Виртуальная реальность (СИ) - "Iolka Eson" - Страница 4

…Так кто ж ты, наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Гете. «Фауст»

«Знойный воздух сгустился, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок… Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.»

Призрачный гражданин исчез, а на скамейке задыхаясь от жары остались сидеть Берлиоз и Бездомный. Ира мельком скользнула по их лицам и тут же поняла, насколько глупы, мелочны и жадны эти люди и как жалки они со своими потугами влезть в вечность, дорога в которую для них может быть только одна — любым способом уцепившись за славу чего-то или кого-то великого. Память о них может остаться только если их путь пересечет чужую славу, и не важно под каким углом будет это пресечение. Ведь помнят люди о Понтии Пилате и Иуде из Кириафа. Они не хуже и не лучше этих двух деятелей искусства, которыми заинтересовалась Ирина.

В теле Воланда Ира чувствовала себя уверенным и даже более того могущественным человеком, которому настолько скучно, что ради забавы хочется проучить не только этих бумагомарак, проучить все прогнившее общество, потерявшее страх и веру в настоящую силу, людей, поклоняющихся власти и деньгам.

И она легкой походкой направилась по алее навстречу приключениям. Ее левый, зеленый глаз, сверкал абсолютным безумием, а правый был пуст, черен и мертв. Заграничный серый костюм и гармоничные туфли подчеркивали исключительный вкус, изысканность и свободу, которыми располагал Воланд. Он действительно волен делать все, что ему заблагорассудится. Он — главная персона, а все остальных — просто свита. Ира лихо заломила серый берет на ухо и, опираясь на трость с набалдашником в виде головы пуделя, подошла к скамейке с друзьями.

— Извините меня, пожалуйста, — заговорила она мужским голосом, изображая акцент, но не коверкая слов, — что я, не будучи знаком, позволяю себе… но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что…

Поначалу Иру все забавляло. Она подсела на скамейку к обреченным приятелям, стала наигранно расспрашивать их о Боге и их взглядах на веру, и в конце концов сама стала рассказывать историю об Иешуа и Понтии Пилате. В этот момент она перенеслась в то далекое время и незримо присутствовала на допросе. Понтию Пилату нездоровилось, у него жутко болела голова. Это было заметно по черному облачку, зависшему над головой Пилата, над правой частью его черепа.

Облачко вращалось, выедая способность здраво мыслить. Иру это начинало раздражать. Когда же допрашиваемый Иешуа сказал про головную боль и то, что она скоро исчезнет, она не стала ждать, а протянув руку скомкала облачко, и боль исчезла, голова Понтия Пилата просветлела, и он с большим оживлением заговорил с подсудимым.

Вот только Ира стала уставать от этой истории, ей хотелось действий, а не быть молчаливым наблюдателем. Тот, кто жаждет зла, а совершает благо, пронеслось в ее голове.

Нет, все не так! Нет ничего кроме времени и наблюдателя. И если, по мнению наблюдателя, время течет слишком медленно, наблюдатель начинает себя развлекать различными способами.

Вот Дима, он сейчас вообще не в сюжете, чем интересно он занят?

Ира поискала других участников сеанса и обнаружила, что все они были здесь, как и она, все они были невидимы, но прекрасно видели ее, впрочем, развитие сюжета их не сильно интересовало, вся эта развлекающаяся толпа висела под сводами верхом на метлах и о чем-то спорили.

Дима, в образе огромного черного кота, словно серфер стоял на метле, балансируя на задних лапах. Похоже он и являлся предметом спора. Массовка разделилась на две половины, одна половина была уверена в том, что кот не сможет играть в квидич, а другая была уверена, что Бегемот справится.

Среди спорщиков из второй половины был Коровин, он гордо восседал на метле с вытянутой рукой, в которой был зажат сектант, и громко считал по-немецки, — Айн, цвай, драй, фир, фюнф, зекс, зибен, ахт, нойн, цейн…

— Да, — подумала Ира, — Этой парочке вполне себе весело. Интересно, а чем занята моя тень, пока я здесь выламываюсь перед этой шутовской публикой? Похоже, у моей тени гораздо лучше меня получается развлекаться, ну-ка взглянем, чем они там заняты…

И девочка переключилась, оказавшись на корабле.

На корабле

Похоже, они с Димой большим были заняты увлекательной беседой, в которую она и вклинилась.

— И снова я онгелин, не к месту, — подумала девочка на немецком, — Ну да, онгелин — значит не к месту, но почему немецкий?

Или это все из-за счета Коровина? И тут Ира поняла в чем дело. Дима читал ей Фауста в оригинале, на немецком, и ее восприятие в момент переключения было сфокусировано на немецком.

Вы снова здесь, изменчивые тени,

Меня тревожившие с давних пор,

Найдется ль наконец вам воплощенье,

Или остыл мой молодой задор?

Но вы, как дым, надвинулись, виденья,

Туманом мне застлавши кругозор.

Ловлю дыханье ваше грудью всею

И возле вас душою молодею.

Вы воскресили прошлого картины,

Былые дни, былые вечера.

Вдали всплывает сказкою старинной

Любви и дружбы первая пора.

Пронизанный до самой сердцевины

Тоской тех лет и жаждою добра,

Я всех, кто жил в тот полдень лучезарный

Опять припоминаю благодарно.

Им, не услышать следующих песен,

Кому я предыдущие читал.

Распался круг, который был так тесен,

Шум первых одобрений отзвучал.

Непосвященных голос легковесен,

И, признаюсь, мне страшно их похвал,

А прежние ценители и судьи

Рассеялись, кто где, среди безлюдья.

И я прикован силой небывалой

К тем образам, нахлынувшим извне.

Эоловою арфой прорыдало

Начало строф, родившихся вчерне.

Я в трепете, томленье миновало,

Я слезы лью, и тает лед во мне.

Насущное отходит вдаль, а давность,

Приблизившись, приобретает явность.

(Гете Иоганн Вольфганг — Фауст — вступление)

Дима остановил чтение, внимательно посмотрел на Иру и нагло так, не прикрываясь, с протяжным звуком и отчаянно потягиваясь до хруста несуществующих костей, зевнул. А затем улыбнулся Ире, как бы прося прощение и, вот же наглость какая, снова раскрыл свой рот в зевке судорожно и с шумно вдыхая воздух и потянувшись, еще раз выдохнул.

— Предатель! — Сказала Ира, уже понимая, что ей не вырваться из ловушки — ее человеческое тело не обмануть. И она тут-же стала зевать, сперва прикрыв лицо ладошкой, а потом уже нагло, никого не стесняясь и сладко потягиваясь. Она даже встала и прошлась по каюте корабля, разминая тело и уже не стараясь преодолеть волны накатывающей зевоты. А Димка, как только Ира прекращала зевать, тут-же начинал зевать сам сладко и естественно. И в конце концов Ира не выдержала и рассмеялась. Ну понятно же, это он специально меня провоцирует и дразнит, но зачем? Хочет отправить на синхронизацию с тенью? Хочет, чтобы я уснула?

— И че-е-е-е-е-го ты добиваешься? — Произнесла девочка через зевоту.

— О-о-о-о-отправляйся спать, — Произнес Дима. — Возможно ты не чувствуешь, но прошло много времени и твоему железу пора охладиться, пошли спать.

Дима протянул руку Ире, потом рванул к себе, подхватил на руки, перекинул через плечо и что-то напевая понес в спальню, Ирина не сопротивлялась, она действительно устала и ей требовался отдых и физический, и эмоциональный. Она вслушалась в слова напеваемой песенки, песенка была на немецком:

… Elsa Smith geht und klettert zu kussen Nein! — Elsa reagiert, erlaubt es nicht, eine Mutter…

Мозг девочки сразу переключился на немецкий и она, раскачивая свисающими с плеч Димки руками, стала подпевать:

В альпийской деревушке соседям не до сна

Кузнец влюбился в Эльзу, а любит ли она?

Ужасно он грустит весь год, лошадок больше не кует

И Гёте в руки не берёт и пиво не пьёт