Ради тебя, Ленинград!
(Из летописи «Дороги жизни») - Чечин Олег Иванович "Составитель" - Страница 25

Бой за остров Сухо навсегда отбил у фашистов охоту покушаться на наши корабли и караваны с грузами для Ленинграда. Ладожский флот остался хозяином на «Дороге жизни», но терять бдительность было нельзя.

При подходе к Новой Ладоге меня сменил И. А. Мишенькин. Я с трудом выстояла свою вахту. Кроме глаз, стал еще беспокоить зуб. Он так воспалился, что я не смогла ничего есть.

Отпросившись на берег, я решила тайком от капитана сбегать к врачу. Но одна в зубной кабинет не пошла. Заглянула к своей подруге Лиде, которая работала медсестрой в военном госпитале, и уговорила ее проводить туда меня.

Врач выдергивал зуб дважды. Боль была такая, будто у меня вырывали всю десну. Я боялась, что закричу. Но все же выдержала, лишь в самом конце из глаз невольно выкатились слезы.

Вернувшись с Лидой на «Никулясы», я прилегла на койку и неожиданно для себя заснула. Когда проснулась, случайно подслушала разговор наших девчат. Они все собрались в моей каюте и тихо говорили обо мне.

Девочки! Милые! Никогда я не думала, что вы можете так обо мне отзываться! Лида рассказала, как я терпела адскую боль у зубного врача. Аня назвала меня отчаянной. Но Лида ее поправила словом «бесстрашная». Она сказала, что я делаю много хорошего, но у меня получается все это как-то незаметно. Как я была им благодарна!

Испорченный зуб вытащили, но зубная боль не утихла. И в глазах вечером было по-прежнему темно. И все же утром я выстояла еще одну вахту на пути из Новой Ладоги в бухту Морье.

У штурвала продувало насквозь. Шли тихо — мало пару. Кочегарам нелегко поддерживать огонь в топке. Жаль ребят. Как они все похудели! Работа у них тяжелая, а питание плохое. Но все переносят трудности молча. Вот и мне стыдно жаловаться на свое здоровье. Каждый сейчас преодолевает в себе слабость. На то и война!

Ближе к берегу управлять «Никулясами» стал сам капитан. С каким состраданием он посмотрел на меня, заступая на свое дежурство! Нет, больше скрывать свою болезнь я не могу. Боюсь подвести экипаж. В Морье надо снова сходить к врачу.

Когда мы встали у пирса, я отпросилась у И. А. Мишенькина в больницу. Он не стал возражать, отпустил меня вместе с матросом Аней Герасимовой.

По дороге в Осиновец, где была больница, мы с Аней собирали малину. Как хорошо было бегать вдвоем по кустам! Обе чувствовали себя счастливыми, как маленькие дети. А в Осиновце врач сказала, что у меня цинга.

В старину цингой болели моряки, долго не сходившие на берег. Она унесла в могилу Витуса Беринга, Георгия Седова и других знаменитых капитанов. Надо срочно улучшить питание, есть больше масла, молока, яиц. Тогда организм окрепнет и зрение улучшится. Какая глупость! А где их взять — масло, молоко, яйца? Врач пообещала взамен рыбьего жиру.

Автограф победы

(По воспоминаниям комсорга 388-го автобата старшего сержанта Г. Г. Охрименко)

Этого рейса мы ждали почти четыре года. Наша колонна должна была доставить снаряды к рейхстагу. Каждый из нас понимал: это конец войны.

Мы выехали из небольшого городка Бунцлау под Дрезденом, где чудом сохранился памятник Михаилу Илларионовичу Кутузову. На одной из сторон памятника была надпись: «До сих мест полководец Кутузов довел победоносные войска Российские, но здесь смерть положила предел славным делам его. Он спас Отечество свое и открыл пути освобождения Европы. Да будет благословенна память героя!»

Невольно хотелось продолжить:…и тех, кто защищал Ленинград!

По пути на Берлин я вспомнил о Ладоге. Наш батальон понес там ощутимые потери. Особенно во время строительства свайного моста через Неву под Шлиссельбургом.

Мост должен был восстановить железнодорожное сообщение между Ленинградом и Большой землей. Строительные работы начались сразу после 18 января 1943 года, когда была прорвана блокада.

Фронт был совсем рядом. Каждый день нас обстреливали и бомбили. Приходилось больше работать по ночам — без света и без костров.

Нева у истока из Ладоги широкая, больше километра. Глубина до 8 метров. Быстрое течение часто подмывало снизу слабый в ту зиму лед.

Работа была организована так, чтобы ни секунды не задерживать ни машины, ни людей. Мы подвозили строителям бревна, сваи, шпалы. Грузили в кузов также рельсы и песок.

Труднее всего было с рельсами. Их возили на прицепах. От водителей требовалась особая аккуратность. На берегу не было дорог, с наезженной колеи машинам не сойти. На крутых поворотах рельсы порой пробивали кабину шофера.

Но особенно опасно было при разгрузке. Рельсы не перенесешь в одиночку. У машины неизбежно скапливались десятки людей. Гитлеровцы это засекали и старались накрыть нас плотным огнем.

Во время сильных обстрелов укрывались в большом карьере на правом берегу Невы. Здесь пережидали вражеский налет около сотни женщин, готовивших насыпь на подходе к мосту.

Однажды в середине карьера разорвался снаряд. Было много раненых и убитых. Когда прошли первые минуты оцепенения и испуга, одна из женщин поднялась и сказала:

— Пошли, бабоньки, на работу!

И те, кто остался жив, молча снова взялись за лопаты. Как измерить глубину ваших страданий, ленинградки? С чем сравнить силу вашего духа?..

Мост на сваях был построен всего за 11 дней. А еще через неделю по нему прошел в Ленинград первый маневровый поезд с танками. Как они были нужны Ленинграду!

А теперь для таких же танков мы везли снаряды. Место их выгрузки — самое логово врага.

Мы выехали из Бунцлау утром 2 мая 1945 года. Вся автострада, ведущая на Берлин, насколько мог окинуть глаз, была запружена войсками и техникой. Лавина танков, самоходной артиллерии, машин, повозок, пехоты двигалась в три ряда. Навстречу этому неудержимому потоку брели лишь разрозненные группы военнопленных.

А по краям автострады цвели сады. Яблони и вишни благоухали неистово. Ветер обрывал с цветущих ветвей бело-розовые лепестки и устилал ими серые железобетонные плиты.

В нашей колонне было свыше 100 грузовиков. Мы ехали без остановок, пока не встретили указатель «До Берлина 35 км». Надпись была по-русски. Здесь я остановился, поджидая начальника штаба автобата майора Андреева. Он ехал в хвосте колонны на трофейном легковом автомобиле марки «ганза». По договоренности перед выездом Андреев должен был пересесть ко мне в кабину у 35-го километра.

Я посигналил майору, гудки передались дальше по колонне. Пока шла эта перекличка, я вышел на обочину, чтобы умыться утренней росой. На заре всегда спать, больше хочется.

Между цветущими яблонями был просвет, в котором виднелось вспаханное поле. Хотелось спрыгнуть с автострады, лечь под яблони и заснуть. Но под ветками на колышке стоял щит: «Осторожно! Заминировано!» А дальше, в просвете, еще один — покрупнее: «Минное поле!»

Я повернулся было назад к своей машине, как вдруг в яблоневом просвете увидел легковой автомобиль. Трофейная «ганза»! Она юзом шла по вспаханному полю, выбрасывая из-под колес комья мокрой земли.

— Стой! — закричал я. — Мины!

Но «ганза» майора Андреева была метрах в 200 от автострады. На ней так все грохотало, что мой крик, конечно, не был слышен. К счастью, «ганза» вскоре забуксовала в канаве. Увидев, что майор открыл дверцу, я кинулся назад к кабине и дал очередь в воздух из автомата. Андреев так и замер с одной ногой, спущенной на землю.

Ко мне подбежали шоферы с других машин. Стали думать, как помочь начальнику штаба. Откос высокий, никакой буксир не вытащит машину кверху на автостраду. Да и троса такого длинного ни у кого не нашлось.