Уездный город С*** (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 40

— Не знаю, но предпочёл бы не выяснять, — вздохнул поручик.

— Зато я теперь, кажется, догадываюсь, за каким бесом тебя в наши края понесло, — со смешком заметил Шерепа. — Чую, вот тоже так не сдержался. Точно?

— Почти, — не стал спорить Натан и со смешком добавил: — Боюсь, как бы теперь еще дальше не пришлось ехать.

В этот момент, словно издеваясь, задребезжал телефон. Не просто предчувствуя — зная точно, кто это, поручик снял трубку сам. И совсем не удивился, услышав голос секретаря Чиркова, просящий Титова немедля к полицмейстеру.

— Пойдём, — кивнул ему Федорин, как раз закончивший с бровью пострадавшего вещевика.

— Нет нужды…

— Пойдём, пойдём, не болтай, — махнул на него сыскарь, подхватил под локоть и повёл к двери. Словно знал, что у того нет никаких сил сопротивляться, спорить и вообще хоть самую малость живо реагировать на любые проявления окружающего мира.

Глава 10. Дом на углу

Когда за уходящими поручиками закрылась дверь, все как будто разом оттаяли и встряхнулись. Шерочка с Машерочкой понимающе переглянулись, и Шерепа долил из штофа ещё, а Чогошвили негромко спросил:

— А что это вообще было-то?

— Сдаётся мне, поручик наш не при штабе служил, вот что, — усмехнулся Владимир Семёнович.

— Это почему? — заинтересовался Адам.

— Ты следователь или где? — улыбнулся Машков.

— Помощник, — обиделся Чогошвили. — Ну так и что? Что его, штабного контузить не могло?

— Не следователь ты пока ещё, салага, — фыркнул Шерепа. — Окромя логики, нужно ещё в людях хоть чуть разбираться.

— И что? — продолжил недоумевать Адам.

— Не ведут себя так штабные, — отмахнулся Машков.

— Ка-акой мужчина! Лев! Нет, тигр! — томно протянула Элеонора, выпуская клуб папиросного дыма. — Алечка, будь умницей, не смей меня разочаровывать!

Михельсон единственная всё это время сохраняла спокойствие. С одинаковой невозмутимостью и хладнокровием она взирала и на избиение Валентинова, и на попытки унять разбушевавшегося Титова, и на последующие разговоры и разъяснения. Сидела на своём месте, сквозь дым наблюдая за мужчинами, словно это было некое театральное представление, а Михельсон выступала в роли критика.

— Это как? — озадачилась Брамс.

— Ай, да не бери в голову, — отмахнулась Элеонора, и девушка в ответ только рассеянно повела плечами.

Ну не брать и не брать, это было нетрудно, у неё и помимо делопроизводительницы имелись в жизни странности и вопросы, которые стоили пристального внимания.

Вещевичка пребывала в глубокой задумчивости еще со вчерашнего дня, а если точнее — с того мгновения, как ей вдруг очень захотелось поцеловать Титова. В благодарность, конечно, тоже, но больше — просто так, потому что благодарить ей доводилось и прежде, а вот целовать малознакомых мужчин — нет. А тут… не удержалась. Потому что глаза у него тёплые, с искорками, потому что всё больше кажется похожим на Алтына — тоже сильный, но терпеливый и добрый, который если и обидит, то не со зла.

Да Титов ей и ночью сегодня приснился, отчего сон был беспокойным и смутным. Подробностей вещевичка не помнила; только взгляд, весёлый и ласковый, с каким он вчера называл Брамс необычной и замечательной.

Наперерез обезумевшему мужчине девушка сейчас бросилась совсем не из желания совершить подвиг — про эту свою мечту она вообще вспомнила только теперь, — а в сумасбродной и необоснованной уверенности, что уж её-то он точно не тронет.

Не тронул, но Аэлита запоздало испугалась. А если бы нет?

— Владимир Маркович, так что, вы думаете, с Титовым? — тихо спросила Брамс, потому что мужчины отвлеклись на какие-то свои дела и воспоминания.

— Федорин полагает, что это контузия, и я не вижу смысла с ним спорить, — пожал плечами Машков.

— А что это? — полюбопытствовала Аэлита, весьма далёкая от медицины. Слово она прежде слышала, но никогда не вдавалась в подробности.

— Травма такая, при которой мозг повреждается. Часто на войне случается, от ударной волны артиллерийского снаряда например, — пояснил мужчина. — Оно по — разному случается: порой человек вообще нормально жить не способен, а порой выздоравливает, но последствия сказываются ещё долгие годы. Может быть, что человек вроде бы и нормальный, а вдруг раз — и срывает резьбу. Алкоголь вот часто провоцирует, видать, и у Титова так же. А тут ещё, думаю, сыграл роль определённый настрой, день, да и Валентинов слишком… своеобразен.

— У Натана Ильича могут быть из-за этого проблемы? — уточнила девушка.

— Будут, скорее всего, но не думаю, что серьёзные, — ответил Машков. — С ним же Васька пошёл, а Федорина Чирков крепко уважает. К тому же он тоже знает, что Валентинов за фрукт, как-нибудь уладит.

— Пойду я тоже с дядюшкой поговорю, — решила Брамс, поднимаясь с места. Понимающих взглядов и улыбок, таящихся в уголках губ присутствующих, вещевичка просто не заметила.

К кабинету полицмейстера она, однако, шла не торопясь, сосредоточенно раздумывая о последних происшествиях и собственных переживаниях. Может, Аэлита и испытывала трудности в общении, но дурочкой она не была и всегда отдавала себе отчёт в собственных поступках, точно зная, зачем она их совершает, и «просто захотелось» в её действиях неизменно имело под собой некое весьма прагматичное «зачем». Раньше — всегда.

А теперь ей безо всяких «зачем» было спокойно и уютно, когда поручик находился рядом. Это было неожиданно, очень сложно и непонятно, но вместе с тем — легко и странно естественно. Как радоваться хорошей погоде, как уплетать мамины плюшки или ехать на «Буцефале» с такой скоростью, что захватывало дух. Обыкновенные, каждодневные, не имеющие большой и великой цели жизненные удовольствия, которые, на первый взгляд, не могли иметь никакого отношения к знакомому всего несколько дней мужчине. И Брамс пыталась понять, как такое возможно и как к подобному стоит относиться.

Однако ничего путного не надумала и в конце концов просто плюнула на эти размышления. Ну нравится и нравится, и бог с ним! На её нынешней цели это всё равно не сказывалось: неприятностей Титову она не желала бы в любом случае, безо всяких посторонних соображений, и надеялась уговорить Чиркова смягчиться, если тот всерьёз рассердился на петроградца за рукоприкладство.

— …меня правильно, что это не метод! — приоткрыв дверь (секретарь прекрасно знал Брамс и потому не препятствовал), услышала девушка недовольный голос полицмейстера. — Ну и ответили бы словами, или дуэль, в самом деле, тоже выход, но вот так — нехорошо, Натан Ильич. Поймите меня правильно, вы же старше по званию, начальник, должны же как-то пример подавать!

Аэлита понимала, что подслушивать нехорошо и стоило бы известить мужчин о своём присутствии, но любопытство взяло верх.

— Человек, презирающий чужие подвиги и пренебрежительно относящийся к героям своей земли, не имеет чести. А тех, кто не имеет чести, не вызывают на дуэль, им просто бьют морду, — угрюмо проговорил Титов.

— Я совершенно уверен, что Антон Денисович не хотел ничего такого, — твёрдо возразил Чирков. — Просто произошло некоторое недопонимание, он неясно выразился.

— Именно, именно что недопонимание! — вставил предмет обсуждения.

— Простите Пётр Антонович, но Валентинов выразился предельно ясно, — вмешался Федорин. — Он регулярно высказывался предельно ясно, но мы все к нему привыкли, а поручик, как человек новый, не сдержался. Да и вы сами, Пётр Антонович, сколько мне помнится, очень нервно всегда реагировали на высказывания о том, что Государю Императору не стоило направлять солдат на восток, и союз с островами нам был не нужен, и вообще пусть бы они сами с заокеанскими соседями разбирались, а нам, дескать, и Аляска никакая не нужна.

— Да ладно уж тебе, Федорин, вспоминать, — явственно смутился Чирков, и Брамс поняла, что без её помощи тут прекрасно обойдутся — не очень-то полицмейстер и сердился.

Участие Чиркова в военной кампании начала века не было секретом, напротив, являлось большим его поводом для гордости и источником множества рассказов. На Дальнем Востоке и в Северной Америке Пётр Антонович провёл добрых десять лет и внёс свой вклад в победу. В родной город вернулся пятнадцать лет назад с ценным пополнением своей оружейной коллекции, чрезвычайно модными в то время сувенирами для всей родни и глубочайшим одобрением заключённого Империей союза — в сердце.