Стальной подснежник - Арнаутова Дана "Твиллайт" - Страница 112

Он получил заверения Бастельеро, что полночь — отличное время для ритуала, и вышел.

Смертельно хотелось зайти в комнату леди. Сказать хоть что-то, предупредить, чтобы в самый паршивый момент она не испугалась, чтобы не стронулся снова клятый осколок в ее груди… Он мог бы устроить так, чтобы ей передали, потому что уже знал, как выиграть нужное время. Но Эйнар помнил, что она сказала про парные перстни, оставшиеся в ее роду и надетые на нее и Эйнара сухопарым и чернявым стряпчим, похожим на аиста. Если его перстень с порчей, то почему бы мороку не наложить чары и на перстень леди? Он ведь точно знал, что она жива, когда Лестер колдовал над потерявшей сознание магичкой. Так и сказал об этом. Даже если морок не видит и не слышит через ее перстень, рисковать нельзя.

Во дворе уже смеркалось. Ветер стих, и на крепость опустилось странное безмолвие, не душное, как летом, но давящее — будто надвигалась гроза. Здесь, в горах, они случались и зимой, правда, редко. Эйнар чувствовал волны дрожи, пробегающей по телу, и уже не знал, то ли это колдовство морока, то ли собственное чутье, воющее о надвигающейся беде. Да какая разница? На Драконий Зуб шла гроза. Не настоящая, но еще более страшная. Безысходная.

Двое солдат прошли, отдав честь, и Эйнар вспомнил, что еще нужно сменить караулы, как всегда на закате. И сделать приказанное мороком. И… Двор был почти пуст. Темный, накрытый, как одеялом, вечерним небом, в которое врезались башни Драконьего Зуба, блестя огоньками. Северная и Западная — жилые, там наверху стояли ночные посты. Восточная — мертвая, глухо-темная, а с юга башни не было, там над Драконьим Зубом нависала скала. К вечеру, как и положено, ударил морозец, и воздух был прозрачно чист, а мокрый двор, щедро политый вернувшейся водой, схватился наледью.

— Надо бы велеть песком посыпать, — заметил Тибо, проходя мимо и едва не поскользнувшись, но удержавшись на ногах.

— Надо, — согласился Эйнар. — Вот завтра же с утра. А то и прямо сегодня после ужина. Слушай, Лестер просил зайти… Йотуны дери!

Поскользнувшись на обледеневшем камне, он неловко качнулся, потерял равновесие и позорно шлепнулся набок — прямо на руку с растопыренными в попытке удержаться за воздух пальцами. Зашипел от боли, ругнулся еще раз.

— Эйнар, ты как? — обеспокоенно подскочил Тибо. — Ох ты ж, барготова мать! Кажись, палец сломал. Да не дергайся ты!

— Не снимай! — возмутился Эйнар. — Это же обручальный… Да не сломал я ничего…

— Ты болван? — поразился Тибо, осторожно стягивая перстень с его пальца. — Палец сейчас распухнет, вон уже начал.

Эйнар перехватил его руку с перстнем и, сжав, заставил уронить, для верности поддев носком сапога. Жалобно звякнув, золотой кругляшок с рубином улетел по обледеневшим камням на несколько шагов.

— Тибо! — громко возмутился Эйнар. — Подними сейчас же!

И, не давая ошалевшему от удивления другу дернуться, торопливо зашептал ему на ухо, зная, что счет идет на удары сердца.

Сердце стукнуло раз двадцать, прежде чем Тибо, кивнув, кинулся за кольцом с прытью, которой мало кто посторонний мог ожидать в его плотном круглом теле. Поднял, бегом вернулся и сказал обиженно:

— Да вот оно, колечко твое. Ты смотри, какой примерный семьянин стал. Ну, если боишься, что леди обидится, так на другой палец надень. Не зверь же она, поймет. Вон, безымянный распух как. Пойдем-ка к Лестеру зайдем, а?

— Пойдем, — согласился Эйнар, морщась и торопливо натягивая кольцо на другой палец.

— Папа, ты ушибся?

Тильда подскочила, заглядывая в глаза с неподдельной тревогой.

— Ничего, Тиль, — улыбнулся Эйнар. — Пустяки. Осторожнее, не бегай, а то тоже упадешь.

Она внимательно посмотрела на его руку с опухшим пальцем, ойкнула… Подняла голову, и Эйнар поймал взгляд дочери. В глубине глаз Тильды тлели красные огоньки.

Весь день Ло не покидало странное и неприятное ощущение, что кто-то смотрит ей в спину. Это было не обычное магическое чутье, когда просто знаешь, что рядом другой человек, а что-то новое. Какое-то дикое, настороженное… звериное — нашла она нужное слово. И не без досады подумала, что Волчица прислала очередную весточку, да только непонятно, что с ней делать. Мысли возвращались к Вольфгарду, но лишь потому, что Ло отчаянно пыталась связать все в один узел: убитого или умершего в вольфгардском плену юношу — то ли Саймона Саттерклифа, то ли кого другого; убитого в Драконьем Зубе лже-Артура Бейласа; страшное подозрение в адрес магистра Антуана, который лично ее, конечно, обидел, но все равно оставался главой Ордена и человеком вне подозрений. А еще — найденный сегодня череп, рассказ ярла и непонятную странность в поведении Маркуса, который явно что-то скрывал!

Слишком осторожные задумчивые взгляды, слишком сдержанные манеры, даже наедине, слишком явно скользящая иногда в интонациях Бастельеро то ли вина, то ли сожаление о чем-то. С Маркусом явно что-то происходило, Ло чувствовала в нем напряжение и фальшь, как музыкант — в знакомом до последней щербинки, но расстроенном инструменте. Если бы она не знала его столько лет, то могла бы усомниться, но они с Маркусом всегда читали друг друга, словно открытую книгу.

Ему не нравится Рольфсон? Нет, с капитаном Маркус держался сдержанно, но приветливо. В столице что-то происходит с Мелиссой? Он не стал бы скрывать это от Ло. Недавняя поездка к Ги обернулась чем-то нехорошим? Этим он тем более поделился бы, зная, что ей тоже дорог славный фраганский принц-бастард. И в чем, спрашивается, дело?

С такими мрачными мыслями после ужина Ло сходила вместе с Маркусом в восточную башню — премерзкое место, как оказалось. Некстати обострившимся чутьем она ощущала там неестественный холод, пробирающий не просто до костей, а до глубин души. Упрямо отказалась от совета Маркуса уйти в тепло и раздраженно наблюдала, как некромант вычерчивает мелом красивую, даже щегольскую, под стать себе, восьмилучевую звезду. Как выписывает в ней и вокруг символы, соединяя их в сложную вязь, как устанавливает свечи, которые осталось только зажечь.

Если бы спросили Ло, она предложила бы провести ритуал сразу, но Маркус почему-то оставил его на ночь. Хорошо, ему виднее. А драгоценный супруг умудрился то ли сломать, то ли вывихнуть палец, упав во дворе, и теперь несколько солдат носились там с ведрами песка, потому что капитан вбил себе в голову, что Ло тоже непременно упадет!

И вообще, ей словно демоны в уши шептали, веля злиться на всякие пустяки. Накатывала то беспричинная ярость, то такая же беспричинная тоска. Ужин показался безвкусным, шутки Тибо — раздражающими, а нить размышлений то и дело ускользала. Так что пару часов до ритуала Ло отпросилась побыть одна, злясь сама на себя, что в кои-то веки приехал лучший друг, а она, мерзавка такая, даже не может побыть с ним! И что вообще происходит с ее нервами — непонятно!

До полуночи оставался примерно час. Гарнизон улегся спать, в окне мирно тлели привычные огоньки караульных ламп. Ло оделась в штаны и камзол, чтобы не пачкать платье в пыльной башне, отпустила Нэнси — та отпросилась к Селине поболтать о девичьем и сшить что-то… Время тянулось бесконечно, и тут в дверь постучали. Как-то… незнакомо.

— Да! — откликнулась Ло, мгновенно насторожившись.

Да что там — она вскинулась, как кошка, которой наступили на хвост!

— Миледи… — распахнув дверь, на пороге мялся огромный сержант Малкольм, которого Ло привыкла считать почти безмолвным. — Извольте глянуть, — прогудел он, глядя куда-то в стену за спиной Ло. — Там капитан и ваш гость в восточную башню пошли. — И добавил: — С мечами.

Сначала Ло не поняла, даже возмутилась: пошли без нее? Обещали ведь зайти! А потом внутри нее взвыла та самая горная кошка, вздыбившая шерсть в ужасе. С мечами! Ночью, вдвоем! В заброшенную башню! Она убьет их! Просто убьет сама, не дожидаясь, пока эти два идиота прирежут друг друга из-за насквозь глупой выдуманной причины! Жеребцы безмозглые!