Праздничный коридор (СИ) - Ильянкова Валентина Михайловна - Страница 54

— Нет, не обидел. Саша прекрасной, чистой души человек. Он никого не может обидеть, а уж меня, тем более. Мы с ним просто попрощались. Навсегда!

Через месяц Зося твердо знала, что беременна. Она чувствовала себя, как никогда сильной и здоровой, и показываться врачам не спешила. Новую жизнь в своем теле она не ощущала, но вечером, перед тем, как заснуть, нежно гладила свой живот и тихонько уговаривала зачаток жизни поскорее перерасти в ее сына: «Ты, сынок расти здоровеньким и сильным. Я здесь очень тебя жду. Ты сейчас совсем крохотный, но я верю, что ты меня слышишь, поэтому прошу — постарайся повторить своего папу. Он у нас замечательный и ты должен перенять от него все самое лучшее». Беременность не угнетала Зосю тошнотой и токсикозом, а, наоборот, сделала ее мягче, женственнее и добрее. Она уже не злилась, и не делала замечания сотрудникам своего отдела, когда они в рабочее время затевали чаепитие или судачили о своих домашних делах. Лишь бы с работой справлялись. А поговорить о личных делах тоже необходимо, иначе не получится команды единомышленников. Дверь своего кабинета она всегда оставляла открытой, чтобы видеть, чем занимаются сотрудники, как строят свои взаимоотношения между собой и с клиентами, какого качества их ответы на вопросы контролирующих банк органов.

И теперь, сидя в своем кабинете, она с удовольствием и большим вниманием слушала визгливый голос Инги, каждый день рассказывающей Оксане о шалостях своих малолетних детей. Инга раздраженно говорила о разбитых чашках, постоянном детском плаче, шуме, гаме и неразберихе в ее небольшой квартире. А Зося улыбалась и наяву видела этих малышей, забавных, толстых, перепачканных и ревущих.

Однажды, когда Инга в очередной раз гневалась по поводу постоянного детского плача и шума, Зося вышла из своего кабинета и сказала:

— Инга, твои дети плачут и возмущаются, потому что испытывают недостаток твоей любви. Попробуй уделять им больше внимания, они успокоятся и ответят тебе взаимностью.

— Зоя Николаевна, Вам ли судить о методах воспитания детей? Попробуйте нарожать своих, тогда и советы раздавайте. А мои сыты и здоровы, значит, все хорошо. Вырастут и сами поймут, что родителей уважать и любить надо.

— Когда они вырастут, Инга, уже будет поздно что-либо менять. Ты все-таки прислушайся к моему совету и попробуй им хотя бы сказки на ночь читать и изредка общаться. Вот увидишь, все изменится в лучшую сторону. Дети перестанут капризничать и шалить.

Когда Зося ушла на очередное совещание, Оксана вышла из-за стола, выпрямилась, потянула свое невысокое тело вверх, пытаясь спародировать Зосину стать, и сказала:

— А вы, ребята, не замечаете, что наша начальница как-то здорово изменилась? Причем, в лучшую сторону.

— Да, похорошела, — подтвердил Ванечка, — Правда, хорошеть ей уже опасно — она и так у нас королева.

— А чего ей не хорошеть? — разозлилась Инга, — она живет в золотом горшке. Чарышев весь химкомбинат к ее ногам бросил. Вы думаете, почему Анцев сам к ней на прием приходит, а не наоборот? Чарышеву демонстрирует свое уважение. Только поэтому и Зойку начальницей поставил. Не самая она тут умная, есть и поумнее.

— Ты, что ли? — удивилась Оксана, — ты сначала хоть образование получи, а уж потом рекламируй свой ум и красоту. Ты сколько заключений написала на отчеты клиентов? Вот, именно, ни одного. За тебя Зоя Николаевна пишет, потому что у тебя одни амбиции и никакого таланта.

— Да, злая ты, Инга! — подтвердил Ванечка, — а Зося тебя вопреки всему и всем на работу в отдел перевела. Детей твоих пожалела — им мама здоровая и ласковая нужна. Сейчас сама за тебя работает. А ты ведьма — ведьмой.

Один только Виталик остался равнодушен к возникшему в отделе конфликту. Зажатым в руке карандашом он бездумно рисовал нелепые фигурки в своем блокноте.

— Виталик, — подошла к нему Оксана, — а ты почему молчишь? На чьей ты стороне?

— На твоей, Саночка! — не разбираясь и не вникая в суть вопроса, ответил Виталик, — ты, как всегда права.

Все дружно засмеялись, а Виталик снова уткнулся в свой блокнот.

Середина лета принесла аномальную жару. Зелень на клумбах быстро начала желтеть, недавно высаженные цветы засохли, так и не успев зацвести.

Асфальт на городских дорожках от жары плавился и наполнял воздух едким запахом свежей битумной мастики. Именно, в такой жаркий день Михаил Исаакович засобирался в нотариальную контору, а затем — в Сбербанк. Роза Самуиловна пробовала его уговорить не выходить на улицу, но он упрямо повторял, что у него назначена встреча с нотариусом, а затем есть еще дела в сберкассе.

— Ты не волнуйся, Розочка. До обеда я все успею сделать. А ты приготовь мне морсик клюквенный и поставь в холодильник.

— Миха, пересидел бы ты эту жару дома. Тебе нельзя выходить на улицу. Забыл, что у тебя гипертония?

— Все будет хорошо, Розочка. Меня ожидает нотариус, а ты сама знаешь, что я человек слова.

— Тогда давай позвоним Чарышеву, чтобы прислал машину или Зося пусть тебя отвезет.

— И не думай, Розочка. Зачем отрывать от дел занятых людей? Куда пенсионеру спешить? Все сам успею сделать. Я пошел. Скоро буду дома. Вари морсик.

Михаил Исаакович действительно к обеду возвратился домой. Щеки его алели бордовым румянцем, на лбу блестели капли пота. Он положил на стол папку с какими-то бумагами и присел на стул.

— Розочка, где мой морсик? Налей мне стаканчик, а я форточку открою, что-то у нас душно.

Михаил Исаакович потянулся к форточному крючку и вдруг стал оседать на пол.

Роза Самуиловна кинулась к нему, поддержала его голову, чтобы не ударился, а затем позвонила Чарышеву:

— Коленька, Миха упал и потерял сознание. Не знаю, что мне делать.

— Не ударился?

— Нет, я успела его поддержать.

— Сейчас у вас будет скорая помощь из нашей больницы. Встречайте, а я сразу поеду в больницу. Зосе позвоню из больницы, когда будет понятно, что с ним случилось.

Михаила Исааковича положили в реанимацию — у него диагностировали инсульт.

Чарышев позвонил Зосе только в конце рабочего дня:

— Зосенька, тебе нужно попросить Анцева предоставить тебе пару недель отпуска за свой счет.

— А что случилось, Николай Васильевич?

— Михаил Исаакович лежит в больнице нашего комбината. У него инсульт.

— Вы где сейчас?

— Я в больнице. Жду тебя, приезжай.

Зося написала заявление и пошла к Анцеву.

— Александр Михайлович, я понимаю, что сейчас отчет и на очереди несколько заданий по проверкам, но пусть хоть камни с неба сыпятся, а я все равно уйду в отпуск. Михаил Исаакович лежит в больнице с инсультом, и я должна быть рядом с ним.

— Зосенька, успокойся. Конечно, ты должна быть в больнице. Я не собираюсь тебя удерживать на работе. Здесь Иван справится. Скажи, может, помощь нужна?

— Спасибо, помощь не нужна. Я поехала в больницу, и пока дядя Миха не встанет на ноги, я на работе не появлюсь.

Чтобы не заснуть ночью от усталости, Зося сидела возле Михаила Исааковича на простом стульчике без спинки.

Отец и Роза Самуиловна готовы были ее заменить или хотя бы подменить на некоторое время, но Зося из палаты выходила только по неотложным нуждам — привести себя в порядок или выпить чашку чая.

— Вы должны понять и простить мое упрямство, — говорила она отцу и Розе Самуиловне, — моя мама умерла без меня, и я не смогла ей ничем помочь. Вот сейчас в коме лежит Михаил Исаакович, и я снова ничем не могу помочь.

— Зосенька, — убеждала ее Роза Самуиловна, — тебе тоже нужен отдых, иначе сама свалишься. За Михой смотрят самые лучшие врачи, это для него и есть та необходимая и нужная помощь, о которой ты говоришь.

— Врачи это хорошо, но у него еще и мы есть. Вы мне лучше скажите тетя Рози, чем лично я могу ему помочь?

— Просто держи его за руку. Ему будет легче, если он будет чувствовать твою любовь и заботу. Он очень тебя любит.

Так Зося и сидела возле своего дяди Михи, держа его руку в своей руке. Через шесть дней Михаил Исаакович умер. Перед смертью он сильно сжал Зосину руку и его губы пытались выговорить какое-то слово.