Московская Нана
(Роман в трех частях) - Емельянов-Коханский Александр Николаевич - Страница 10

Молодая девушка лежала на новой, только что купленной, роскошной кровати. Ее побледневшее лицо оттенялось вьющимися белокурыми волосами… Высокая температура заставила ее сбросить одеяло, и красивые линии ее молодого, роскошного тела не скрывала тонкая, розоватого цвета батистовая рубашка.

— Какая ты красавица, — сказала ей тетка, чтобы хоть чем-нибудь утешить свою любимицу. — И вдруг такое несчастье. Какая бы партия тебя ожидала…

Клавдия ничего не сказала в ответ на наивные слова старухи и только презрительно посмотрела на нее.

— Ну, ничего, Клаша! Бог милостив, — продолжала тетка. — Вон, недавно я читала в «Листке», — начала она передавать Клавдии, ни к селу ни к городу, рассказ, как бабы узнали, кто из девок в одной деревне родил и утопил ребенка.

— Собрали они, — повествовала старуха, — сходку и решили осмотреть всех девок в деревне. И что же, представь себе, доили их и по молоку узнали, кто родил. После этого доения преступница повесилась. Вот что значит невежество и жестокость! — уже совсем глупо окончила она свой рассказ. — Ты тоже провинилась и как бы плохо тебе было бы там, у них.

Но Клавдия не слыхала ее «морали». Она была в полузабытьи… Страшный жар жег ее молодое тело, не испытавшее до сих пор ничего подобного. Лицо ее раскраснелось. Она была дивно прекрасна. А доктор, между тем, медлил. Уже поздно ночью явилась Ольга Константиновна и заявила, что оператор может прибыть только к восьми часам утра.

— Сто рублей запросил, аспид, — закончила она свой рассказ и отправилась на свою половину.

Клавдия не слыхала и этого рассказа, так как полузабытье перешло в глубокий сон. Только в семь часов утра очнулась она, почувствовав сильные схватки…

Акушерка уже суетилась около ее кровати, постоянно повторяя: «Однако, вы молодец. Первый раз встречаю такую терпеливую пациентку. Но вот, скоро приедет доктор и как рукой снимет все ваши мучения».

Ровно в восемь часов прибыл акушер. Это был уже пожилой, громадного роста человек, немного грубоватый на вид. Его глаза сурово и пытливо смотрели сквозь золотые очки. Узнав, что больная — девушка из хорошей семьи и еще гимназистка, он укоризненно посмотрел на Ольгу Константиновну.

Но та, сделав сердечком губки, как бы говорила ими доктору, что она, при всей своей добродетели, не могла удержать легкомысленную дочь от падения.

Войдя к Клавдии, доктор мягко поздоровался с девушкой, очарованный ее молодостью и красотой. Больная без всякой жеманности позволила осмотреть себя и даже сама предупредительно откинула одеяло… Акушерка не ошиблась: операция была необходима, последыши трехмесячного плода обязательно нужно было удалить из организма.

Доктор написал несколько рецептов, послал за лекарством в аптеку и стал готовить стол и инструменты к операции.

Как ни бесстрашна была Клавдия, но боязнь неизвестной и, может быть, очень сильной физической боли заставила ее спросить дрожащим голосом: «Что, будет очень больно?»

Словоохотливый доктор прочел ей целую лекцию о подробностях предстоящей операции.

— Сущие пустяки! — заключил он. — Несколько минут, — и все пройдет… Бывают только иногда последствия, но некоторые молодые женщины нарочно устраивают себе аборт для этих последствий… Они желают быть в дальнейшем бесплодными.

Эти подробности были, пожалуй, несколько излишни для Клавдии, но такова слабость всех специалистов: заведя речь о своем «ремесле», они без стеснения передают то, что знают или думают в настоящий момент.

Клавдии вновь пришлось «позировать» совершенно голой, но только уже перед ножом оператора…

Девушка спокойно легла на стол… Боясь, что она будет биться от боли и мешать доктору, ее держали за руки акушерка и горничная Маша.

— Больно, больно! — застонала только один раз Клавдия, когда доктор оканчивал уже операцию.

— Все кончилось — заметил ей на это оператор. — Все кончилось, милая барышня!

Она хотела было сама встать со стола и дойти до своей кровати, но ей не позволили. Доктор бережно взял ее, как ребенка, на свои богатырские руки и донес до кровати.

— Моя миссия совершена, — сказал с улыбкой акушер. — Вот мой адрес. Вам необходимо навестить меня, когда вы поправитесь. А теперь до свиданья! Я вам больше не нужен.

Клавдия крепко пожала руку, избавлявшую ее от дальнейших мучений.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

ВАКХАНКА

Прошло три года со смерти Смельского.

Много утекло воды.

«Наследственность» Клавдии была главным двигателем при обращении ее в холодную, развратную куртизанку. Тетка ее умерла, мать сбежала после совершеннолетия Клавдии с каким-то отставным гвардии поручиком, выпросив у дочери «для счастья» несколько тысяч. По окончании курса сантиментальной жизни, а не гимназии, которую Клавдии так и не удалось кончить, больной, расположенный с детства к излишествам и чувственности организм девушки, сдерживаемый некоторое время первой, безвременно погибшей любовью, в настоящее время освободился от всяких пут и зажил «вовсю». Клавдия даже стала посматривать с какой-то цинично-злобной улыбкой на кощунственно повешенный, для остроты ощущений, над самой ее кроватью громадный портрет художника. Она много раз, отдаваясь в этой комнате своим временным поклонникам, которых она меняла, как перчатки, говорила им, что «портрет» был первый ее любовник и что они никуда перед ним не годятся.

— Только за ваши деньги терплю я вас! — со смехом добавляла она. — Портрет же был мой единственный бесплатный любовник!..

Имя Клавдии уже было известно всем бесшабашным прожигателям жизни, хотя добиться у нее успеха и за страшные деньги было очень мудрено. За ней сначала нужно было, как за барышней из хорошего семейства, побегать, а так как бегунов, очарованных ее необыкновенной, страшной красотой, было очень много, то «поклонники», несмотря на строгую очередь, постоянно мешали друг другу. Особенно страдали старички. Их она доводила прямо до белого каления.

«Знаменитой» Клавдия стала сразу. Успех ей приготовила уже лежавшая и тлеющая в гробу любящая рука Смельского. Узнав о смерти художника, протежировавший ему профессор живописи постарался сделать отдельную выставку для его картины «Вакханка». Успех «Клавдиного тела» был необычайный… Около года постоянно сменяющаяся толпа пожирала глазами действительно необычайную страстность позы молодой девушки. И как это всегда бывает, после обозрения произведения стали разыскивать «натуру». Все усилия профессора «монопольно» владеть Клавдией, в которую он без ума влюбился и которая начала, «со злобы», с него «практику», не увенчались ничем… На помощь всем чающим увидать живую «Вакханку» пришли гимназические подруги Клавдии, знавшие ее роман с художником, ее «позирование», кончившееся кое-чем, за что «натуру» уволили из гимназии, без прошения — в отставку.

Клавдия очень охотно со всеми знакомилась, особенно до совершеннолетия, когда ее капиталы были еще под запретом… За картину давали большие деньги, и врожденная честность говорила Клавдии, что она должна, хотя покойник и подарил ей «Вакханку», отослать эту сумму его престарелым родителям. Необыкновенная заботливость о бедной семье художника была единственным нравственным звеном, связывающим ее циничную и забывающую все скоро душу с художником, хотя эта теплота и может показаться странной, так как Клавдия питала какое-то стихийное злобное чувство к самому покойнику. Она не могла простить ему его внезапной смерти, как будто бы несчастный художник был виноват в том.

«Если бы не встреча с ним, — постоянно думала Клавдия, — я, может быть, не так бы страшно пала. Я усмирила бы себя и свою наследственность. А теперь будь проклята моя чистая любовь, заставившая меня сразу дать простор своей больной крови и пить ее из других! С каждым днем я становлюсь ужаснее, тоска моя усиливается, и в этом виновата исключительно так рано порванная моя первая страстная любовь… В цвете лет, сил и здоровья лишилась я всего… Когда же нет ничего, тогда все есть… Порок еще сильней смерти и первой любви! В нем теперь заключается вся моя жизнь!».