Славянский меч
(Роман) - Финжгар Франц - Страница 72

В тревоге и смятении снова бросился Асбад на твердое ложе, веки его сомкнулись, тяжелый сон простер над ним свои крылья.

Утро застало Асбада уже за столом. Прямо в глаза ему светило солнце. Его лицо было безмятежным, как гладь Пропонтиды. Хлопнув кулаком по столу, он усмехнулся самому себе.

«Я не пил и все-таки был пьян вчера вечером! Смешно! Закипает кровь в жилах, и муж превращается во влюбленного мальчишку. Запомни, Феодора! Случается и рабу захотеть полной чаши. А огрызки выбрасывают собакам. Ты не получишь Ирины. Ирина будет моей. Ястреб вырвет голубку из пасти лисицы».

Пальцы Асбада погрузились в растрепанные, грязные и неумащенные волосы, он зажмурил глаза и задумался. Мелита принесла завтрак на серебряном подносе: фрукты, масло, сладости и подогретое вино. Легкий пар вился над позолоченным сосудом. Девушка стояла перед Асбадом, словно жрица перед идолом, которому она служит. Жаром пылало вино, однако магистр эквитум не пошевельнулся. Мелита поставила поднос на каменный столик, подошла к Асбаду и коснулась его руки. Он вздрогнул и поднял голову.

— Прочь! Оставь меня в покое! — взревел он.

Преданная рабыня, без памяти любившая его, молча вышла; за дверью она опустилась на пол, горючие слезы оросили пурпурные камешки мозаичной звезды.

Не шевелясь, долго сидел палатинец. Нетронутый завтрак остывал на столике, Мелита напрасно приникала ухом к занавесам, чтоб не пропустить миг, когда ее сокол очнется от тяжких дум.

Вдруг Асбад вскочил. Нити его плана стянулись в прочный узел, загадка была решена.

«Быть по сему! Попирует раб, а императрице достанутся крохи! Мне не велено ехать за Ириной. Что ж, пусть едет Рустик! А я напишу Ирине письмо, найду гонца и сегодня же отправлю его. Я открою ей план Феодоры, поклянусь в своей любви и предложу денег, чтоб она скрылась, прежде чем возвратится дядя. Я укажу ей дом своего друга в Адрианополе, ни о чем не стану просить и поклянусь святой троицей, что делаю это из чистой любви. Ирина боится двора, она доверится мне, ну а уж если она окажется у моего друга, можно считать, что она у меня! Феодоре сообщат о ее побеге, и мне представится случай отомстить августе за то, что она не поверила мне».

Не мешкая, он тут же принялся писать письмо Ирине.

После полудня надежный гонец уже мчался с письмом и деньгами по Фессалоникской дороге в Топер.

Весть о смерти Эпафродита взволновала Константинополь. На площадях сенаторы вслух толковали о страшной божьей каре, постигшей хулителя священной особы императора и возмутителя народа против императрицы. Фантазируя, они рассказывали друг другу о том, какие муки уготовил сатана в адском пекле для предателя христиан и защитника варваров. Но, сидя дома, за плотно запертыми дверями, они искренне оплакивали его кончину, а многие просто-напросто не верили, что грек добровольно пошел на смерть. Поэтому на площадях они еще громче трубили о его самоубийстве.

Большое участие в судьбе богатого Эпафродита приняли бедняки, собиравшиеся в жалких кабаках возле Золотого рога. Там тоже громогласно призывали Люцифера разжечь самый большой котел для грека, но в ночные часы, когда исчезали тени пронырливых дворцовых соглядатаев, люди тесным кругом усаживались у кувшинов с вином и приглушенными голосами проклинали Управду и славили Эпафродита, словно он был святым на золотом троне.

Снова пробудился интерес к славину Истоку. С безудержным любопытством люди ждали вестей с севера и спорили между собой, удалось ли смельчаку спастись или его перехватила погоня. При этом забывалась даже война в Италии; о полководцах Велисарий и Мунде не велось столько разговоров, сколько велось их об Истоке. Среди варваров, среди рабов и даже среди солдат не было ни одного человека, кто бы пожелал Истоку вернуться в Константинополь. Многие ставили на него последние статеры, горячо желая, чтоб он ушел за Дунай.

На вершине опасного вулкана, в глубине которого клокотало недовольство и ненависть к деспоту, во дворце восседал Юстиниан и днем и ночью писал в провинции префектам, приказывая собирать новые и новые налоги на армию и строительство храма святой Софии. Огромные толпы голодных земледельцев покинули свои поля и явились в Константинополь, другие ушли через границу к врагам империи, не в силах выносить поборы. Преданности, любви и верности как не бывало. Все льстили, все раболепствовали, но в сердце таили ненависть и протест.

Тайно возликовал город, когда возвратились солдаты, преследовавшие Истока. Все кабаки были набиты битком, аркады на площадях не вмещали толпы имущих горожан.

— Ушел! Ушел! — передавалось из уст в уста. А вслух громыхали проклятия, вздымались кулаки. Северу угрожали новым Хильбудием. Солдаты, гнавшиеся за Истоком через Гем, были дорогими гостями в любой компании. Сотни раз они с невероятными преувеличениями рассказывали об ужасах, которые видели во Фракии и Мезии. Рассказывали, как разбойничал бежавший славин, как разрушал он крепости, уничтожая целые легионы, грабил, увозя богатства и оружие, как он преследовал самого Тунюша, а потом переправился через Дунай у развалин крепости Туррис, где по эту сторону реки еще не так давно стоял лагерь непобедимого Хильбудия. Потом, говорили солдаты, когда они возвращались с Тунюшем, которого призвал Управда, их нагнали гунны с вестью о том, что Исток разгромил войско антов, и те, напуганные, как стадо овец, бежали к реке Тиарант и через нее в землю вархунов.

— Исток могущественнее Велисария. Сам Мунд — не более чем центурион в сравнении с этим варваром! Он двинется на Константинополь! Пусть приходит! К народу он будет милостив. А вы, Феодора и Асбад, ваши шкуры мы купим и продадим на ремни кожевникам! — Так украдкой толковали люди до поздней ночи.

На другое утро, когда прибыл Тунюш, которому пришлось, покинув Любиницу, отправиться к Управде в сопровождении солдат, неожиданно пришла весть, что гунны хлынули на Мезию, переправились уже через реку Панисус и угрожают Фракии. Юстиниан растерялся. Он призвал нескольких сенаторов и Велисария, но выхода из положения найти не мог. Велисарий, осмелев, укорял деспота за сношения с Тунюшем. Ведь он жулик! Ему нельзя доверять. За эти слова император наградил преданного победителя тем, что отнял у него лучший легион и оставил этот легион в городе для защиты от варваров. После этого он призвал Тунюша.

Гунн бросился на ковер к ногам императора, грозно упрекавшего его за то, что его соплеменники грабят империю. Лицо Тунюша покрылось серыми пятнами.

— Это не гунны, не мои подданные. Это вархуны, которые нападают на меня, я не единожды громил их. Но они многочисленны и, как саранча, поглощают моих воинов, преданных тебе.

Юстиниан многозначительно посмотрел на Велисария, стоявшего возле трона. Тот сокрушенно опустил голову.

— Помощь нужна мне, повелитель, а помощь мне оказали бы анты, которых ценой больших жертв я рассорил со славинами.

— Говори, чего ты хочешь?

— Подари антам пустующие земли по ту сторону Дуная, и тогда я сам позабочусь натравить их на вархунов. Начнется драка в Мезии, во Фракии же сохранится мир. Они будут резать друг друга, и никто из них не перейдет через Гем. Славины же несомненно ударят через Дунай. Но там их встречу я с антами, и уж после этой встречи им не придется больше переправляться обратно.

— Хоть ты и носишь песью голову на плечах, совет твой не лишен смысла. Непобедимый август унизится до того, чтобы одобрить твою мысль. Я пошлю с тобой послов. Созови старейшин антов в Туррис, там мы передадим им землю, которая до сих пор была моей, и заключим договор о том, что взамен они будут отражать налеты вархунов на мою империю. Сегодня же ты отправишься с послами.

Тунюш снова коснулся лбом пола, потом поднял голову, его маленькие глазки просили слова.

— Великий самодержец, путь не безопасен. Я один, без спутников, а разбойники множатся, как гусеницы.

Я выдам тебе охранную грамоту. Из крепостей тебя будут сопровождать солдаты. Ты будешь ехать спокойно.