семье всегда хватало и никто, ни мама, ни папа, ни разу и словом не обмолвились, что их семье не на что прожить.

И в тот самый миг, глядя на приближающуюся в угрожающе накаляющейся атмосфере толпу горняков, читая страшные лозунги, Элен внезапно поняла, что оказывается, она совсем не знает окружающий её мир. Она ничего не знает. Ничего.

Вокруг замершей подобно мраморному изваянию девушки нарастала паника. Люди как можно скорее старались убраться прочь с тротуаров. Проезжая часть пустела с огромной скоростью, водители дилижансов и паромобилей в спешном порядке очищали мостовую от своих машин. Кто заезжал на тротуар, кто пытался вклиниться между домов, ну а самые прозорливые удирали со всей возможной прытью. Пространство вокруг Элен опустело, не успела она и глазом моргнуть. Горожане, забыв о своих покупках, стремглав бежали в обратную от надвигающейся толпы шахтёров сторону. Элен слышала крики ужаса, её толкали, её пихали, ей наступали на ноги, а она всё стояла, не двигаясь, и обречённо смотрела на запад.

Бастующие шахтёры остановились. Сплочённые шеренги, грязные, обветренные лица, сжимаются пустые кулаки, режут глаза надписи транспарантов. Грозовая туча в чистый ясный солнечный день. Туча, что затмила собой полнеба и бросила чёрную тень мрачной грозной безысходности на Яблочную улицу. Элен показалось, что теперь вместо аромата вишен и зелени она улавливает ядрёные, бьющие в нос запахи гари, сажи и пота.

Услышав за спиной усиливающийся звук пыхтящих паровых котлов, Элен медленно обернулась. Новые гости? Так и есть. Рабочие остановились потому, что раньше девушки увидели несущиеся к овощному рынку большие паровые транспортники, раскрашенные в синий цвет, с бронзово-золотистыми знаками на дверцах. Полиция. Паромашины в слаженном порядке замерли, разворачиваясь таким образом, чтобы преградить демонстрантам дальнейший путь. Из чрев объёмных транспортников синими горошинами посыпались вооружённые ружьями, дубинками и револьверами констебли в синих мундирах и пробковых высоких шлемах-бобби.

Горняки при виде полиции зароптали. Казалось, они до последнего не верили, что власти города пошлют против них тех, кто должен был при иных обстоятельствах встать на их защиту… Но полиция, как оказалось, была только началом.

Следом, грохоча по мостовой начищенными до блеска сапогами, из-за поворота на улицу Вязов, выдвинулись сомкнутые ряды высоких молодчиков в малиновых мундирах, кирасах и меховых шапках, украшенных столичным гербом. Их было не менее сотни, статных красавцев-усачей. Карабины наперевес, пристёгнутые к воронённым стволам штыки. Гвардия. Они застыли позади полицейских машин, позволяя констеблям первыми вступить в переговоры. Переговоры! Элен смотрела на зарябившие в глаз синие и малиновые мундиры и не верила тому, что видит. Переговоры? На мирную беседу не отправляются с ружьями и штыками! В воздухе, перекрывая запах гари и пота, поплыл новый зловещий аромат. Едкий, удушливый и мерзкий. Запах назревающей бойни.

И как в довершение начатого представления, где-то высоко над головой Элен загудели вращающиеся лопасти мотогондолы. Девушка задрала голову и увидела, как над рыночной площадью завис небольшой паровой дирижабль, мягкого типа, с шарообразной оболочкой, компактной подвесной гондолой и выдвинутыми подобно крыльям несущими плоскостями с установленными винтовыми двигателями. Скромных познаний девушки хватило, чтобы определить этот небольшой дирижабль как один из полицейских, патрулирующих улицы в тесных кварталах городских высотных зданий. Дирижабль проплыл над рыночной площадью, совершил круговой манёвр, и застыл над рассредоточившимися за паромашинами констеблями на высоте в тридцать ярдов. Из чрева подвесной гондолы, прямо под рубкой пилота, высунулось жерло безоткатного орудия.

Тихий ропот забастовавших рабочих перешёл в угрожающий звон. Демонстранты поняли не хуже Элен, что встречают их отнюдь не с белым флагом и хлеб-соль никто предлагать не собирается. Так же было понятно и ежу, что палками от плакатов и шестами от знамён особо не повоюешь с карабинами и дирижаблем. Но девушке показалось, что эти люди, на чьих лицах было написано отчаяние и злость, пришли вовсе не воевать. Они пришли просить. Что просить? То, что как они считают, у них отняли. То, что им не дают. Элен подумала, что знает, чего они хотят.

Две противоборствующие стороны застыли друг напротив друга, два полюса, две линии. Стражи порядка и нарушители. Закон и безвластие. Власть и простые трудяги. Их разделяло не более сотни ярдов. А между ними, прижимаясь к обочине, упираясь спиной в холодный фонарный столб, стояла Элен, стройная беззащитная девушка в простеньком платье, с большой плетеной корзиной в руках. Казалось, её совсем не замечают. Полицейские и шахтёры смотрели мимо неё.