Схватка за Рим - Дан Феликс - Страница 22

И, надвинув на глаза широкополую шляпу, Тотила, в грубом плаще и с корзиной цветов в руках, вышел из комнаты. Старый Исаак снял со стены связку ключей и пошел отворить ему дверь.

Мирьям осталась одна. В комнате было тихо, через открытое окно проскользнул первый серебристый луч луны. Мирьям осмотрелась, потом быстро подошла к белому плащу, который Тотила оставил здесь, и прижалась к нему губами. Затем встала, подошла к окну и долго смотрела на море, на высокие горы и веселый город. Губы ее слегка шевелились, точно в молитве, и чуть слышны были слова: «На реках Вавилонских сидя, плакал род Иуды. Когда же придет день, в который утихнет твое страдание, дочь Сиона?»

Тотила между тем быстро шел по дороге и через час подошел к вилле Валерии. Садовник, старый вольноотпущенный, был посвящен в тайну молодых людей. Он взял корзину с цветами, а Тотилу отвел в свою комнату. Долго сидел там молодой гот, ожидая часа, когда Валерия, простившись после ужина с отцом, выйдет к нему в беседку. Наконец, луна поднялась на известную высоту, и Тотила быстро направился к условленному месту. Вслед за ним пришла и Валерия.

– О Валерия, как невыносимо медленно тянулось время! Как я ждал этого часа! – вскричал он, обнимая девушку. Но та отстранилась от него.

– Оставь, прошу тебя, оставь это, – сказала она.

– Нет, я не могу оставить. Оглянись, как прекрасно все вокруг – и эта чудная летняя ночь, и благоухающие цветы, и пение соловья. Все, все говорит нам, что мы должны быть счастливы. Неужели же ты не чувствуешь этого?

– Не знаю, я счастлива и вместе несчастна. Меня подавляет сознание моей вины перед отцом, этот обман, переодевание.

– Да, ты права. Я также не могу больше выносить этого, и сегодня именно затем и пришел сюда, чтобы предупредить тебя, что мы последний раз видимся тайком. Завтра же утром я открыто буду просить твоей руки у отца.

– Это самое лучшее решение, потому что…

– Потому что оно спасло тебе жизнь, юноша, – раздался строгий голос, и из темного угла беседки выступила высокая фигура с обнаженным мечом.

– Отец! – вскричала Валерия.

Тотила быстро привлек к себе девушку, точно желая защитить ее.

– Прочь, варвар! Валерия, уйди от него!

– Нет, Валерий, – решительно ответил Тотила. – Она моя, и ничто в мире не разлучит нас. Конечно, мы неправы перед тобой в том, что скрывали свою любовь, но ведь ты же слышал, что я решил завтра открыть тебе все.

– Да, к счастью твоему, я слышал, и это спасло тебе жизнь. Один старый друг предупредил меня о твоем обмане, и я пришел сюда, чтобы убить тебя. Теперь я дарую тебе жизнь, но ты никогда не должен более видеть мою дочь.

– Отец, – решительно заговорила тогда Валерия, – ты знаешь, что я правдива, так знай же: я клянусь своей душой, что никогда не покину этого человека. Отец, ты с такой заботливостью, с такой любовью воспитывал меня, что до сих пор я ни разу не чувствовала, что не имею матери. Только теперь в первый раз мне недостает ее. Так пусть же хоть образ ее встанет теперь перед тобой и напомнит тебе ее последние слова. Помнишь, ты сам сколько раз говорил, что, умирая, она взяла с тебя обещание не препятствовать моему выбору, если я не захочу остаться в монастыре и пожелаю выйти замуж.

– Да, дитя мое, это была ее последняя просьба, и я обещал ей это. И видят боги, я готов исполнить обещание, если выбор твой падет на римлянина! Но отдать тебя варвару… нет, этого я не могу!

– Но, Валерий, быть может, я не в такой степени варвар, как ты думаешь? – заметил Тотила.

– Да, отец, он не варвар. Присмотрись к нему, узнай его ближе, и ты сам увидишь, что он – не варвар. Поверь, отец, что твоя дочь не могла бы полюбить варвара. Присмотрись к нему, – вот все, чего мы оба просим у тебя.

Старик вздохнул и после некоторого молчания сказал:

– Пойдем к могиле твоей матери, вон она под кипарисом. Там я помолюсь, и дух этой благороднейшей женщины внушит мне, что делать. И если твой выбор хорош, – я исполню свое обещание.

Глава VIII

Прошло несколько месяцев. Цетег сидел в своем доме за обедом со старым школьным товарищем своим Петром, посланником Византии. Оба весело болтали, вспоминая прошлое. После обеда они ушли в кабинет и заговорили о делах.

– Нет, Петр, – насмешливо заметил Цетег, выслушав длинную, красноречивую тираду, имевшую целью убедить его, что Юстиниан желает поддержать государство готов. – Нет, не лукавь. Ведь я слишком хорошо знаю тебя, и ты никогда не обманешь меня.

Петр в замешательстве молчал. В эту минуту слуга доложил, что какая-то дама желает видеть префекта. Тот быстро встал и вышел в приемную.

– Княгиня Готелинда! – с удивлением вскричал он, увидя гостью, женщину со страшно обезображенным лицом: левый глаз ее вытек, и через всю левую щеку шел глубокий шрам. – Что привело тебя сюда?

– Месть! – ответила та резким голосом, и такой смертельной ненавистью сверкал ее единственный глаз, что Цетег невольно отступил.

– Месть – кому же? – спросил он.

– Дочери Теодориха! Но я не хочу задерживать тебя: я видела, как в твои ворота прошел мой старый друг, Петр.

«Ну, – подумал Цетег, – этого ты не могла видеть, потому что я провел его через садовую калитку. Значит, вы сговорились сойтись у меня. Но чего же вам нужно у меня?»

– Я не задержу тебя долго. Ответь мне только на один вопрос: я хочу и могу погубить Амаласунту. Согласен ли ты помогать мне?

«А, друг Петр, – подумал Цетег, – вот с каким поручением ты явился из Византии! Посмотрим, как далеко вы зашли…» И он ответил:

– Готелинда, что ты желаешь погубить ее, этому я верю, но чтобы ты могла сделать это – сомневаюсь.

– Слушай и суди сам: я знаю, что она убийца трех герцогов, герцога Тулуна убили подле моей виллы. Перед смертью он ударил мечом убийцу. Мои люди нашли их обоих еще живыми и перенесли ко мне. Тулун – мой двоюродный брат, ведь я также из рода Балтов. Он умер на моих руках. Убийца его перед смертью сознался, что он – исаврийский солдат, что ты послал его к регентше, а регентша – к герцогу.

– Кто же еще слышал это признание? – спросил Цетег.

– Никто, кроме меня, никто и не узнает, если ты согласишься помогать мне. Если же…

– Без угроз, Готелинда. Ты сама имела неосторожность сказать, что никто, кроме тебя, не слыхал этого признания. А если ты станешь обвинять Амаласунту, тебе никто не поверит, потому что все знают, что ты – смертельный враг регентши. Поэтому угрозами ты ничего не добьешься. Но позволь позвать сюда Петра. Мы посоветуемся.

Он вышел и привел Петра.

– Теперь вместе обдумаем дело, – начал снова префект. – Положим, что вы погубите Амаласунту. Кого посадите вы тогда на престол? Ведь для византийского императора дорога к этому трону еще не свободна.

Некоторое время Петр и Готелинда молчали, смущенные его прозорливостью. Наконец, Готелинда ответила:

– Теодагада, моего мужа, последнего Амалунга.

– Теодагада, последнего Амалунга, – медленно повторил Цетег.

И быстро соображал про себя: «Народ не любит Теодагада. Он получит корону только при содействии Византии и, следовательно, будет в ее руках, и византийцы явятся сюда раньше, чем у меня будет все готово к их встрече. Нет, это мне не выгодно, надо как можно дольше не допускать их сюда».

– Нет, – громко ответил он. – Мне нет расчета действовать против Амаласунты. Я на ее стороне.

– Быть может, это письмо изменит твое решение, – сказал Петр, подавая ему письмо Амаласунты к Юстиниану.

Цетег прочел его:

«Несчастная! – подумал он. – Она сама себя погубила: она призывает византийцев, делает именно то, чего я опасался со стороны Теодагада. И теперь они явятся немедленно, хочет ли она этого или нет. И пока она будет королевой, Юстиниан будет играть роль ее защитника. Нет, Амаласунта – конец!»

– Неблагодарная! – громко заявил он. – За всю мою преданность она готова погубить меня. Хорошо, господа, я ваш, и думаю, что мне удастся убедить Амаласунту самой отказаться от короны в пользу Теодагада. Благородство в ней сильнее даже властолюбия. Да, я уверен в успехе: приветствую тебя, королева готов! – и он поклонился Готелинде.