Любимое блюдо (ЛП) - Томас Китти - Страница 28

«Вчера состоялась панихида по эксперту личностного роста ― Эмили Варгас, поскольку у полиции до сих пор нет никакой информации о таинственном исчезновении девушки. Когда за комментариями обратились к ее семье, они заявили о том, что необходимо закрыть дело и больше ничего не предпринимать...»

Я едва не съехала с дороги. Они меня вычеркнули. Так же, как мою сестру. Какая нормальная семья уже через полгода поисков закопает пустой гроб, лишь бы получить успокоение?

Наверняка, большинство выждало бы год или даже два. Я понимала, как тяжело им далась потеря Кэти, но сама я воспринимала все так, будто от меня отказались и выкинули на улицу.

Я проехала мимо родительского дома и направилась на кладбище. Я осматривала семейные захоронения до тех пор, пока не нашла свою могилу. Все это выглядело почти нереально, но расстроило меня даже больше, чем я предполагала. Я ощущала себя преданной собственной семьей, которая повела себя слишком эгоистично, когда не подумала, как себя буду чувствовать я после всего, что испытала. Как они собирались объяснить мне это, если бы я однажды вернулась?

На могиле все еще лежали свежие цветы, поверх огромной кучи земли. Какая-то сумасшедшая часть меня потребовала откопать гроб, если он вообще там был. Но если его не было, то мне стало даже страшно представить, что именно они там закопали.

Я попыталась представить своих родственников и друзей в черном, пока они оплакивали мою предполагаемую смерть, думая, что родители больше не могли выносить неизвестность.

А затем, я увидела надпись на надгробии:

«Эмили Варгас ― преданная подруга, любимая дочь, вдохновляющий лидер».

Моя смерть наступила за день до моих похорон.

Черт возьми!

Я пинком снесла верхушку насыпи. Кто, черт возьми, дал им право так запросто похоронить меня? Их что, напрягало мое исчезновение?

Я не понимала, почему они это сделали. Возможно, они не смогли выдержать затянувшуюся неизвестность, но это заставило переключиться мой внутренний тумблер, отвечающий за ярость. Это было что-то, о чем я уже позабыла. Я даже не догадывалась, что могу так сильно разозлиться, ведь я не ощущала ничего подобного очень долго.

Я отпихнула венки с цветами как можно дальше и упала на колени, вонзившись пальцами в землю и зарываясь в нее так, будто это могло помочь мне попасть внутрь. Так стоило делать тем, кто похоронен заживо. Возможно, я должна была лежать внутри, а не находиться здесь, под открытым небом со щебечущими птичками и всем таким в каком-то смысле невинным и ярким.

Однажды, я видела фильм о человеке, которого похоронили заживо, каким-то невероятным образом вылезший из гроба и выбравшийся на поверхность. Тот ящик был из сосны, а если учесть еще и то, сколько весила земля, задача казалась абсолютно невозможной. Даже выкопать гроб было весьма тяжелой работой, что уж говорить о том, чтобы из него выбраться.

Несмотря на то, что мой прогресс выглядел незначительным, я продолжала копать. Мне было все равно, насколько бесполезной выглядела моя затея, я просто должна была туда попасть. Я вспомнила о походном наборе и достала из багажника автомобиля лопатку, мысленно поблагодарив Хозяина, который был вынужден подготовиться на все случаи жизни.

Пока я копала походной лопаткой, я волновалась, что объявится полиция. Наверняка, в Хэллоуин они следили за кладбищем более пристально. Но сейчас было двенадцать часов дня, а вандалы не выходят до тех пор, пока не стемнеет. Я подумала о маленьких хулиганах, которые наткнутся на мою разрытую могилу и начнут рассказывать истории о призраках.

Я, наконец-то, добралась до гроба. У меня был сиюминутный страх, что я открою его и увижу там свое тело, будто я и правда умерла и по какой-то причине еще не знала об этом. Но когда я открыла крышку, там не было тела, только мои вещи. Старые пуанты, журналы, фотографии. Вещи, которые стали мной из-за отсутствия тела, которое можно было положить в землю.

Теперь, оказавшись на свободе, и глядя на то, что подразумевалось как доказательство моей смерти, я не могла позволить себе думать о Хозяине. Я даже не могла позвонить тому монстру, который меня похитил. В конце концов, самое чудовищное, что он сделал, ― это отпустил меня. Особенно в свете того, что все остальные меня тоже отпустили.

Я хотела сесть в машину и вернуться к нему, отдать себя на его милость в надежде, что хотя бы один человек в мире все еще меня хотел. Но я знала, что не стану этого делать. Он сломал меня, но сделал это настолько аккуратно, что каким-то образом я все еще оставалась собой.

Я не была пустой оболочкой, или запрограммированным зомби вместо человека, хотя в этот момент, с кладбищенской землей, покрывающей меня практически с ног до головы, я выглядела именно так. По какой-то причине он хотел, чтобы я была свободна и умела повиноваться. Я могла бы жить так и дальше, если бы думала об этом как о послушании.

Я забрала свои вещи из гроба и отнесла их в машину. В кармане я нашла двадцатидолларовую купюру, так что остановилась, чтобы перекусить. Мой Хозяин, должно быть, еще утром засунул деньги в джинсы, прежде чем бросил их мне.

Мысли о том, как хорошо он обо мне заботился, разрывали меня изнутри, так что мне пришлось сдерживать слезы, ведь я была на публике. Девушка возле дороги, с интересом смотрела на меня, пока я рассчитывалась за чизбургер.

― Я ― зомби, ― тупо пробормотала я и едва не рассмеялась над собственной шуткой.

Лампочка над ее головой погасла, когда она осмотрела свою одежду и вспомнила, что сегодня Хэллоуин. На вид ей было лет семнадцать ― светлые волосы с розовыми прядями и развязный наряд, как из телешоу «Панки Брюстер». Вероятно, она выдавала его за костюм, потому что у нее не хватало смелости надеть его в другой день.

― Оу, точно. Умно, ― произнесла она. ― Макияж реально похож на грязь.

Я улыбнулась, подавляя желание сказать, что грязь была настоящей. Поев на парковке, я снова завела мотор. Мне нужно было привести себя в порядок, но я понимала, что у меня больше не было своего дома, а ехать в дом родителей и встретиться с ними, я была еще не готова.

Я не была дома с тех пор, как меня похитили, но у меня все еще имелся контейнер для хранения вещей. Я держала их там, пока не перевезла в собственный дом и оплатила аренду склада на год вперед, потому что никогда не знаешь, в какой момент он может пригодиться.

Я была уверена, что он все еще принадлежал мне. И винила в этом свою мать, которая научила меня быть такой дотошной. Других оправданий собственным действиям у меня не было.

Мой склад находился в ультрасовременном здании, которое было оснащено сенсорными клавиатурами, и я была единственной, кто знал пароль.

Я набрала его дрожащими пальцами, а затем заехала внутрь и выключила зажигание. С того самого момента, как я вышла за дверь, я знала, что не буду звонить в полицию. Я бы никогда не рассказала им ничего из того, что произошло, и не привела бы их по извилистым дорогам к дому, который был моей тюрьмой.

Сидя в машине, я рассматривала вещи, которые находилось в гробу. Я перечитывала журналы, вспоминала, кем была, и тех, кто от меня отказался, запихнув меня в коробку, и поражалась тому, насколько мало они обо мне вообще знали. Независимо от того, были ли это мои собственные упущения или отсутствие у них наблюдательности, узнать меня, им было не суждено.

Мой дом был в пятнадцати милях от дома родителей и располагался на другом конце города, куда добраться пешком было весьма проблематично. Склад же находился всего в пяти милях от их дома, что значительно упрощало мою задачу.

Как только я позаботилась о машине, то вышла на улицу и двинулась через жилой район, поражаясь чудовищности своей ситуации.

Вокруг меня бегали дети, одетые в костюмы тыквы, пиратов и призраков. Они визжали и смеялись, размахивая ведрами с конфетами, пока уставшие родители пытались их догнать.

Их было слишком много. Они звучали слишком громко. Даже поездка на авто показалась мне невыносимо трудной. Но заговоривший со мной человек, и обращенные на меня взгляды, которые принадлежали не ему... нервировали и нарушали мое личное пространство. Я чувствовала себя обнаженной и беззащитной.