Мой друг, покойник
(Новеллы, Роман ) - Рэй Жан - Страница 18

Прикосновение было чудовищным, неописуемым.

Представьте себе скользкий, мягкий труп непонятной консистенции, более холодный, чем бездна, который обхватил вас, словно боа-констриктор.

Почему я вспомнил в этот смертельный час о жалком трупе, найденном в долине по соседству и перевалом Чилкут?

Да! Стоило о нем вспомнить: вонь, ужасающая вонь разложившихся тканей! Эту вонь распространял вокруг себя Зверь. Вонь проникала в мои легкие, душила меня, убивала меня.

Чудовище двигалось неловко, и я понял, что свет моего фонаря, закрепленного на скале, слепил его.

Я нанес ему несколько ударов киркой, острие которого едва пробивало резиноподобную плоть.

Я вдруг отчаянно вскрикнул: свет фонаря удалялся, словно чья-то адская рука быстро уносила его прочь.

Я ощутил, что быстро качусь по склону в объятиях чудовища, которое с каждой секундой брало верх в этом мраке.

Из глубины ночи до меня донесся рев потока.

А я катился и катился вниз!

Сколько метров отделяли меня от фатального падения? Двадцать, десять, один?

Я собрался с последними силами, молясь Богу.

Мне казалось, что мои мышцы рвутся, но я вырвался из ужасающей хватки.

Вокруг меня царила полная ночь. Зверь меня видел, а я его нет.

Боже правый! Нет, я увидел его, ибо передо мной зажглись два ужасающих огня — глаза демона бездны!

К счастью, я не выронил кирку. Я собрался с силами и нанес сильнейший удар между двумя зелеными огнями.

Разнесся невероятный крик боли, почти человеческий стон, голос тоски, который умолял, умолял на неизвестном языке, жалоба раненой женщины, которая достигла моего сердца, которая разжалобила меня.

Рыдания, почти музыкальный голос, непонятный язык, в плаче слышалось что-то нежное, быть может, обещания…

Было ли это новым, последним оружием этого адского чудовища?

Огненные глаза еще сияли, но глуше, в них проскальзывали чудесные фиолетовые и золотые огоньки… Я стиснул зубы и нанес новый удар.

Глаза погасли, жалкий стон удалился, наступила тишина, затем в темной дали раздалось бульканье.

Я был в паре метров от бездны.

Когда я очнулся, Сноу лизал мои щеки.

Как я выбрался из пещеры? Не знаю.

Бледный луч зимнего солнца щекотал мои глаза.

О, как была прекрасна жизнь, меня переполняла радость!

Я собрал богатую жатву золота и решил больше не возвращаться в «шахту» — не стоит искушать существ подземной ночи.

Несколько зарядов динамита навечно закрыли загадочную трещину в скале, отрезав раз и навсегда доступ к погребенным богатствам, но одновременно — закрывая выход в мир солнца чудовищам мрака.

Кладбищенский сторож

Причина, по которой я стал кладбищенским сторожем Сент-Гиттона, господин следователь? Боже, она проста — голод и холод.

Представьте себе человека, одетого в летний костюм, который отшагал шестьдесят километров, разделяющих два города. В одном ему отказали в работе и помощи, а другой — стал его последней надеждой. Представьте себе существо, питающееся пахнущими гнилью морковками и кислыми твердыми яблоками, забытыми на траве пустынного сада; представьте себе человека, мокнущего под октябрьским дождем, гнущегося под яростными порывами северного ветра, и вы поймете, кем я был в момент, когда вошел в пригород вашего мрачного городка.

Я постучался в первый же дом. Он оказался постоялым двором «Две Ивы», где участливый хозяин напоил меня горячим кофе, дал хлеба и селедки, и где он же, выслушав рассказ о моих бедах, сообщил, что недавно покинул свое место сторож кладбища Сент-Гиттон и что там ищут нового сторожа.

Почему я должен бояться мертвых? Страдать меня заставили живые. Могут ли мертвые быть более жестокими?

Стоит ли скрывать от вас, что испытал радость, когда меня тут же взяли на работу два оставшихся сторожа, которые полностью распоряжались кладбищем и всеми делами, связанными с ним?

Конечно, я был счастлив — меня сразу же тепло одели и накормили. Ах, какой был обед! Толстые ломти кровавого мяса, плавающий в жиру паштет, жареная в сале золотистая картошка.

Теперь несколько слов о кладбище Сент-Гиттон — просторное место последнего успокоения, где не хоронят уже двадцать лет. Могильные плиты на нем выщерблены, а надписи съедены лишайником и дождями. Некоторые памятники просто-напросто развалились. Другие ушли под землю из-за осыпей — торчит лишь несколько сантиметров серого камня. Дорожки заполонили кустарники, а лужайки превратились в джунгли.

Муниципалитет, отчаянно нуждающийся в деньгах и хоронящий теперь своих покойников на огромном Западном кладбище, собирался преобразовать старый некрополь в промышленную зону.

Но владельцы фабрик не захотели размещать там свои производства, поскольку были не менее суеверными, чем жители пригорода, которые по вечерам, собравшись у своих печурок и слушая стоны ветра в ивах кладбища Сент-Гиттон, рассказывают ужасные истории про оживших мертвецов.

Восемь лет назад все изменилось.

Незадолго до смерти богатейшая герцогиня Ополченская — то ли болгарская, то ли русская знатная дама — предложила городу выкупить старое кладбище за фантастическую сумму при условии, что ее там похоронят и что она будет последней покойницей на нем.

Она добавила, что кладбище будет денно и нощно охраняться тремя сторожами, материальное содержание которых оговорено завещанием. Двух сторожей она назначила сама, а третьего следовало нанять. Повторяю, город был беден — он с радостью согласился на предложение.

Тут же бригада рабочих принялась возводить в отдаленном уголке кладбища огромный мавзолей, похожий на дворец, а стены стали выше в три раза и по их верху укрепили железные острия.

Сразу по окончании строительства мавзолей принял останки герцогини. Жители увидели в этом проявление оригинальности — миллионерша велела похоронить себя вместе с драгоценностями и заранее решила обезопасить свое последнее пристанище от грабителей могил.

Со мной же приключилось следующее.

Два сторожа оказали мне радушный прием.

Два громилы с бульдожьими мордами. Однако людьми они оказались славными, поскольку я видел их радость и удовлетворение, когда они наблюдали, с каким аппетитом я ем, ибо только добрые сердца могут радоваться аппетиту отверженных.

Поступив на службу, я дал клятву, что буду строго соблюдать следующие правила:

— Не покидать пределов кладбища в течение всего срока службы — один год.

— Не поддерживать никаких связей с внешним миром и не искать их. Кроме того, мне было категорически запрещено приближаться к мавзолею герцогини.

Величо, который следит за порядком именно в этом уголке кладбища, сказал, что ему предписано стрелять по любому, кто подойдет к могиле.

Говоря это, он небрежно вскинул карабин в сторону стоящего вдалеке тополя, где на ветке прыгала крохотная тень. Грянул выстрел, и красногрудый снегирь рухнул на землю.

Величо стрелял отменно.

Он доказывал это ежедневно, поскольку кладбище кишело кроликами, дикими голубями и даже фазанами, быстро мелькающими в кустах.

Второй сторож, Осип, был единственным, кто имел право покидать кладбище, чтобы закупать съестное. Он же готовил из дичи чудесные блюда. Я вспоминаю о восхитительном студне из птицы, застывшей в золотистом желе. Студень таял во рту, оставляя неповторимый вкус нежнейшего мяса, трюфелей, фисташек, пряностей и жира.

Весь день я проводил за столом и в прогулках по печальному парку, в который уже давно превратилось кладбище.

Я выпросил у Величо карабин, но, будучи посредственным стрелком, поднимал только эхо, которое со стоном прокатывалось меж забытых могил.

Вечером, в небольшой сторожке, мы усаживались у печки, чей слюдяной глаз посверкивал красным светом.

Снаружи выл ветер. Осип и Величо говорили мало.

Их лица были всегда на три четверти повернуты к высокому окну, затянутому ночной тьмой. Они, казалось, все время к чему-то прислушивались, и их толстые собачьи морды выражали тоску.