Аня из Инглсайда - Монтгомери Люси Мод - Страница 28

— А мать Олдена?

— Она тоже не возражает. Когда Олден сказал ей перед прошлым Рождеством о нашей помолвке, она обратилась к Библии, и первый стих на странице, которую она открыла, был «Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей»[11]. Она сказала, что ей совершенно ясно, как она должна поступить, и тут же дала свое согласие. Она собирается переехать в свой маленький домик в Лоубридже.

— Я рада, что вам не придется жить с тем зеленым плюшевым диваном, — сказала Аня.

— Диваном? О да, мебель очень старомодная, не правда ли? Но она возьмет ее с собой, а Олден собирается обставить весь дом заново. Так что, видите, миссис Блайт, все довольны, и, может быть, вы тоже пожелаете нам счастья?

Аня подалась вперед и поцеловала прохладную атласную щечку Стеллы.

— Я очень рада за вас, дорогая моя. Да благословит Господь грядущие дни вашей жизни!

Когда Стелла ушла, Аня бросилась наверх, в свою комнату, чтобы хоть на несколько минут спрятаться от всех. Цинично откровенная, кривобокая старая луна выплывала из-за косматых облаков в восточной части неба, и поля вдали, казалось, подмигивали ей, лукаво и злорадно.

Аня подвела итоги минувших недель. Она испортила ковер в столовой и потолок в библиотеке и лишилась двух семейных реликвий, она пыталась сделать миссис Черчиль орудием в своих руках, и та, должно быть, посмеивалась над ней исподтишка все это время.

— Кто, — спросила Аня у луны, — поставил себя в самое дурацкое положение? Я знаю, каким будет мнение Гилберта. Сколько труда положила я, чтобы сосватать юношу и девушку, которые уже были помолвлены! О, я исцелилась от страсти устраивать чужие браки — совершенно исцелилась! Никогда больше я и пальцем не шевельну, чтобы привести кого-либо к супружеству, — пусть хоть никто на свете никогда не женится и не выйдет замуж. Одно утешение — Джен Прингль в письме, которое пришло сегодня, пишет, что собирается замуж за Льюиса Стедмана, с которым познакомилась у меня на вечеринке. Так что я пожертвовала стеклянными подсвечниками не совсем напрасно… Мальчики, мальчики! Неужели вам обязательно поднимать такой адский шум?

— Мы совы, мы должны ухать, — объявил обиженный голос Джема из темных кустов. Он знал, что ухает великолепно. Джем мог подражать голосу любой лесной птицы или зверька. Уолтеру это удавалось не так хорошо, и вскоре он, превратившись из совы в маленького разочарованного мальчика, тихонько вошел к маме в поисках утешения.

— Мама, я думал, что сверчки поют, а мистер Картер Флэгг сказал сегодня, что это не так, что они просто производят эти звуки, поскрипывая задними ножками. Это правда, мама?

— Да, что-то в этом роде… Я не совсем точно знаю, как это происходит. Но такой уж у них способ петь…

— Мне он не нравится. Мне больше уже никогда не будет приятно слушать их пение.

— О нет, тебе будет приятно. Со временем ты забудешь о поскрипывающих ножках и будешь думать только об их волшебном хоре на нескошенных лугах и осенних холмах… Не пора ли тебе спать, сыночек?

— Мама, ты расскажешь мне на ночь сказку, от которой по спине пробегает холодок? И посидишь потом возле моей кровати, пока я не усну?

— А для чего еще существуют мамы, дорогой?

18

— «Пришла пора, — заметил Морж, — поговорить о…»[12] том, чтобы завести собаку, — улыбнулся Гилберт.

В Инглсайде не было собаки с тех пор, как умер сеттер Рекс, но мальчикам, по мнению доктора, следовало иметь собаку, и он решил, что купит и подарит им щенка. Однако он был так занят в ту осень, что постоянно откладывал покупку, и в конце концов в один из ноябрьских дней Джем, ходивший в гости к школьному приятелю, привел домой маленького желтого песика с навостренными черными ушками.

— Мне дал его Джо Риз, мама. Его зовут Джип. Какой у него милый хвостик, правда? Мне ведь можно оставить его себе, да, мама?

— Что это за порода, дорогой? — спросила Аня с сомнением.

— Я… я думаю, что он многих пород одновременно, — сказал Джем. — От этого он еще интереснее. Тебе так не кажется, мама? Гораздо интереснее, чем если бы он был только одной породы. Пожалуйста, мама!

— Ну, если папа скажет «да».

Гилберт сказал «да», и Джем вступил во владение своим наследством. Все в Инглсайде с радостью приняли Джипа в члены семьи — кроме Заморыша, выразившего свое мнение без околичностей. Даже Сюзан привязалась к нему, и, когда она пряла на чердаке в дождливые дни, Джип, в отсутствие ушедшего в школу хозяина, оставался с ней, охотясь в свое удовольствие на воображаемых крыс в темных уголках и издавая визг ужаса всякий раз, когда азарт преследователя случайно приводил его слишком близко к маленькой прялке. Ею никогда не пользовались — на чердаке ее оставили уехавшие Морганы, которым раньше принадлежал дом, и она стояла в своем уголке, как маленькая сгорбленная старушка. Никто не мог понять, почему она вызывала у Джипа такой страх. Его ничуть не пугала большая прялка, и он спокойно сидел рядом с ней, даже когда ее колесо быстро крутилось, и бегал за Сюзан, когда та ходила взад и вперед по чердаку, скручивая длинную шерстяную нить.

Сюзан соглашалась признать, что собака вполне может составить компанию человеку, и считала манеру Джипа ложиться на спину и махать передними лапами в воздухе, выпрашивая косточку, самым ловким из всех собачьих трюков. Она рассердилась не меньше Джема, когда Берти Шекспир с насмешливой улыбкой бросил небрежно:

— И это называется собакой?

— Мы называем это собакой, — заявила Сюзан с угрожающим спокойствием. — Вы, возможно, назвали бы это гиппопотамом.

И Берти пришлось отправиться в этот день домой, не получив куска чудесного лакомства, которое Сюзан называла «сухой яблочный торт» и всегда пекла его для Джема, Уолтера и их приятелей. Ее не было поблизости, когда Мак Риз спросил: «Вы выловили его из речки?», но Джем сумел постоять за своего песика, а когда Нэт Флэгг сказал, что ноги у Джипа слишком длинные для такой маленькой собаки, Джем резко возразил, что собачьи ноги должны быть достаточно длинными, чтобы доставать до земли. Нэт не отличался сообразительностью, и этот довод сразил его окончательно.

Ноябрь в этот год был скуп на солнечные дни: холодные ветры продували насквозь густую сеть серебристых ветвей обнаженной кленовой рощи, в ложбине почти все время лежал туман — не чарующий и внушающий суеверный страх, но тот, который папа называл «пакостной, подавляющей, промозглой, промачивающей пеленой». Инглсайдская детвора была вынуждена проводить большую часть времени, предназначенную для игр, на большом чердаке, но в саду у них появились чудесные друзья — две куропатки, прилетавшие каждый вечер к одной и той же огромной старой яблоне, и пять великолепных голубых соек были все еще верны своим маленьким приятелям и весело клохтали, склевывая угощение, разложенное для них на лужайке. Только они были жадные и себялюбивые и отгоняли всех других птиц.

Зима установилась в декабре, и снег шел почти не переставая целых три недели. Поля за Инглсайдом были нетронутыми серебристыми просторами, изгородь и столбики ворот надели высокие белые шапки, окна белели волшебными узорами, и огни Инглсайда расцветали в матовых снежных сумерках, зазывая домой всех странников. Сюзан казалось, что еще никогда в зимние месяцы не было столько новорожденных, сколько в этот год, и, оставляя из вечера в вечер доктору в буфетной «его кусок», она с мрачным видом высказывала мнение, что, если он выдержит такую нагрузку до весны, это будет истинным чудом.

— У Дрю девятый младенец! Как будто еще недостаточно Дрю на этом свете!

— Я полагаю, Сюзан, что миссис Дрю будет считать его таким же сокровищем, каким мы считаем нашу Риллу.