Славянский меч
(Роман) - Финжгар Франц - Страница 12

Орда завыла бы, и не помогли бы никакие приказы; горстка людей одолела бы тысячи.

Исток был опечален. Впервые участвовал он в битве, но уже понял, что дикая, необузданная сила — еще не все. Он знал, что скоро ему придется занять место Сваруна, что через несколько лет он, возможно, станет старейшиной, поведет за собой войско…

Тяжелая голова скользнула с руки на ложе; черные мысли о грядущем не давали душе покоя.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На другое утро Сварун созвал всех вождей, старейшин и опытных ратников на военный совет, чтобы установить мир и порядок в войске. Собрались седовласые мужи, и сказал Сварун:

— Мужи, старейшины, славные ратники, сражение закончилось, однако не совсем. Великий Перун принял нашу жертву под липой и сказал свое громкое слово. Враг разбит, нам светит солнце свободы, вольно пасутся наши стада. Славины и анты снова стали тем, чем были когда-то и чем должны пребывать во веки веков. Хвала Перуну, и под липой мы принесем ему новую жертву благодарности!

Но, говорю вам, сражение не совсем закончено. Возможно ли оставить плуг посреди нивы и в ясную погоду удалиться домой? Мы глубоко вонзили плуг, пошла широкая борозда, — значит, вперед, братья! Вернем хотя бы крохи того хлеба, который три года забирал у нас Хильбудий. До морозов еще далеко, ударим же по вражеской земле, возвратим отнятое у нас. Овцу за овцу, корову за корову, а христиан и христианок пригоним домой, чтобы они пасли скот, сеяли и жали вместо наших погибших сынов. Таковы думы вашего старейшины, которого вы сами избрали, дабы в преклонные годы он шел впереди и вел вас в сражения. Старейшины, мужи, молвите мудрое слово!

Поднялся старейшина Велегост, богатый и уважаемый славин.

— Много своих людей потерял я в этом бою, два сына моих полегли на поле брани. Но я говорю: жив я, есть у меня еще два сына, и пусть все мы падем, если нужно, но прежде отомстим и получим долг сполна. Мудр Сварун, его слово — воля богов.

— Отомстим! — подхватили славины.

Старейшины антов молчали. Зорко поглядел на них Сварун. Забота и страх отразились на его лице.

— Братья наши, анты, вы живете дальше нас и не так страдаете от византийцев, как мы. Но если вы хотите пребывать в безопасности, воздвигните впереди себя стену! Эта стена мы, ваши братья! Пусть же и ваши камни будут в этой общей стене, ваши могучие камни, и вы сможете спокойно спать со своими семьями и вольно пасти свои стада!

Встал старейшина антов Волк.

— Братья славины, зима стоит у дверей и стучит в них. Она застигнет нас в горах и возьмет в капкан. Не станем искушать богов! Они много дали нам на сей раз! Возвратимся мирно по домам! А весной соберемся вновь и пойдем через Дунай!

Анты громогласно одобрили слова своего старейшины. Славины хмурились и ворчали.

Стремясь добрым словом унять распрю, поднялся Сварун.

— Ты мудро сказал, старейшина Волк. Но, говорю я, не так уж мудр тот, кто, заколов и изжарив ягненка, оставляет его и уходит с пустым желудком!

— Мы не уйдем, мы хотим досыта наесться, — зашумели славины.

— Не вы одни! Надо быть справедливыми. Анты были верными соратниками и издалека пришли нам на помощь. Разве напрасно трещали копья, напрасно ломались мечи, напрасно летели головы? Нет. Награда принадлежит им по праву. Мы не можем дать ее сейчас, но там, куда мы идем, они будут вознаграждены с лихвой.

Встал ант Виленец, богатый и хвастливый человек.

— Волк верно сказал. Не надо награды. В погоне за нею мы можем попасть в лапы зимы, и тогда горькая расплата ждет нас. Поэтому мы возвращаемся. Дом наш далек. Мы поступим мудро, если не станем уподобляться тому алчному мужу, что умер от обжорства.

Зашумели анты, единодушно требуя возвращения домой.

Горько было Сваруну. Опечалила его междоусобица. На границе совсем не осталось вражеских гарнизонов, можно беспрепятственно проникнуть за Дунай и взять богатую добычу, но вот анты не хотят. Старый вождь решил попытаться еще раз убедить их.

— Похвально, что вы стремитесь домой. Мы проводим вас с большим почетом. Но спросите своих воинов, может, не откажутся они всего лишь за один месяц получить больше, чем дают им стада за целый год? Давайте спросим воинов!

Слово взял Волк.

— Быть по сему! Отложим совет до завтра! Старейшины разошлись: славины — вправо, анты — влево.

— Сварун хочет, чтоб всем заправляли славины, — негодовали анты.

— Не бывать тому!

— Как он смеет приказывать свободным мужам!

— Мы ему не слуги!

— Надо сказать воинам!

— Никто не пойдет с ним, напрасно старается! Славины бранили антов:

— Баламуты!

— Им бы только свару заварить.

— Пусть их ведут в Византию крутить царские мельницы[34]!

— К бабам пусть идут, те им спины погреют, коли они так зимы боятся.

— Далась им зима! Волк он и есть волк!

Опечаленный Сварун остался один. К нему подошел Исток.

— Печально твое лицо, отец, — сказал он. — Что решено на совете, почему грустишь?

— Исток, сын мой, запомни: не видать счастья славинам, пока не будет у них согласия. Облака затянут солнце их свободы, и такие густые, что не пробиться сквозь них лучу радости.

— Когда я буду старейшиной, отец, я постараюсь научить их воевать. Мы должны учиться у врага, иначе нас будут бить.

— Я скоро умру, Исток; дыхание Мораны уже близко. И умру без надежды. Только бы уйти мне свободным к праотцам!

Голова старика поникла. Исток не посмел нарушить его великую печаль.

В тот день среди воинов было мною споров и толков. Обсуждали слова старейшин, одних хвалили, других ругали. Анты склонялись к возвращению домой, славины высказывались за поход на юг.

Внезапно распри утихли. На востоке у Дуная показались всадники. Воины схватились за оружие. Девушек и раненых быстро переправили через мост, на случай битвы. Исток, забыв о боли, собрал лучших стрелков и расставил их таким образом, чтобы они осыпали стрелами фланги конницы.

Но чем ближе подъезжали всадники, тем яснее становилось, что это не византийцы. Не сверкали их доспехи, да и скакали они беспорядочной толпой.

— Гунны! Гунны! — пронесся над лагерем громкий клич.

Опустив оружие, все с любопытством ждали их приближения.

Впереди мчался вождь гуннов Тунюш. Под ним был худой и стройный конь — тонконогий, с гибкими и крепкими, словно воловьи жилы, мускулами. Гунн полагал, что приехал в византийский лагерь, поэтому очень удивился, увидев войско славинов.

В мгновенье ока Тунюш понял, что произошло. С притворной любезностью он спросил, где старейшина Сварун. Подъехав к самому шатру, он с коня приветствовал старейшину.

Тунюш был коренастый угловатый человек с бычьей шеей. Крупная голова его глубоко ушла в плечи, нос был сплющен, на подбородке росли редкие волосы, маленькие и живые глазки все время бегали, сверкая двумя черными искорками подо лбом. На голове его была остроконечная шапка, на груди — тонкий пластинчатый доспех, поверх которого развевался багряный плащ. Худые бедра прикрывали косматые козловые штаны.

— Ты самый великий герой, Сварун, ибо ты победил Хильбудия. Самый великий в мире, так говорит тебе Тунюш, потомок Эрнака, сын Аттилы.

— Куда путь держишь? Сходи с коня, подсаживайся к нам и ешь!

Тунюш спешился.

— В Константинополь, хочу обмануть царя и получить денег, — сказал он и захохотал.

— Управда — могучий государь, разве ты не боишься его?

— Могучий? Ты могуч и я могуч, потому что нам знакомы меч и шестопер. А он сидит на золотом троне, крутит исписанные ослиные кожи и холит свою красотку, такую блудницу, что Тунюш ее к хвосту своего коня не привязал бы. Стоит только Управде услышать: «О царь, варвары подходят!», как он сразу отворяет сундук, насыпает золота и молит: «Успокой их, Тунюш, дай им денег, вот бери золото и серебро!»