Берег Стикса - Далин Максим Андреевич - Страница 38

— Я же ей не мешаю, — сказал он. — Мамочка говорила, что у тебя энергетика чистая и аура хорошая, а, значит, её астральный наставник будет ей при тебе помогать. Ты же уже видел спиритические сеансы — какая тут разница?

Антон вздохнул и ушёл в комнату. Жорочка притопал следом, сел в кресло в углу и, улыбаясь, уставился на гостью. Это была выцветшая женщина с серым измученным лицом. Римма выглядела рядом с ней совершенно кинозвёздно, вернее — будто Римма существует на некоей цветной плёнке, а женщина — на чёрно-белой. Римма сказала, что женщина молодая, но Антон подумал, что ей уже лет сорок пять, не меньше. И ещё Антона поразил белый эмалированный тазик, стоящий под столом на роскошном мохнатом ковре в Римминой гостиной, и газеты, которыми зачем-то застелили стол.

— Вы принесли, милая? — спросила Римма, когда Антон уселся на диван. — Не стесняйтесь молодых людей, они мои помощники.

Женщина кивнула и вынула из большой хозяйственной сумки милейшего плюшевого медведика с красным атласным сердечком в руках. Антон невольно улыбнулся.

— Его вам подарил бывший муж? — спросила Римма, беря игрушку в руки с таким отвращением, будто это была дохлая змея.

— Да, на день рождения, — торопливо, нервно ответила женщина.

Римма вздохнула.

— Я всё время повторяю, Олечка, лапочка моя — осторожнее с подарками. Даже друг может подарить что-нибудь необдуманно и причинить вред, а уж…

— Мы вроде довольно мирно так… — пролепетала женщина. Антона поразила смесь привычного, надоевшего какого-то страха и усталости на её землистом лице.

— Мирно, — усмехнулась Римма. — Ваши почечные колики — это мирно. И ваша хроническая усталость — это очень с его стороны мило. Хорошо ещё, что он вас не убил. За это его можно поблагодарить. Мне случалось и смертную порчу снимать.

Женщина напряглась и её морщины стали заметнее, будто Риммины слова скомкали её лицо. Антон взглянул на Жорочку и поразился его выражением — жадного, голодного какого-то любопытства.

— Ну, посмотрим, что он вам подарил, — сказала Римма. — Жорочка, подвинь ко мне тазик, милый.

Жорочка бросился двигать. Римма, что-то бормоча, взяла со стола длинный узкий нож с тёмными знаками на светлом блестящем лезвии и воткнула его в плюшевый серый животик. В комнате отвратительно запахло острым и тошным — как запах разворошённого муравейника, только сильнее и как будто грязнее. Римма дёрнула ножом вниз. Из медвежьего брюшка в подставленный тазик посыпалась коричневая дрянь, похожая на гнилые опилки — Антон кашлянул от гадкого запаха, а потом показалось что-то чёрное, волосатое, шевелящееся…

Антон хотел отвернуться, но его взгляд будто приклеился к этому разрезу, из которого выбрался и тяжело плюхнулся в тазик, суча отвратительными щупальцами, какой-то мерзкий гибрид краба, паука и таракана, весь обросший трясущимися волосками…

Женщина глядела, расширив глаза. Её лицо позеленело, щёки подёргивались — и вдруг она содрогнулась всем телом. Бедолагу не просто вырвало — из неё хлынула жёлто-зелёная жидкость вперемешку с клубками шевелящихся иссиня-серых червей.

Антон шарахнулся назад, глотая комок в горле, отвернулся и завалился, уткнув лицо в диванный валик. Его слегка привёл в себя спокойный, снисходительный голос Риммы:

— Ну, Олечка, милая, не надо так нервничать. Всё вышло очень хорошо, видите — всё, что внутри вас поселили, теперь вас оставило. Теперь вам будет лучше.

— Да, да, — лепетала женщина, давясь и покашливая.

— Очень хорошо, моя дорогая. Выпейте водички. Всё прошло.

Антон поднялся и открыл глаза, стараясь только не смотреть на пол. Женщина прощалась с Риммой. Её лицо слегка порозовело и оживилось, хотя страх в глазах стал гораздо заметнее. Зато Римма явно была очень довольна — напоминала маститого нейрохирурга, например, после труднейшей операции, которая окончилась благополучно. У неё горели щёки сквозь пудру и глаза блестели действительно молодо.

— Вам просто надо быть осторожнее, моя дорогая, — говорила она, улыбаясь, принимая от женщины несколько купюр с небрежно-снисходительным видом. — Берегите себя, не позволяйте себе нервничать и переживать, не давайте никому лезть к вам в душу…

— Да, да, — кивала женщина, благоговейно глядя на Римму. — Конечно, спасибо.

— Если вы вдруг почувствуете себя плохо, сразу приходите ко мне. И осмотрительнее принимайте подарки. Помните — как бы вы не любили людей, подпускать их слишком близко нельзя.

— Да… — женщина бледно улыбнулась.

— Я вижу, вам получше.

— Да, Римма Борисовна, я вам так благодарна…

— Ну, не стоит, милая, не стоит… Я только проводник высших светлых сил, они помогают, не я… Всё будет хорошо, милая, сходите в церковь, поставьте свечку…

Они вышли в коридор, оттуда ещё некоторое время было слышно, как они прощаются, потом дверь хлопнула. Антона вдруг ударила мысль, что вся эта мерзость может расползтись из таза, пока нет Риммы — его аж в жар бросило от яркого видения твари у него на брючине. Он, скривившись, взглянул на пол.

В тазу лежали белые пушистые шарики, которыми набивают дорогие мягкие игрушки. Шарики были перепачканы слюной и какой-то мутной жидкостью. Больше ничего в тазу не было.

Римма вошла в комнату, ослепительно улыбаясь. Жорочка тоже блаженно улыбался в кресле.

— Римма Борисовна, а где… — промямлил Антон.

Римма снисходительно усмехнулась.

— Это же… как тебе сказать? Это нематериальные сущности, милый… Жорочка, открой форточку, солнышко. Так вот, это, по сути, просто энергия, только в виде иллюзорных тел… Ну это надо чувствовать, это сложно объяснить. Я совершенно уверена, что внутри твоей приятельницы Ларисы обитают твари и похуже… с помощью вашего общего мёртвого товарища. Сам посуди, надо ли ей с ним общаться?

Антон сидел, окаменев, и чувствовал, как по спине течёт пот. Тошнило.

— Я могу почистить и тебя, пока хороший настрой, — сказала Римма.

— Не сегодня, — еле выговорил Антон.

Даже если это просто галлюцинации, думал он в этот момент, я этого не вынесу. И я, почему-то, не верю, что внутри Ларисы…

Он вспомнил сияющее Ларисино лицо и её ярчайшую улыбку, когда Лариса варила ему кофе нынешним утром. И серое перепуганное сморщенное лицо Оленьки с её мишкой. И лоснящееся какое-то лицо Риммы… И что-то у него внутри скреблось и мешало, но он никак не мог это высказать.

И даже увидеть. Но от непонятных причин он был твёрдо уверен, что если Римма заставит его блевануть этим, то оно будет выглядеть отвратительно, просто отвратительно.

Каким бы оно не было на самом деле. Даже если это сущие розы, а не мысли.

— Я в другой раз, ладно? — сказал Антон, совершенно не уверенный насчёт другого раза. Но сказать об этом вслух он как-то не посмел.

Вечер был синий, как ультрамарин, и колючий, как битое стекло. Неожиданно холодный. Круглая луна, белая, в розоватом морозном круге, лежала жемчужиной на жёстком чернильно-синем пластике мёрзлого небосвода. От утренней ясной голубизны ничего не осталось.

Паромщик, синий, лиловый, погружал весло в неоновую волну над входом в шикарное заведение. Вечером клуб выглядел куда привлекательнее, чем днём — может, из-за этой неоновой фигуры над входом. И на стоянке для автомобилей гостей не было свободного местечка с носовой платок величиной. И все — иномарки, все — иномарки.

Света направилась, было, к парадному входу, но Лариса тронула её за руку.

— По условиям контракта мы, как будто, не должны…

— Ой, перетопчется! — отмахнулась Света, но свернула к служебному.

Амбиции — амбициями, а нарываться с первого дня на денежные неприятности никому не хочется.

Дверь была стальная, из тяжёлых броневых листов. С видеокамерой и селектором. Света нажала на кнопку вызова.

— Слушаю, — раздался ленивый мужской голос.

— Шоу-дуэт «Сафо», — умильно мурлыкнула Света. — Откройте скорей, пожалуйста, а то мы замёрзли.