Лунный бархат - Далин Максим Андреевич - Страница 11

— Царица ночи, — сказал Женя хмуро — и вдруг случайно улыбнулся.

Ляля поставила бокал на край стола. Потерла глаза. И села, чтобы обнять Женю за шею.

— Знаешь, что? Ты не переживай, — сказала она очень серьезно. — Я буду стараться, чтобы все получилось. И даже кроличью кровь пить. Я у тебя останусь, да?

— Да, — грустно сказал Женя и опять опустил глаза.

— Ты не хочешь, да?

— Нет, я хочу, просто…

— Ничего и не просто. Если бы не ты, меня бы убили и все. И не… не грусти, пожалуйста.

Женя почувствовал, что Ляля тоже приняла решение.

— Ты теперь-то позвонишь домой?

— Ага, — сказала Ляля.

Взгляд у нее сделался острым и живым. Женя вдруг подумал, что она может быть настоящей плутовкой. Когда захочет. И что она куда шустрее, чем ему показалось.

Он принес из прихожей телефон.

Ляля набрала номер. Трубку взяли почти сразу же. Все, как полагается: «Мерзавка. Немедленно домой. Немедленно».

— Мама, я не могу прийти, — сказала Ляля, и ее лицо вдруг заледенело, как у вампира из клуба. — Я уже мертвая.

На другом конце провода разразились целой бурей эмоций. «Мерзавка» и «ты у меня еще получишь» Женя расслышал так явственно, будто Лялин оппонент стоял в его комнате.

— Ты не поняла? — в Лялином голосе вдруг послышалось что-то очень странное, почти веселое. — Я умерла! Меня убили! По-настоящему убили! Как ты всегда говорила! Чужой мужик с ножом — потому что я поздно возвращалась! Ты все говорила правильно! И я теперь мертвая и больше никогда не приду!

Она медленно положила кричащую трубку на рычаг и повернулась к Жене с выражением мстительной радости.

— Злюка отвратительная, — сказал Женя, которому почему-то начало передаваться то же самое чувство. — Крыска неприятная. Тебе не стыдно?

— Нет, — сказала Ляля. — Почему? Я же сказала правду.

— Хорошие девочки с мамами разговаривают мягко и вежливо, — сказал Женя, скорчив менторскую мину.

— Это когда мамы разговаривают мягко и вежливо. И вообще — это живые девочки, — закончила Ляля с победоносным видом и зевнула.

Женя встал со стула.

— Нам уже давно спать пора, — сказал он. — Вампиры спят днем. Ты подымись на секундочку, я покрывало сниму, а то на нем кровь. Тебе удобно на тахте? Класс, спи пока там, а я буду в спальнике. Потом раскладушку купим.

Женя свернул покрывало в небрежный узел. Вытащил из шкафа спальный мешок. За стеной затрещал будильник, завозились, стукнули, затопали.

— Соседи проснулись? — спросила Ляля.

— Они…

Шаги переместились из комнаты в коридор и кухню, на кухне бесцеремонно забренчали посудой, включили воду… Женя раздраженно мотнул головой.

— Барыня Нина Петровна изволили встать… черт…

— Ничего, — сонно сказала Ляля. — Я все равно усну — спать так хочется…

— Конечно, спи, сестра…

«Барыня Нина Петровна» переместились в ванную. Щелкнули выключателем — и сипло, но громко выматерились, а уже через минуту грохотали кулаком в Женину дверь.

— Женька, мать твою ити, скажи своей бабе, пусть тряпки в кровище из ванны заберет! Совсем, туды т твою…

Женя в сердцах швырнул на пол постельное белье и выскочил в коридор, грохнув дверью. Через секунду Ляля услышала рык, от которого по коже пробежал мороз, и звук, похожий на металлический лязг захлопнувшихся створок капкана, а сразу за этим — хриплый вопль. Потом стало очень тихо.

Женя вошел в комнату с ворохом окровавленного тряпья. Он улыбался самой дружеской улыбкой.

— Ты ее — что? — шепотом спросила Ляля.

— Ничего, — Женя усмехнулся. — Так, пугнул немножко, чтобы не орала матом с утра пораньше и при порядочных людях. Но ты-то не боишься, правда?

Ляля улыбнулась в ответ и кивнула. По кухне порхали эфирные феи, не касающиеся пола, едва ощутимые, почти беззвучные. Ляля хихикнула и свернулась, не раздеваясь, на тахте уютным клубочком. Женя вздохнул, запер дверь в комнату на замок и расстелил спальник…

Сон был — как теплое молоко. Просыпаться отчаянно не хотелось.

Из сна вытащил голод. Голод вампиров, с большой буквы.

Ляля причесывалась и вздыхала. Женя смотрел на нее сочувственно.

— Плохо, сестренка?

— Налей мне вина глоточек…

— Совсем нестерпимо?

Ляля снова вздохнула. Закрутила белокурый хвостик резинкой. На ней были самые узкие и короткие Женины брюки, которые отыскались — старые вытертые джинсы, подвернутые снизу. Поверх джинсов — футболка с футбольным логотипом. В таком виде уже можно на улицу. Особенно вечером. Не вечернее платье Княгини — но можно.

Ей ужасно хотелось на улицу, и Женя это отлично чувствовал. Его тоже тянуло выйти из дома с ужасной силой, в комнате казалось душно и тесно, но он знал — это желание демона. Человеку внутри него на улице будет плохо. Вопли, предсмертные неслышные вопли…

— Пойдем погуляем, а? — Ляля примеряла Женину куртку, слишком большую, но большая — не маленькая, даже стильно. — Ну, просто походим, а?

Ну да, просто походим.

— Сейчас позвоню — и пойдем.

Женя придвинул поближе телефонный аппарат.

— Алло… это я, теть Надь… Ну да. Насчет того же. Вы как, сегодня придете?.. А можно не крольчат, а больших кроликов? Пару?.. Да гости у меня, теть Надь, а что там — один крольчонок на такую ораву… Ага, спасибо, я подойду минут через двадцать пять… Ага, до свидания.

Когда он повесил трубку, Ляля уже завязывала шнурки на туфлях.

— Ты идешь?

— Иду я, иду — куда я денусь…

Женя запер дверь в квартиру. На лестнице было душно и темно, зато улица встретила дивным вечером. Осенний терпкий настой тополей, березового листа, увядающей травы, земли, мелкого дождя был так нежен, так сладок, так ласкал душу, что Ляля замерла у входа в подъезд в восхищенном трансе, только глазея вокруг и вдыхая запах ночного города. Женя ее не торопил. Ему было знакомо это состояние — он и сам дышал медленно и глубоко, смакуя октябрь, как драгоценное вино.

— У, здорово, — пробормотала Ляля, с трудом придя в себя через несколько минут. — А почему это так… как бы… Ну…

— У тебя восприятие поменялось, — сказал Женя. — Ты теперь чувствуешь острее.

— А я думала, вампиры вообще ничего такого не чувствуют. Только злость.

— Ну да. Это у тебя после голливудских фильмецов такое мнение сложилось, ангел мой? Бред собачий. Кто каким был при жизни, таким и в Инобытии будет. А злиться нам с тобой пока как будто не на кого.

— Не знаю, — проговорила Ляля задумчиво. — Не уверена.

— Ладно уже, философ с хвостиком. Пойдем, а то кроличья мама нас не дождется.

Кролики были как серые одуванчики. Они сидели в большой круглой корзинке веселой тетки в пуховом платке. Тетка улыбнулась Жене приветливо.

— Сестренка твоя?

— Сестренка…

— Ты, вон, предложи сестренке — пусть вырастит да разводит. Если все равно кроликов готовите…

— Хорошо бы, да негде нам, тетя Надя. В коммуналке живем.

— Только что в коммуналке…

Ляля сгребла кроликов в объятия. Женя попрощался и пообещал звонить. Оба, не сговариваясь, быстро проскочили переход в метро и вылетели на улицу с бьющимися сердцами, будто сбежали с места преступления. Пролетели освещенное яркими рекламными огнями пространство, автобусную и троллейбусную остановку, строй ларьков — и оказались как-то сами собой на заросшем кустами пустыре, куда почти не долетал уличный свет.

Ляля замедлила шаг и остановилась. Кролики притихли в ее руках. Женя подошел ближе.

— Ты чего затормозила? Что-то не так?

Ляля сосредоточенно молчала, пристально глядя, как кролик подергивает пучками усов, шевелит бархатным треугольником носа… Ее лицо постепенно делалось удивленным и потерянным.

— У меня что-то странное во рту… — перевирая звуки, как человек, жующий резинку или пытающийся нащупать языком больной зуб. — Что-то не то…

— Ничего особенного. Просто клыки… того… ну… вытягиваются. В порядке вещей. Ты вампир или не вампир?