Асы шпионажа - Даллес Аллен - Страница 13

– Н-да, господин посол, это может быть ловушкой. Нам могут подсунуть несколько документов, даже вполне ценных, а потом будут подбрасывать дезинформацию. Но даже в том случае, если у парня намерения искренние и англичане не собираются подставить нам ножку, мы можем попасть в скандальную ситуацию, если дело вдруг всплывет.

– Какое впечатление произвел на вас лично этот камердинер?

– Не очень положительное, хотя в конце разговора я и поверил его истории. Совести у него явно никакой нет, и даже если он не разыгрывал спектакль, его ненависть к англичанам не связана с деньгами. Правда, он не выглядит ночным проходимцем. Но это все – только предположения.

– А как, по-вашему, поступили бы англичане, если бы кто-то из наших обратился к ним с подобным предложением?

– Почти уверен, что они его бы приняли. Во время войны вряд ли какая нация отказалась бы от такой оказии. В мирное же время надо было бы, наверное, поступить по-джентльменски и проинформировать обо всем британского посла. Но в военное время…

Посол взял телеграмму и стал ее внимательно читать. Потом достал авторучку с зелеными чернилами – зеленый был его цветом, и никто в посольстве не имел права использовать его для заметок или подписи, – и внес несколько небольших правок, затем еще раз прочитал и подписал. Лист бумаги превратился в официальный документ.

– Прочтите-ка вслух, – сказал он, протягивая мне телеграмму.

Привожу ее текст:

«Имперском министру иностранных дел. Лично. Совершенно секретно.

Получено предложение сотрудника британского посольства, предположительно камердинера посла, о предоставлении нам фотокопий сверхсекретных документов. За первую партию 30 октября он запросил 20 тысяч фунтов стерлингов, за каждую последующую фотопленку – 15 тысяч. Прошу сообщить, следует ли принять предложение. В случае положительного решения требуемую сумму необходимо прислать сюда курьером до 30 октября. Предполагаемый камердинер несколько лет назад работал у нашего советника посольства. Здесь никому неизвестен.

Папен».

Телеграмма была немедленно зашифрована и 27 октября передана по радио в Берлин. Через час она лежала уже на столе Риббентропа.

Ни 27-го, ни 28 октября ничего не произошло, и у меня сложилось впечатление, что министр иностранных дел если и ответит на нашу телеграмму, то отрицательно. Предложения посла нередко отклонялись только потому, что исходили именно от него, а ведь среди них были и такие, которые могли бы оказаться полезными для страны. Неприязнь между нынешним министром иностранных дел и канцлером догитлеровского периода времени так и не была преодолена. Вследствие этого ожидать четкого ответа на срочный запрос не приходилось. Все мы были убеждены, что Берлин скажет «нет».

Вечером 28 октября турки праздновали свой национальный праздник, и вся Анкара была ярко освещена.

29 октября я уже перестал ждать ответа из Берлина. Да и работы было так много, что времени об этом думать практически не оставалось. В тот день пришлось побывать на многочисленных приемах, да и у Папена был день рождения. Мы устроили в связи с этим прием в посольстве и званый ужин. Так что дел хватало.

А на следующее утро турецкий премьер-министр устроил в своей резиденции прием для всего дипломатического корпуса. На него пришли и друзья, и враги. Гостеприимный, но тактичный хозяин постарался не допустить между ними никаких стычек. И все же произошел неприятный инцидент. Каждое посольство во главе с послом (все в парадной форме одежды с орденами и знаками отличия) подходило к турецкому премьеру, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Когда мы выходили из зала для аудиенций, я едва не столкнулся нос к носу с каким-то дипломатом, которого узнал не сразу и который входил туда, когда еще не все немцы вышли. То был британский посол.

Я сразу же сделал шаг в сторону, но вынужден был пройти мимо длинного ряда английских дипломатов, которые, как мне показалось, смотрели на меня враждебно. Это был последний прием у турецкого премьер-министра, на котором присутствовали дипломаты Третьего рейха. В следующем году мы к этому времени были интернированы.

К концу первой половины того же дня на ипподроме был проведен военный парад. Ложи дипломатов были полностью заполнены, а враги и друзья также сидели отдельно. Лишь немногие нейтралы размещались по своему желанию.

Быть дипломатом в Турции во время войны было непростым делом. С одной стороны, приходилось демонстрировать дипломатический такт и миролюбивую тривиальность, с другой – вести себя корректно по отношению к враждебному лагерю. Находясь в. стенах своей квартиры, я по-прежнему пил шотландское виски, англичане же и другие коллеги-враги находили удовольствие в хорошем немецком пиве. Венгерский перец и индийские пряности считались международными. Турки, будучи нейтральными, вели торговые отношения, соединяя их с дипломатией, с обеими сторонами.

Метрах в двух от меня начинался лагерь наших противников. У многих были даже симпатичные лица, но лучше было не смотреть туда, так как это только вносило душевный разлад. Они были нашими врагами, ну и ладно.

Возвратившись с парада в посольство, увидел на своем письменном столе записку, в которой говорилось, чтобы я немедленно зашел к послу. Когда я доложился, он молча протянул мне расшифрованную телеграмму:

В три часа дня 30 октября, минута в минуту, в моем кабинете зазвонил телефон. Сердце мое остановилось, и я бросился к аппарату. Голос на другом конце провода звучал тихо и отдаленно:

– Говорит Пьер. Добрый день, месье. Получили ли вы мое письмо?

– Да.

– Я вас навещу сегодня вечером. До свидания.

Он повесил трубку. Я отчетливо слышал щелчок.

Моя секретарша смотрела на меня с удивлением. Ведь я буквально вырвал у нее из руки трубку телефона, прежде чем она успела ответить. В ее глазах читался молчаливый упрек. Впрочем, она догадалась, что дело идет о каких-то секретных вещах.

Я попросил посла принять меня. Через одну-две минуты его секретарша, фрейлейн Роза, позвонила мне и сообщила, что меня ждут. Так что я сразу же направился к послу.

– Ваше превосходительство, камердинер только что позвонил. Я встречаюсь с ним в десять часов вечера.

– Будьте внимательны, мой мальчик, чтобы с вами не сыграли злую шутку. Говоря откровенно, я не ожидаю ничего хорошего от всего этого. К тому же мы не можем допустить ни малейшего скандала. Конечно же я даю вам свое разрешение на встречу. Вам, однако, должно быть ясно: если что-нибудь произойдет, какой-нибудь скандал, например, вы не должны рассчитывать на мою помощь. В таком случае я, скорее всего, откажусь признать, что слышал о ваших делах. Ни при каких обстоятельствах вы не должны никому, буквально никому, говорить что-либо об этом деле. В общих чертах о данном мероприятии могут знать лишь те несколько человек, которые вам нужны.

– Я ломаю себе голову, ваше превосходительство, как лучше организовать и провести встречу и, в частности, в какой форме осуществить передачу денег. Думаю, их не следует отдавать, пока я не буду знать, что документы подлинные. А вообще-то я, как и вы, ваше превосходительство, мало чего ожидаю от этой затеи. Постараюсь провести встречу наилучшим образом, прекрасно осознавая, что вся ответственность лежит только на мне. К слову говоря, все же считаю, что было бы глупо отказаться от такого предложения: идет война. Кроме всего прочего, мы ведь не сами будем взламывать сейф англичан. Материал будет нам передан. Но кто знает: может быть, это всего только трюк.

– Все возможно, – произнес посол. – Честно говоря, я не слишком-то и опечалюсь, если эта история окажется блефом. Ну да ладно, вот деньги. Пересчитайте, пожалуйста.

Фон Папен достал из среднего ящика своего письменного стола толстую пачку банкнотов и подвинул ее ко мне. Стало быть, берлинский курьер прибыл вовремя. Купюры были различными – десяти-, двадцати– и пятидесятифунтовые банкноты, еще не бывшие в обращении, за редким исключением. Это обстоятельство показалось мне подозрительным.