Славянский меч
(Роман) - Финжгар Франц - Страница 81

Гибли славины, гибли гунны. Закусив губу, Исток без устали носился по полю. Взгляд его искал Тунюша. Он преследовал беглецов, бил влево, отражал удар справа — раненых гуннов он не трогал — и прорубал себе дорогу в самую жестокую сечу, ища песьи глаза, ища багряный плащ и знакомую шапку. Но тщетно. Его скакун стал ослабевать, измотанный, раненый, покрытый кровью. Ноги лошади подгибались, она спотыкалась, Истоку пришлось выбираться из гущи боя.

Вихрь утихал. Несколько всадников преследовали группу гуннов, пробившихся сквозь славинский отряд. В конце ущелья их встретили лучники, свалили с седла одного, второго, третьего, но человек десять счастливо избежали стрел и вырвались в свободную степь.

Исток велел трубить отбой. С окрестных холмов хлынули волны славинов, заполняя лагерь. Плач, причитания женщин и детей понеслись к небу. Радо соскочил с коня и бросился в шатер, чтоб первым увидеть и обнять Любиницу. Исток среди мертвых тел искал Тунюша.

Напрасно, однако, разыскивал он предателя, напрасно Радо призывал суженую. Тунюша и Любиницы нигде не было.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Славины-победители предавались безудержному веселью. Строгого порядка, о котором мечтал Исток, как не бывало. Воины отстегивали доспехи, сбрасывали в кучу шлемы. Металлические кирасы были слишком тяжелы для их тел, громоздкие каски казались ярмом. Дикие молодцы разбрелись по лагерю и грабили, рвали, уничтожали все, что попадалось под руку; они связывали женщин, дрались между собой из-за красивых рабынь, вырывали друг у друга сосуды с вином, волокли мехи с маслом, резали овец, вонзали крепкие челюсти в копченое мясо. По всей котловине пылали костры, вокруг них с шумом толпились воины, гремели давории, жир стекал с вертелов, пламя пожирало дары Перуну и Моране.

Несколько старейшин вошли в шатер Тунюша. И замерли у входа, остолбенев и разинув от удивления рты. Блеск ослепил их. Невозможно было отвести глаз от этого великолепия, вывезенного из Константинополя, награбленного на юге и на востоке. В центре шатра на мягких перинах, словно вила, возлежала прекрасная Аланка.

Ее тело покрывало шелковое, украшенное тонкими кружевами платье, какие носили в Константинополе самые богатые аристократки, через плечо свисала волнистая, доходящая до полу стола, унизанная драгоценностями. На запястьях и возле локтей сверкали золотые браслеты, в иссиня-черных волосах сияла диадема. Ее бездонные глаза были устремлены на пришельцев, и в них не было мольбы о пощаде, губы ее выражали вызов и насмешку.

— Вон отсюда! — воскликнула она, гордо выпрямляясь. — Вон отсюда, рабы! Перед вами королева, жена великого гунна, сына Аттилы. Не оскверняйте своими ногами землю, по которой ступали ханы и короли. Пусть ваш старейшина сам придет говорить со мной, если ему дорога жизнь славинки Любиницы.

Воины, с улыбкой теснившиеся у входа в шатер, уже было протянули руки к Аланке, чтоб полонить ее, как и всех прочих женщин, но, услыхав имя Любиницы, замерли и переглянулись.

— У нас нет короля и нет с нами старейшины. Мы и есть короли и старейшины народа. Говори, где Любиница! — Ты — наша пленница! — ответил ей самый старший, подступая ближе.

Аланка не шевельнулась, ни тени страха не мелькнуло на ее лице. Словно защищаясь, она подняла свою маленькую руку.

— Нет короля? У овец есть баран, у коз — козел, свиньи следуют за вепрем, а вы, славины, идете в бой без вождя? Аланка — королева и жена самого славного воина, какие есть на земле от Днепра до Константинополя, и она знает, что отборные гуннские воины с Баламбаком во главе разогнали бы вас и порубили в росистой траве, если б ваше скопище не вел кто-то поумнее вас. Пусть он придет, если ему дорога жизнь Любиницы. А коли не пожелает прийти, страшно отомстит вам орел мой Тунюш.

Снова переглянулись между собой воины. Речь шла о жизни Любиницы, и это обуздало их дикий нрав. Они покинули шатер, поставили перед ним стражу, а самый младший поспешил за Истоком.

Даже Исток поразился небывалому богатству и роскоши жилища повелителя гуннов. Таких сверкающих золотом покровов ему не приходилось видеть у самого Эпафродита.

— Ты звала меня? Чего ты хочешь, жена храброго воина и повелителя гуннов?

— Ты вождь?

Исток знал, что славины снаружи слышат его. И чтоб не вызвать у них подозрений, будто он присваивает себе власть, сказал осторожно:

— Я не вождь, но брат среди братьев и сын старейшины Сваруна.

— Исток? — воскликнула удивленная Аланка. — Брат Любиницы?

— Да, брат Любиницы. Ты знаешь о ней? Скажи, куда скрылся с ней Тунюш? Мы должны найти ее и вернуть отцу.

— Я раскрою тебе тайну, клянусь могилой Аттилы, тайну, которой ты не узнаешь ни от кого из гуннов. Но ты должен наградить меня за это.

— Ты — рабыня славинов, помни это.

— Пока жив мой орел, герой из героев, — а он жив, ведь ты не видел его в бою и не нашел среди мертвых, — до тех пор Аланка может говорить все, что хочет. Бери меня в рабство, вонзай меч в мою грудь! Думаешь, я боюсь? Бойтесь вы, славины! Если бросится на помощь Тунюшев Церкон, если поднимется аварский каган, вархуны натянут тетивы, аланы направят коней и сам Управда пошлет свои легионы, а из-за Мурсианских болот нагрянут ваши побежденные братья анты, то… Ну как, обратишь меня в рабство или наградишь?

Исток задумался. Гордая Аланка нравилась ему. Ведь он уже расспрашивал гуннов о Любинице, о Тунюше. Радо, отчаявшийся и обезумевший, хлестал их ремнями, но никто не выдал тайны, пленники словно языка лишились. Ни один из них даже не застонал под ударами. Одна Аланка могла указать путь к Любинице.

— Я сказал тебе, что я брат среди братьев. И если старейшины решат, я награжу тебя.

Исток вышел из шатра. Воины и старейшины окружили его. Когда Сварунич рассказал о требовании Аланки, все недовольно зашумели, но в конце концов решили предоставить все на усмотрение Истока.

Он вернулся в шатер.

— Говори! Рассказывай о Тунюше и о Любинице, и можешь требовать награды!

— Поклянись богами и отцовским очагом, что не обманешь меня. Я тоже дам клятву.

— Клянусь!

— За тайну о Любинице и Тунюше, которую я поведаю тебе, дай мне свободу: подари мне двух коней, одного под седло, другого под вьюки и отпусти на все четыре стороны. Согласен?

— Я поклялся!

— Садись и слушай. Твоя сестра заворожила моего орла, он влюбился и украл ее. Но в ту же ночь пришли гонцы из Византии с повелением Тунюшу немедленно ехать к Управде. Он поехал. А Любиница плакала, как плачет голубка в дубраве. Меня жгли слезы этой нежной овечки, и я помогла ей бежать. Потому что от тоски вытекли бы ее глаза и она увяла бы как сорванный цветок. Теперь ты знаешь все. Но мне неведомо, нашла ли она свое племя. Она ушла отсюда свободной и предпочла смерть в степи жизни с Тунюшем. Я тоже предпочитаю свободу и смерть в степи.

— Куда она пошла, на юг или на север? Скажи! Ты обманула, ведь она не знала дороги! И пошла на смерть!

— Она пошла к свободе! Она хотела свободы, и я дала ей ее. Дай и ты мне свободу.

— Ты тоже погибнешь в степи. Идем с нами! Я обещаю тебе свободу!

— Тунюш сулил Любинице этот шатер, она не захотела. Мне не нужна свобода среди славинов.

— Тунюш отомстит тебе!

— Не бойся. Сюда приезжал музыкант и великий жрец нашего племени. Он приготовил чудодейственный напиток, который я дам Тунюшу, когда мы встретимся. Напиток одурманит его и сотрет в его памяти воспоминание о славинке, и тогда мой орел обнимет меня, свою Аланку.

«Это же Радован, — догадался Исток. — Лукавый старик! Он в самом деле положил голову под меч, забравшись в самое гнездо Тунюша».

— А где теперь этот музыкант? Или он погиб в бою?

— Нет, не погиб! Он уехал от нас вчера, одаренный и обласканный нашим народом!

«Старик ищет ее», — обрадовался Исток.