Мой папа - плейбой (СИ) - Резник Юлия - Страница 24

— Послушай… Я в тысячный раз уже, наверное, скажу, что очень сожалею. Знаю, что мои слова ничего не меняют, но… Рит, я все равно буду стараться. Он мой сын. Я… люблю его. Поверь, никто не накажет меня сильнее, чем я уже сам себя наказал. Каждый раз, когда я на него смотрю… чем бы он ни занимался в эту минуту… я думаю о том, что потерял. Это теперь навсегда со мной, понимаешь?!

Рита сглотнула. Кровь шумела в ушах вместе со словами Богдана. И эти слова пробили брешь в ее броне и, проникнув внутрь, проросли в душу сомнением.

— Чего ты хочешь, Богдан? — прошептала Рита, не глядя ему в глаза.

— Я хотел бы все вернуть.

— Ты сам сказал, что это невозможно.

— Тогда для начала я бы не отказался стать тебе другом. Как раньше. Помнишь, Измайлова? Давай начнем с этого?

— И ничего больше?

— Вот тебе крест! Ради спокойствия сына, Рит, давай попробуем?

Глава 16

Видимо, в знак дружбы Рита усадила Связерского чистить картошку. Ага. Так все и было. Она протянула ему маленькое пластмассовое ведро и овощечистку.

— Ты серьезно? — скривился Богдан.

— А что? Это как-то попирает твою мужественность? Плейбои не чистят картошку? — спросила Рита голосом, чуть менее напряженным, чем в самом начале.

Богдан вздернул бровь. Отложил в сторону овощечистку и, демонстративно взяв со стола небольшой нож, принялся за работу. Он рано научился готовить. Чтобы не сдохнуть с голоду, когда мать с отцом находились в очередном запое, приходилось напрячься. Картошка долгое время оставалась единственной доступной для него едой. Просто потому, что она была дешевой, а деньги в их семье тратились лишь на горькую.

Очистки падали в мусорное ведро длинными, закрученными в спирали полосками. Наверное, такие умения, как и езда на велосипеде — не забываются, сколько бы времени не прошло, — подумал Богдан с удивлением. Он-то полагал, что за прошедшие годы утратил сноровку, но нет. У него выходило все так же ловко.

Рита же, убедившись, что он неплохо справляется, кивнула головой, сложила овощи в миску и пошла к уличному крану, чтобы их вымыть. Набрала воды, отставила посудину на скамейку и, склонившись к самому носику, сделала несколько жадных глотков. Когда она медленно выпрямилась, большая хрустальная капля сорвалась с губ и упала прямо в ямку на шее. Марго смахнула ту тыльной стороной ладони, оставляя на коже серый развод, и, закрыв глаза, с видимым наслаждением подставила руки под прохладную воду.

А Богдан замер. Застыл, как дурак. Его будто током прошибло. Это было самое чувственное, самое прекрасное зрелище, которое он когда-либо видел. Оно подхватило его и протащило по самым дальним, самым потаенным лабиринтам памяти, где он был с ней. Горло сжал спазм. Сердце садануло о ребра. Последнее время он чувствовал себя древним, как мир, стариком. Несчастным и очень одиноким. И если быть откровенным, это гулкое одиночество, оно ведь в нем все эти годы было. Годы неудовлетворенности собой, каких бы вершин ни достиг, и на какие бы высоты ни забрался. Он просто обманывался. А оно было… занозой сидело в сердце. И не спасали от него ни женщины, которых у Богдана было в избытке, ни деньги, ни прущая в гору карьера.

Господи! Сколько же времени он потратил на этот самообман…

Рита открыла глаза, будто нехотя повернула вентиль и, вымыв овощи в миске, выплеснула воду прямо на цветущую клумбу.

— А где же дед? — сглотнул Богдан, возвращаясь к картошке.

— На полях. У него здесь много земли… — Рита потянулась к его руке. Чуть повернула запястье, так, чтобы ей стал виден циферблат часов. Она не делала ничего такого, а у Богдана внутри от ее касаний будто кровь закипела. И стало жарко, невыносимо… И палящее июльское солнце здесь было совсем ни при чем. Рита вскинула взгляд и резко отшатнулась. Наверное, увидела то, что он старательно прятал, чтобы ее не спугнуть и… таки испугалась. Отступила дергано, как будто вообще убежать хотела, передумав в последний момент. А руку, которой его касалась, вытерла о старенькое платье.

Богдан сжал челюсти. Он не представлял, что её брезгливость так больно по нему ударит. И не был к тому готов. Он вообще не был готов к тому, что происходило.

— Уже двенадцать. Нужно поторапливаться. Дед вернется к обеду голодным.

Богдан кивнул и опустил взгляд к проклятой картошке.

На улице послышался детский смех и звук голосов, который все приближался.

— Марк с друзьями, — прокомментировала Рита, вытянув шею и встав на носочки. Смешная… Невольно Богдан улыбнулся. Марго же, напротив, вернулась на пятки и строго, ну, совсем, как какая-нибудь учительница, насупила брови. — Послушай меня…

— Я весь внимание.

— Нормальные отношения между нами могут быть только в одном случае, — затараторила Рита, как шпион, оглядываясь по сторонам.

— Это в каком же?

— В том случае, если ты перестанешь действовать за моей спиной. Клянусь, если еще хоть раз… хоть один единственный раз ты припрешься без приглашения — считай, что никакого мира не было. Отныне и навсегда любой твой шаг в направлении моего сына, а уж тем более твои визиты, должны согласовываться со мной. Ну?! Что ты молчишь?

— Нашего сына, — поправил Риту Богдан, с трудом выдержав ее мечущий искры взгляд.

Она не успела ответить. Калитка открылась, сначала во двор влетел мяч, следом — Марик. Взмокший весь так, что волосы на макушке слиплись и торчали вверх. Такой счастливый… Улыбающийся на все тридцать два. Любимый… такой. Богдан не ожидал, что сможет настолько сильно к нему прикипеть. Полюбить так быстро и так необратимо. Даже когда Связерский решил наладить с мальчишкой контакт, он не представлял, что это будет до такой степени… правильно, господи! Так легко. Он симпатизировал Марику, когда они общались по интернету, но когда его увидел, узнал… Черт. Он пропал. Богдану хотелось бегать и орать во всю глотку — это мой сын! Посмотрите, это правда мой сын! Вот этот улыбчивый, умный, веселый парень — мой сын. Мой…

— Ты меня услышал? — шепнула Рита сердито.

— Конечно. Теперь я буду согласовывать с тобой каждый шаг, — примирительно поднял грязные ладони вверх Богдан.

— О чем речь? — чуть громче, чем следовало, проорал Марк, взбегая по ступенькам и протягивая отцу руку. — Я думал, ты позже приедешь…

— Пробок практически не было. И я быстро нашел дорогу. Мы раньше в этих местах частенько бывали.

— С друзьями?

— Нет… С твоей мамой.

— Круто.

Марк выхватил из рук матери огурец и захрустел.

— А мне почему ничего не сказал?

— О чем? — состроил невинные глазки ребенок.

— О том, что позвал отца.

— Хм… Я за…

— Если ты скажешь, что забыл, я тебя выпорю за вранье, — пообещала Рита.

— Не забыл я, — буркнул Марик, подходя к ней вплотную, — сюрприз просто сделать хотел. Правда, круто, что папа приехал?! Он может здесь побыть, пока в отпуске!

— Замечательно. Но впредь я бы хотела знать обо всех визитах твоего папы.

Рита и Марк одновременно повернулись к Связерскому, и тот клятвенно пообещал:

— Клянусь! Больше никаких сюрпризов.

Рита и Марик одинаково кивнули. Не имея возможности помочь, Марик упал на стул и провел здоровой рукой по волосам. На несколько минут за столом повисло неловкое молчание.

— Достаточно картошки.

Богдан кивнул. Бросил взгляд на сына. Обычно тот трещал без умолка, так что у Связерского не оставалось шансов сделать что-то не так или еще как-нибудь затупить. Сын будто бы сам подсказывал отцу, как ему себя вести, сглаживал все углы и возможные шероховатости. А тут он молчал, и Богдан вдруг отчетливо понял, что просто не представляет, что ему делать дальше. О чем говорить, и вообще… Он как будто проходил экзамен. Именно в этот момент. Не тогда, когда первым написал Марку, или когда впервые его увидел. Но сейчас…

— Хочешь, погоняем на улице мяч? Можно позвать твоих друзей и…

— Нет! — не дав договорить отцу, сорвавшись в фальцет, проорал Марк. Потом как будто смутился, отвел взгляд. Богдан перевел непонимающий взгляд на Риту, но та, как и он секунду назад, с удивлением смотрела на сына. Он не понимал, что происходит.