Все страхи мира - Клэнси Том - Страница 17

Каждый человек стремится к благородству духа, и не вина Марвина Расселла в том, что первая такая возможность была получена им от заключённых в тюрьму преступников. Он и его брат узнали о богах земли и неба, вера в которых жестоко подавлялась ложной религией белых. Они познакомились с братством широко раскинувшихся равнин, с тем, как белые дикари украли у индейцев то, что принадлежало им по праву, истребили буйволов, снабжавших их пищей, разделяли, подавляли, убивали и наконец заключили в резервации индейские племена, не оставив им ничего, кроме пьянства и отчаяния. Как это обычно случается со всякой успешной ложью, и в этой было немало правды.

Марвин Расселл приветствовал оранжевые лучи солнца, распевая что-то, что могло быть подлинным гимном небесному светилу, а могло и не быть — никто не знал теперь этого и он меньше всех. Однако пребывание в тюрьме не было полностью бесполезным делом. Он прибыл туда с уровнем образования ученика третьего класса, а вышел, уже овладев программой средней школы. Марвин Расселл не был тупицей, и не его вина, что он оказался преданным, стал жертвой школьной системы, которая отвела ему место неудачника ещё до рождения. Он регулярно читал книги, особенно те, где говорилось об истории его народа. Строго говоря, не все книги. Его выбор отличался большой избирательностью. Всякий неблагоприятный отзыв о своём народе Марвин относил на счёт предубеждения белых. Племена сиу не знали пьянства до их прихода, не жили в грязных деревушках и уж, конечно, не обращались плохо со своими детьми. Все это — выдумки белых.

Но как изменить существующее положение? — спросил Марвин у солнца. Сверкающий газовый шар был сегодня краснее обычного из-за пыли, которую поднимал ветер этим жарким сухим летом, и напомнил ему лицо брата, когда на экране застывали отдельные кадры, переданные службой новостей. Местная станция проделала с плёнкой то, что не делала телевизионная компания. Каждый отдельный кадр трагедии замирал на телеэкране. Вот пуля ударяет в лицо Джона, далее два кадра, показывающие, как лицо его брата отделяется от головы. Затем ужасные последствия попадания пули. Выстрел из револьвера в руке Джона — черт бы побрал этого ниггера с его пуленепробиваемым жилетом! — и вверх взлетают руки, подобно чему-то из фильма Роджера Кормана. Марвин наблюдал за этим пять раз, и каждая, самая крошечная, подробность каждого кадра так прочно запечатлелась в его памяти, что теперь он никогда не забудет её.

Ещё один мёртвый индеец. «Да, я видел хороших индейцев, — сказал однажды генерал Уильям Текумсе (настоящее имя коренного американца!) Шерман. — Они были мёртвыми». Джон Расселл был мёртв, убит, подобно многим индейцам, даже не получив возможности защищаться в честной схватке, как животное, которым считали белые коренного американца. Только более зверски, чем остальные. Марвин не сомневался в том, что выстрел был заранее рассчитан. Работает видеокамера. Эта сука-репортёр в модной одежде. Ей захотелось узнать, как всё обстоит на самом деле, и эти убийцы из ФБР решили помочь. Вроде кавалерии старых времён у Санди-Крик, Вундед-Кни, сотен других безымянных, забытых сражений.

И вот теперь Марвин Расселл смотрел на восходящее солнце, одного из богов его народа, и искал ответ. Здесь нет ответа, сказало ему солнце. На товарищей ты не можешь положиться. Джон умер, узнав об этом в последнюю минуту. Пытались раздобыть деньги с помощью наркотиков! И сами стали их жертвой. Как будто виски, которым белые уничтожили его народ, было недостаточно. А другие «воины» — люди из окружения, созданного белыми. Они даже не подозревали, что это окружение уже уничтожило их. Называли себя воинами сиу, хотя на самом деле были пьяницами, мелкими преступниками, не сумевшими добиться успеха даже в таком несложном деле. В редкой вспышке честности — разве можно обманывать перед лицом одного из своих богов? — Марвин признал, что они были хуже его. И брат Джон был хуже. Глупо вместе с ними стремиться к деньгам, связанным с наркотиками. Глупо и бессмысленно. Чего они сумели добиться? Убили агента ФБР и федерального чиновника, но это было в прошлом. А с тех пор? С тех пор они только говорили о том, когда наступит момент их славы, их звёздный час. Но что это был за час? Чего они добились? Ничего. Резервация осталась на месте. Виски — тоже. И безнадёжность. Разве кто-нибудь заметил их существование и дело их рук? Нет. Они добились одного — навлекли на себя гнев сил, продолжающих подавлять его народ. Теперь за «Союзом воинов» началась охота даже на территории резервации. Теперь они перестали быть воинами и превратились в животных, по следам которых мчались охотники. Но ведь именно сиу должны быть охотниками, напомнило ему солнце, охотниками, а не добычей.

Эта мысль взволновала Марвина. Он должен стать охотником. Белые должны бояться его. Когда-то все обстояло именно так, но теперь всё изменилось. Он должен быть волком в овечьем стаде, но белые овцы стали такими сильными, что даже не подозревали о существовании волка. К тому же они прятались за спинами свирепых псов, которые не только охраняли стада, но и охотились за волками, причём настолько успешно, что именно волки, а не овцы, превратились в испуганных, загнанных, нервных существ, пленников своей резервации.

Вот почему он должен уехать отсюда.

Он должен разыскать братьев-волков, тех, для кого охота все ещё оставалась успешной.

Глава 3

Единственная работа

Наступил день. Его день. Карьера капитана Бенджамина Цадина в национальной полиции Израиля была стремительной. Он стал самым молодым капитаном, единственный уцелевший из трех сыновей, сам отец двоих — Давида и Мордекая. И до самого недавнего времени находился на пороге самоубийства. Смерть любимой матери и тут же, в течение одной недели, исчезновение его прелестной, но неверной жены. Это произошло всего два месяца назад. Несмотря на то что он добился всего, к чему стремился, перед капитаном Цадином открылась перспектива пустой и бесцельной жизни. Его звание и большое жалованье, уважение подчинённых, незаурядный ум и хладнокровие в моменты напряжённости и кризиса, военные заслуги, проявленные при нелёгкой и опасной службе на границе, — всё это было ничем по сравнению с пустым домом, где в каждом уголке таилось воспоминание. Несмотря на то что Израиль часто рассматривают как «еврейское государство», за этим скрывается тот упрямый факт, что всего лишь небольшая часть населения страны проявляет религиозную активность. Бенни Цадин, несмотря на уговоры матери, был равнодушен к религии. Скорее он наслаждался свободной жизнью современного гедониста и после своего бар-митцва не переступал порога синагоги. Он говорил и читал на иврите, потому что это был в необходимо — иврит — государственный язык Израиля, — однако традиции прошлого казались ему забавным анахронизмом, проявлением отсталости в жизни страны, которая во всём остальном была одной из самых передовых. Его жена только подчёркивала это. Он часто шутил, что религиозный энтузиазм в Израиле сравним с размерами купальных костюмов на его бесчисленных пляжах. Родившаяся в Норвегии, его жена Элин Цадин, высокая худая блондинка, походила на еврейку ничуть не больше, чем Ева Браун, — они часто так шутили между собой — и все ещё любила хвастать своей фигурой, появляясь в самом крошечном бикини, а нередко и вообще только в его нижней половине. Их семейная жизнь была страстной и пылкой. Разумеется, он знал, что она любила посматривать по сторонам, да и сам не упускал возможности поразвлечься, но когда Элин внезапно бросила его и ушла к другому, он был потрясён. Больше того, обстоятельства случившегося поразили его настолько, что Бенни оказался не в силах плакать или умолять. Элин просто ушла и оставила его одного в пустом доме, наедине с несколькими заряженными пистолетами и автоматами, каждый из которых мог мгновенно избавить его от страданий. Только мысль о сыновьях остановила Бенни. Он не мог предать их, как предали его, не мог переступить чувство мужской гордости. Однако боль — нестерпимая, страшная — осталась.