Славянский меч
(Роман) - Финжгар Франц - Страница 64

— Победили! Смотри, мы завалили ров трупами.

Радован посмотрел на груду трупов и вздохнул:

— О Морана! Где же Исток?

— Отдыхает.

— Он отдыхает, а я страдаю.

Ворча и досадуя, старик пошел искать Истока.

У костра он увидел пустые мехи, вывернутые мешки, землю, облитую вином.

— Обжоры! — завопил он и ударил ногой спящего солдата. Тот мгновенно проснулся, вскочил на ноги и в радостном похмелье закричал:

— Ха, Радован! Что с тобой?

Все проснулись. Из шатра офицера вышел Исток. Спал он плохо, рана на ноге горела огнем.

— Обжоры, все выпили! Жадюги!

— Но мы заслужили, отец! — подшучивал Исток.

— Заслужили? Словно я не заслужил в десять раз больше!

— Ты убежал, а мы дрались, и крепко дрались.

— Тебе, может быть, и кажется, что я убежал с позором, а на самом деле мой побег принес пользу.

— Пользу? У тебя, наверное, волки коня сожрали?

— Верно. Только эти волки особые.

— Особые? Какие же? Уж не по шесть ли у них ног?

Молодой воин подмигнул своему соседу, удачно поддевшему сердитого Радована.

— Брехун! Ты проблеял такую глупость, что тебе в пору надеть торбу на морду. Однако ты угадал. У этих волков было по шесть ног.

— Ха, ха, ха, — закатились все вокруг веселым смехом, требуя, чтоб Радован рассказал о волчьем ужине.

Старик помолчал. Сердитые брови его встали торчком, левой рукой он сжал бороду, потом свирепо посмотрел на солдат и выкрикнул, вложив в крик всю свою ярость и страх:

— Тунюш!

Солдаты онемели, Исток подошел к нему поближе и, весь дрожа от нетерпения, переспросил:

— Тунюш?

— Он самый! Нигде не скроешься от козлобородого! Стоит мне уснуть, я вижу его во сне, стоит мне уехать, он вьется у моих ног, как голодный пес перед хозяином. Словно за семь морей вынюхивает меня своим кабаньим рылом! И всегда он мне попадается, когда я безоружен!

— Не трать слов попусту, Радован! Говори, где ты его видел, где он! Мы немедля отправимся за ним!

— Поздно! Если б вы послушались меня вчера вечером, сидеть бы сегодня Тунюшу на колу. А это многим было бы на руку.

— Отец, сейчас тоже не поздно. Скорей на коней и за ним!

Солдаты, пылая жаждой боя, затягивали ремни.

— Поздно, говорю я вам. У вола только одна шкура, запомните это. Если б вы послушались меня, может быть, вчера вы содрали бы две: и Тунюша бы взяли, и крепость.

Лицо Истока стало серьезным. Тоном начальника, не терпящим возражений, он потребовал от старика:

— Не теряй времени! Отвечай, о чем я тебя спрашиваю!

Радован раскрыл было рот, чтоб засмеяться, но выражение лица Истока испугало его, и он поперхнулся.

— Ехал я вчера перед заходом солнца вон туда, — показал он рукой. — Конь щипал траву по пути, а я кивал головой в седле и сочинял хорошую песню. И в конце концов я, видимо, заснул. Не могу похвастаться, что я люблю ездить верхом; но уж если я оказался в седле, то мы с конем — словно одно тело. Вдруг мой вороной заржал; открываю глаза, смотрю, и желчь разлилась у меня по жилам — враз все вокруг зеленым стало. Потому что посмотрел я прямо в лицо… Тунюшу. Он сидел у костра, и с ним было пять-шесть гуннов. Кони их паслись рядом, потому мой-то и заржал. Меня злоба охватила, так бы и прыгнул с седла на Тунюша. Но опять же ни ножа, ни меча, ни кинжала за поясом. Только злоба да мужество спасли меня. Гунны вскочили, взлетели на коней и в погоню за моей лошадкой, которая понесла, — должно быть, морды Тунюша испугалась. Было так темно, что они, видно, не различили, на коне был кто или нет. И загремело-загудело по степи, а я на пузе через папоротник, да в кусты. До зари просидел в кустах — ни жив ни мертв, а гунны все не возвращались. Может быть, до сих пор меня ловят. Но я-то перехитрил их, и конь мой их перехитрил; потому что мудрость его осенила с тех пор, как я стал на нем ездить.

— В путь! — коротко приказал Исток.

Никто уже не слушал старика, который сердито жаловался на голод и жажду. Ему самому пришлось заботиться о еде и питье.

Прошло два часа.

Из крепости на низкорослых фракийских лошадках выехали славины. За ними следовала длинная вереница нагруженных лошадей. Исток велел опустошить весь лагерь. На коней навьючили оружие, а его оказалось в избытке: доспехи, шлемы, копья, дротики, мечи, стрелы и луки, пращи и свинцовые желуди. Около пятидесяти лошадей нагрузили так, что они изнемогали под тяжестью вьюков. Захватили с собой и нескольких волов, их нагрузили зерном, чтоб не отягощать лошадей. Когда последний вьюк прошел ворота, Исток швырнул головню в охапку сена и умчался. Вскоре повалил густой дым — взметнулись к небу языки пламени, крепость полыхала.

Двух старых воинов и трех раненых Исток отрядил охранять обоз, считая, что погоня им уже не угрожает. А сам с остальными солдатами решил идти на поиски Тунюша.

— Радован, оставайся с добычей! Смотри, на волах полные мехи висят.

— Не скажу, что вино сейчас повредило бы мне. Но раз ты идешь на Тунюша, я пойду с тобой. Не оставаться же без доли при гибели коровьего хвоста!

— Слава, слава! — воплями приветствовали воины решение Радована.

— Но ты без оружия, отец!

— Хитрость стоит десяти мечей!

— Тогда вперед!

Исток дал шпоры коню, пыль взвилась над дорогой, обоз остался позади.

Мягкая трава горела в свете заходящего солнца. Славины прочесали обширные пространства справа и слева от дороги, следуя за копытами гуннских коней. Но следы смешивались, уходя то на север, то на юг.

— Ушел, пес! — бормотал Радован, усталый и потный. Исток послал пятерых воинов навстречу обозу, а сам стал выбирать место для ночлега. Привлекла его густая дубовая роща. Он направился к опушке. Всадники уже опустили поводья на шеи усталых коней. Все молчали; усталость и сон сморили людей. Лишь один Радован что-то напевал, покачивая головой. Четыре баклажки подвесил он к седлу, когда они выступали из крепости. Теперь они болтались пустыми — потому-то старик и позабыл об усталости.

— Здесь, — произнес Исток. — Солнце тут не сожгло траву, коням найдется что пощипать. Дрова есть, можно зажарить вола.

Воины уже вынимали ноги из стремян, кое-кто даже соскочил на землю. И в этот момент раздался такой страшный крик Радована, что у людей кровь застыла в жилах:

— Бей, Исток, бей Тунюша!

За стволами деревьев мелькнул багряный плащ.

Словно мех с вином, Радован плюхнулся с седла в траву, в руке Истока сверкнул меч, зазвенели ножны.

Конь Тунюша застыл как вкопанный. Конь Истока встал на дыбы и захрапел.

Два взгляда скрестились.

— Умри! — крикнул Исток, направляя своего коня на гунна. Но конь гунна отскочил, как кошка, меч полоснул воздух; прежде чем Исток повернул коня, Тунюш уже сидел в седле лицом к хвосту и уходил с воплем:

— Луки, луки, луки!

Из зарослей выглянули четыре лошадиных морды, и кони помчались за Тунюшем. Всадники, на полном скаку повернувшись в седлах, натянули луки и пустили в лицо преследующих их славинов отравленные стрелы. Исток сразу же убедился, что погоня напрасна. Невысоким и усталым лошадям не догнать гуннов. Отравленные стрелы могли нанести смертельную рану, малейшая царапина означала смерть. Он придержал коня и небольшим щитом отбивал стрелы.

— Ночевать здесь не будем, — сказал он, возвращаясь.

— И от тебя он ушел, — отозвался перепуганный Радован.

— Зачем ты назвал меня по имени? Он подумал бы, что мы византийцы, и спокойно пошел бы под мой меч. Вперед, навстречу обозу!

Всю ночь скакал Исток. Он разрешил лишь небольшую передышку, чтоб накормить и напоить коней. Он прекрасно понимал, что, если гуннский лагерь близко, Тунюш вернется со всей своей конницей и разобьет его. Поэтому, хотя кони и падали от усталости, надо было во что бы то ни стало этой же ночью добраться до Дуная. Если бы гунны их догнали, они бы услышали конский топот, увидели во тьме длинную вереницу лошадей, услышали бы звон нагруженного на них оружия и не осмелились бы напасть, полагая, что воинов столько же, сколько коней.