Опалённые (СИ) - Поляков Влад - Страница 32

А за пределами гостиной шла работа по копированию архива Троцкого. Работа, работа и ещё раз она. Это потом будут отделять зёрна от плевел, вдумчиво читать и перечитывать показавшиеся полезными страницы, а вроде бы ненужные отправятся в сторону, но всё так же останутся до поры секретными. Сам факт наличия у РОВС этого архива становился очередной тайной для крайне узкого круга. Просочись информация об этом и закономерно возникнут вопросы. А откуда у вас эти бумаги? Кто их предоставил? Подобный поворот ударит лично по мне, да так, что костей не собрать. Сложно всё в этом мире, простота же, она для наивных дурачков, верящих в крылатых фей и белых единорогов.

Закончилось всё это… утром. Хорошо хоть поспать удалось, прямо на диванчике в гостиной. Туркул старательно оберегал тайну моей персоны даже от большинства своих людей, как и говорил. Можно было, причём без каких-либо сложностей, отправиться спать в более предназначенную для этого комнату, но… я не увидел в этом особого смысла. Знал, что как только закончится фотокопирование архива, я загружусь в автомобиль – не этот, а другой, которых пригонят подчинённые Туркула - и отправлюсь восвояси из этого города. Куда? Сначала в Берн, где собирался поместить архив в арендованный сейф. Или сейфы, в зависимости от того, какого они объёма. И только после этого, воспользовавшись дипломатическим паспортом, эвакуироваться обратно в СССР, спеша доложить как о выполненном, кхм, задании, так и о сложностях, возникших в процессе выполнения оного. План переноса проблем с живой головы на мёртвые был уже отработан в деталях. Позиция также была воистину бронебойная, по большому счёту предъявить мне было нечего, помимо благодарности. А проверки… переживу. Дырок в выстроенной при помощи Павла Игнатьевича версии быть не должно. Всё ж старая жандармская школа и уровень ОГПУ – это несколько разные весовые категории.

Глава 8

Глава 8

СССР, Москва, сентябрь 1932 года

Лето выдалось жаркое! Не столько даже в прямом, сколько в переносном смысле слова. После встречи с генералом Туркулом мне без особых проблем удалось добраться до Берна, поместить документы в пару больших сейфов, а там и воспользоваться одним из резервных каналов для эвакуации на «советскую родину», заешь её клопы.

И началось… хождение до кругам бюрократического ада внутри уже привычного «гнездилища чекистов», ОГПУ. Задание было выполнено, тут ни у кого сомнений быть не могло. Лев Давидович Троцкий скончался от острого свинцового отравления, сей факт признавали все европейские газеты. Более того, я сумел добыть немалую часть его архива, что служило дополнительным взносов в «копилку» лично мою и главы ИНО Артузова. Гибель группы под руководством Серебрянского в таких условиях без особых душевных мук списывалась в приемлемые потери даже без учёта посторонних факторов. Однако именно они и вызывали «бурление болотных газов» не только в ОГПУ, но и там, за стенами Кремля.

Письма Троцкого, спустя несколько дней после его убийства всплывшие в редакциях крупнейших газет Европы и за океаном. Их подлинность была несомненная. Содержание, учитывая ранее произошедшие события, тоже практически никем не опровергалось. Вот потому советскую верхушку и лично «товарища» Сталина-Джугашвили крючило, словно эпилептика в момент особо сильного припадка. Покойный Лев Давидович и из своей могилы ухитрился испортить Сталину настроение, посмертно обвинив того в своей гибели. Более того, письма показывали, что даже командир группы, посланной убить бывшего председателя Реввоенсовета оказался из числа симпатизирующих беглецу из СССР, проигравшему раунд, но продолжавшему быть опасным и пользоваться поддержкой не только вовне, но и внутри «красной машины».

Генеральный секретарь ЦК ВКПб был в ярости и эхо от этого его чувства расходилось во все стороны, подобно взрывной волне. В том, что Троцкого предупредили, сомнений не было. В виновности Серебрянского практически не имелось. Против «товарища Яши» играли такие факты как давнее покровительство расстрелянного троцкиста Блюмкина, связи с иными симпатизантами Троцкого, туда же подшили и порой звучавшие высказывания, бывшие не самого верноподданнического по отношению к Сталину-Джугашвили тона. Был бы человек а обвинить его в СССР всегда могли. А уж если он и защититься не может по причине смерти…

Остатки его группы рвали в клочья. Многих уже арестовали в превентивномпорядке, часть оставалась на свободе, но… Один пустился в бега из естественного чувства самосохранения, сим фактом столь роскошно сыграв на руку моей версии, что я чуть не прослезился от умиления… когда был уверен, что этого никто не увидит.

Подозрения в мой адрес? Упаси боги! Главная цель – собственно Троцкий – устранена, а с ней и неожиданные, из разряда «гнусных предателей-троцкистов. В их число попали сам Серебрянский – по понятным причинам – а также его ученица и протеже Светлана Кожина. Почему именно она? Хотя бы по причине выказываемой антипатии к моей персоне, которую не могли не заметить ещё в Париже. Всего то и надо было заменить истинную причину на подкорректированную. Вуаля, готова убеждённая троцкистка, под стать «товарищу Яше», её наставнику и кумиру. Я узнавал раньше, она и впрямь считала его образцом для подражания. Итог, как говорится. закономерен, грешно было не воспользоваться такой хорошей картой. Ах да. я ещё и не позволил, чтобы в руки швейцарской полиции попали формальные доказательства причастности СССР к убийству Троцкого. Устроенный пожар повредил тела до такой степени, что ни о каком опознании и речи быть не могло. Разве что по зубным картам, но их можно применить лишь к тем, у кого они есть. А карты Серебрянского со товарищи имелись лишь в СССР, откуда их никто выдавать не собирался.

К сожалению, я недооценил степень бюрократизма и волокиты, которая царила в ОГПУ. Меня допрашивали и передопрашивали, прося и настаивая. Требуя и приказывая как можно более подробно расписать все действия Серебрянского, Кожиной. Иных членов группы от и до. Проклятье, да их даже что они ели на завтрак и сколько раз в сортир ходили интересовало! Изучение проявивших своё нутро троцкистов во всех мельчайших подробностях. Чёрт, чёрт, чёрт!

Почти месяц этого донельзя раздражающего безумия. Предельно вежливого, доброжелательного, но я находится под постоянным присмотром как особо важный и ценный источник информации. Лариса аж со смеху покатывалась, наблюдая за выражением безграничного страдания на моём лице. Лишним было бы упоминать, что контакты с группой Ларионова поддерживала она, да и то в довольно усечённом варианте. Сейчас от них требовалось лишь готовиться и ждать. Готовиться к новых операциям и ждать прибытия очередных групп.

К слову сказать, за время моего отсутствия они разок отличились, в порядке личной инициативы совершив ещё одно громкое убийство. На сей раз под раздачу подвернулся Шкляр Моисей Изральевич, председатель правления Торгсина. Его изрешетили вместе с водителем прямо в автомобиле у собственного дома, из трёх пистолетов. Два были в руках у Павла Игнатьевича, один у Ларионова. С отрезанием голов возиться времени не было, но табличку «Красный ростовщик подавился скупаемыми за бесценок золотом и валютой» на капот автомобиля положили и про фото не забыли. Этакая коррекция планов. Грабить Торгсин за ради получения необходимых для функционирования резидентуры средств уже не было смысла. но совсем отказываться от работы со столь гнусной конторой никому не хотелось. Вот и результат.

Особо важной персоной Шкляра назвать не получилось бы. но его принадлежность к успевшему получить довольно гнусную известность Торгсину многое значила. Зарубежная пресса ухватилась и за эту смерть. Произошла то она не абы когда, а спустя несколько дней после смерти Троцкого, когда о ней писали во всех газетах. В том числе и советских. Сложить два и два мог даже тупой как пробка рабфаковец.