Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Мю Цефея. Шторм и штиль (альманах) - Давыдова Александра - Страница 39


39
Изменить размер шрифта:

А с ветром сегодня повезло: мокрые порывы били прямо в лицо, унося прочь запахи людей. Они несли с собой горечь соли и водорослей, чайную сладость болот. Нигдеев, щурясь, обвел дымчатый горизонт хозяйским взглядом. Где-то на плато бродил медведь, которому некуда было сбежать, кроме как обратно к тропе. Добыча. Зверь. Матерый. С подхода возьму. Забыв о спутнике, Нигдеев мысленно перебирал старые, пропахшие порохом и табачным дымом слова, от которых замирало в груди и блаженно щекотало в горле.

От крутого подъема пересохло во рту. Нигдеев сгреб горсть брусники и, заранее кривясь, бросил в рот. Тут же до боли свело челюсти, слюна струйками ударила в нёбо, но он упрямо жевал. На вкус брусника была как ветер: кислота сменилась сладкой горечью, от которой щекотало в носу, горькой сладостью, той самой, что наполняла сейчас пасть медведя, которого они пришли убить. Это было странно и хорошо. В этом было что-то древнее, что-то от тех времен, когда колдовство являлось частью мира: стать зверем, чтобы убить зверя. Нигдеев невольно шевельнул ноздрями, чувствуя себя дикарем, сильным и вольным, способным уловить в сплетении запахов густую медвежью струю.

— Эх, хорошо здесь, — тоскливо протянул Юрка и снова взглянул на часы. — Так бы и остался здесь, не возвращался бы.

— Что, со скандалом ушел? — спросил Нигдеев, возвращаясь в реальность. — Что ты все на часы смотришь, опаздываешь, что ли?

— Да нет… не то что бы… Глупостей всяких навыдумывала… А я что поделаю? Поклялся вот, что вечером обязательно в кино сходим. — Юрка пожал плечами. — Спиногрыз ее доводит. Что ни день — то истерика, все ему не так, сил уже нет. Два года всего сопляку, а уже… — Юрка махнул рукой: — Да черт с ними.

Он содрал с головы шапку, почесал лоб, взъерошив влажные после подъема волосы. Подставил лицо ветру. Потянулся всем телом, до хруста, до судорожного привизга, шумно втянул носом воздух — и обмяк, резко уронил руки, смутно улыбаясь. Нигдеев вдруг понял, что ему не нравится эта улыбка: крылась в ней какая-то пустота, словно Юрка разом лишился всех мыслей — или волевым усилием вымел их из головы, намеренно уподобившись недоразвитому идиоту, способному лишь на тупое, почти животное довольство. Скверная, необъяснимо тревожащая улыбка; от ее вида у Нигдеева противно засосало под ложечкой.

— Смотри, мозги выдует, — делано усмехнулся он.

Юрка легкомысленно рассмеялся и подхватил с земли угловатый черно-ржавый булыжник. Подкинул его на ладони. Пошарив по карманам, выудил маленький пухлый ключ с простенькой бородкой. Взглянул на него с изумлением, будто не понимая, что это и откуда взялось, — и тут же, будто вспомнив о чем-то, помрачнел. Все еще хмурясь, он поднес ключ поближе к булыжнику и разжал пальцы. Неуловимо быстро ключ рванулся к камню и прилип со звонким металлическим щелчком. Юрка счастливо вздохнул, с некоторым усилием оторвал ключ и, отведя его в сторону, снова разжал пальцы.

Звяк! Неуместный звук почти болезненно ударил по барабанным перепонкам, и Нигдеев сморщился.

— Никогда не надоедает, — радостно поделился Юрка, снова отколупывая ключ.

Звяк!

— Ну хватит, — не выдержал Нигдеев. — Забыл, зачем пришли?

— Ах да, — спохватился Юрка и торопливо отбросил камень. Грохот заставил Нигдеева содрогнуться от возмущения. Вот же охотничек на его голову… Хорошо, что ветер сносит и глушит звуки.

Юрка, снова насупившись, вертел в руках свою железку. Присмотревшись, Нигдеев узнал ключ от шкафа — стандартного лакированного монстра, стоящего почти в любой квартире. У Нигдеева тоже был такой. Жидкие замки на его тяжелых, как надгробные плиты, дверях мог бы открыть и ребенок с игрушечным ножиком. Их никогда и никто не использовал; ключи бессмысленно торчали в своих скважинах, изредка оставляя синяки на предплечьях и цепляясь за одежду. И совершенно незачем было таскать их с собой.

— Идем, — сказал Нигдеев. — Он, скорее всего, у восточного края кормится, на большом брусничнике.

— Кто? — удивленно спросил Юрка и тут же спохватился: — Ах да…

— Охотничек, — пробормотал Нигдеев и зашагал вперед, по щиколотку проваливаясь в мягкий мох и царапая брезентовые штаны корявыми березовыми сучьями.

Они двигались хаотично, не особо задумываясь о направлении, глядя больше под ноги, чем по сторонам: то обходили участки трясины, поросшей обманчиво-сухой серебристой травой, то сворачивали в сторону, приняв за след вмятины в упругом мху. Прислушивались, принюхивались. Останавливались, чтобы сосредоточенно осмотреть болото в бинокли, выглядывая среди желто-бурого ковра березы — такое же бурое пятно медведя. Влага оседала на линзах мельчайшими капельками. Аккуратист Юрка обтирал их чистым носовым платком. Нигдеев — полой фланелевой рубашки.

Они успели пройти пару, а то и тройку километров — ноги уже начинали гудеть, — когда Нигдеев понял, что что-то идет не так. Как ни обтирал он линзы — стекла оставались мутными. Умаявшись, Нигдеев опустил бинокль и наконец — впервые за последний час, а то и полтора очнувшись от горячки выслеживания — просто огляделся по сторонам.

— Ну вот, приплыли, — сказал Юрка со странным, почти ликующим облегчением.

Нигдеев мрачно сплюнул. Плато на глазах затягивало туманом. Серые клочья неслись, задевая кустарник, а впереди за влажной вуалью перло уже серьезное — из-за края плато лезли плотные клубы цвета синяка с ослепительно-белой кромкой поверху.

— Может, растащит еще, — упрямо сказал Нигдеев, сам себе не веря.

Юрка даже не стал отвечать. Совершенно очевидно было, что не растащит; ветер будет подгонять с моря клочья тумана и мелкую морось весь день. Даже если туман слегка разойдется — весь день будет серо, размыто, смурно. Весь день — ни единого шанса увидеть медведя до того, как тот учует людей и уйдет, так и не замеченный.

А туман и не думал расходиться. Туман светлел, отливая перламутром, и уже не видно было не то что края плато — кривой лиственнички, которую Нигдеев обогнул как раз перед тем, как в очередной раз оглядеть болото в бинокль. Туман густел и распухал, как яичные белки под венчиком. Туман на глазах поедал пространство, оставляя лишь мертвенную белизну.

— Давай-ка спускаться, — напряженно сказал Юрка, и Нигдеев медленно кивнул, глядя в подступающую молочную пустоту:

— Ладно, пойдем…

Он помедлил, закуривая — теперь незачем было заботиться о том, что дым спугнет зверя. Юрка с готовностью сделал пару шагов и смущенно замер.

— А куда идти-то? Что-то я направление потерял, — неохотно признался он. Нигдеев ухмыльнулся, но стоило ему оглядеться — и насмешливая улыбка сползла с лица. Привычным движением он вытащил из кармана компас, бросил на него короткий взгляд и тут же убрал с коротким нервным смешком.

— Придется подождать, пока растащит, — сказал он.

— Чем… растащит? — тихо спросил Юрка, и Нигдеев замер.

Ветра не было. Ветра вообще, совсем не было; полный штиль; абсолютная неподвижность. Нигдеев вдруг осознал, что впервые за годы, прожитые в этом городе, он не слышит свиста ветра в ушах. Этого не могло быть. Это было неправильно. Ветер никогда не прекращался. Он то посвистывал, то завывал, то ревел, когда на побережье обрушивались отголоски тайфунов; он сносил крыши и игриво швырялся песком в глаза, выдувал остатки тепла из-под куртки, горячо и щекотно путался в бороде, отталкивал, заманивал, сводил с ума. Ветер был всегда; и вот он стих — и время остановилось. Нигдеев оказался в незнакомом, пустом, мертвом мире. Он потянул ноздрями безжизненный воздух — и не почуял ничего, кроме ужасающе невыразительного запаха воды.

Юрка тревожно посмотрел на часы. Удивленно сморщил лоб:

— Вот черт, встали…

— Мои тоже, — ответил Нигдеев, проверив. — Магнитка… Не надо было вообще брать, теперь только выкинуть.

— Как ты думаешь, это надолго? — почему-то шепотом спросил Юрка.

Нигдеев пожал плечами. Подумал почему-то о Юркиной жене — как она ждет неведомо чего, всегда одна, с орущим ребенком на руках, в чужом, пасмурном, насквозь продутом городе, и ветер бьется в окна, ломится в голову, выстуживает душу; ветер ноет, кричит, рыдает, изо дня в день, из года в год, — а потом вдруг затихает, и наступает мертвый штиль. Нигдеев потряс головой, отгоняя образ серой от тоски женщины, глядящей широко раскрытыми глазами в пустоту за окном.