Страшные сказки для дочерей кимерийца (СИ) - Тулина Светлана - Страница 19

Тем временем поединщики сошлись в ближнем бою, лезвие к лезвию. Обычного для таких случаев визга металла по металлу не было — не было вообще никаких особых звуков, когда самый кончик деревянного клинка срезало где-то на расстоянии ладони от острия. Дерево оказало гномьей секире не больше сопротивления, чем красно-черный шелковый плащ.

Зрители ахнули. Рахам попытался закрепить успех, сократив меч своего противника еще на ладонь, но Селиг успел отскочить. И даже огреть укоротившимся мечом своего не успевшего вовремя развернуться соперника. Плашмя, пониже спины. Не больно, но довольно-таки чувствительно для самолюбия.

Рахам опять взревел, но теперь уже — как водяной жеребец, которому в причинное место вцепились все подводные демоны разом. И ринулся в бой — уже по-настоящему, с налитыми кровью глазами и чуть ли не пеной изо рта. Казалось, секира со злобным шипением нарезает ломтями даже сам воздух.

Селигу поначалу удавалось вполне успешно отражать рахамовские наскоки, принимая клинок на клинок, только вот его собственный меч с каждым таким столкновением оказывался все короче и короче. Селиг более не крутил изящных пируэтов — все его внимание было поглощено не на шутку разгоревшимся боем. Судя по всему, он был очень даже неплохим мастером клинка и с нормальным мечом имел хорошие шансы против сильного, но окончательно потерявшего всякое соображение противника. Вот только меч его настоящим не был.

Секира казалась пламенем, а темный деревянный меч — свечкой. И он таял под ее натиском так же стремительно, как тает опущенная в горячую воду сосулька. Когда в руках у Селига оставался клинок не больше локтя длиной, Рахам изловчился и срубил его полностью, под самую гарду.

Глава 10

Рахам победно захохотал и, раскрутив секиру над головой так, что ее лезвия слились в один сверкающий круг, обрушился на отступающего противника всей своей мощью. Селиг отпрыгнул в сторону, но неудачно. Вернее — удачно-неудачно — его нога подвернулась с отчетливым хрустом, он сдавленно охнул и осел на землю, явно не способный к дальнейшему сопротивлению. К нему уже спешил местный костоправ, на ходу копаясь в своей объемистой торбе со всевозможными лекарскими причиндалами. Посопев немного, Рахам опустил секиру и неуверенно огляделся.

Конан поморщился, потерся ухом о плечо — так сегодня еще не вопили. Впрочем, кто бы спорил — зрелище достойное и сыграно умело. Даже сам Конан не мог бы поклясться в преднамеренности травмы — а он ведь знал заранее и смотрел во все глаза. Похоже, не обошлось без темного чароплета. Но повреждение не слишком серьезное — вон и лекарь, осмотрев освобожденную от сапога ногу, перестал хмуриться и неторопливо убрал обратно в сумку уже было вынутые оттуда инструменты вида довольно-таки устрашающего. С вправлением простого вывиха он был готов справиться при посредстве собственных рук и помощи Рахама, которого попросил придержать пациента за плечи.

Рахам неуверенно топтался рядом, вид при этом имел виноватый и немного ошарашенный, не знал, куда девать руки, и поручению обрадовался. Несмотря на свою вроде бы победу, он явно не чувствовал себя героем этого поединка — герой в красно-черном плаще полулежал на земле с мужественной улыбкой на бледном лице и собирался героически претерпевать вправление лодыжки.

Впрочем, претерпевать особо не пришлось — лекарь оказался опытным, вывих вправил буквально одним движением, Селиг даже охнуть не успел. Тугую повязку лекарь накладывать не стал — закрепил вправленный сустав накладными чарами. Судя по скорости наложения — многократно отработанными и подвешенными на какой-то амулет, удобная штука, когда одни и те же травмы приходится врачевать часто.

Конан сделал зарубку в памяти — обязательно завести и в аквилонской армии нечто подобное. И пусть себе ортодоксы твердят о богопротивности любых совмещений и делят мясное и молочное по дням седьмиц, нормальные люди, освоив два умения и совместив их, становятся втрое сильнее или вчетверо умнее. Да вон хотя бы на Селига посмотреть: после такой травмы, вправленной без магии, он бы лежал как минимум пол-луны с ногой, затянутой в жесткий лубок от пятки до паха! А он пальцами подвернутой ноги шевелит как ни в чём не бывало и ступней крутит, словно и не ее только что вправляли, довольный и почти что здоровый.

Тем временем Селиг расплылся в облегченной улыбке и поднялся — правда, при помощи Рахама. Посмотрел на все еще зажатую в правой руке деревянную гарду — теперь она окончательно приняла вид цветка с изогнутыми лепестками и только чуть-чуть выступающей неровно срезанной серединкой. Вскинул брови, словно осененный внезапной удачной мыслью, сунул гарду Рахаму и начал что-то ему горячо втолковывать, поглядывая в сторону хозяев замка и заговорщицки улыбаясь. Лицо у него при этом было как у слегка напроказившего и очень этим довольного ребенка.

Он не шептал, но шум вокруг стоял такой, что, даже кричи он в полный голос, Конан не смог бы его услышать. Какое-то время Рахам хмурился непонимающе. Потому непонимание переродилось в неуверенность — он словно бы никак не мог понять, чего же именно от него хотят. Или не слишком верил тому, что понял правильно. Наконец он кивнул — все так же неуверенно. Селиг переспросил. Рахам посмотрел на Зиллаха и снова кивнул — на этот раз уже куда решительнее. Селиг разулыбался, довольный, и подтолкнул его в спину.

От того места на арене, где стояли они, до Конана было шагов десять. Зиллах сидел чуть правее — значит, еще шага на два поболее. Рахам прошел мимо правителя Аквилонии, неуверенно улыбаясь и хмурясь одновременно. Выглядел он очень озадаченным. Наверное, он бы изо всех сил чесал сейчас в затылке, не будь обе его руки заняты.

Он остановился не точно напротив Зиллаха, а чуть левее, потоптался немного, хмуря темные брови и шумно дыша. Конан вдруг понял, что слышит его сопение — зрители больше не шумели, будучи заинтригованны странным поведением победителя. Рахам же, продолжая хмуриться, неуклюже повертел в руке деревянную гарду-цветок и вдруг протянул ее через стол серенькой мышке, жене Зиллаха. Пробасил, откашлявшись:

— Вот! Это… передать велели. Самый красивый цветок — самой красивой женщине. Вот!

Ответная благодарность покрасневшей от удовольствия мышки потонула в одобрительном гуле зрителей — выходка молодого шушанца присутствующим понравилась. Отдав женщине деревянный цветок, Рахам почтительно кивнул сидящему с ней рядом королю Асгалуна, отступил на шаг и крутанул над головой секиру, как бы салютуя.

Уже привычно зашипел разрезаемый безупречно острыми лезвиями воздух. А потом, уже на возврате, Рахам слегка шевельнул кистью, меняя траекторию движения лезвия на более низкую и пологую.

И снес Зиллаху голову.

***

Человеческое тело оказало гномьему лезвию не большее сопротивление, чем ранее шелк или дерево. Голова с громким стуком прокатилась по деревянному столу между блюдами, а тело откинулось назад, в последней попытке встать на ноги, заливая все вокруг кровью, бившей резкими толчками из перерубленной шеи и казавшейся почти черной в свете факелов. Лишь на белом королевском плаще отливала она слегка глянцевым отблеском темного офирского вина.

Рахам обернулся.

— Видишь? — спросил он самодовольно в абсолютной тишине, нарушаемой только шипением прогорающих факелов. — Это просто. И чего было всякие сложности…

Он замолчал, выплюнув последнее слово вместе с кровью, и с удивлением уставился на торчащие из собственной груди лезвия. Их было два. Второй цыгу стоял несколько дальше, и потому воспользовался кинжалами — их ручки топорщились над спиной Рахама, но клинки были короче и насквозь не прошли.

— Дурак! — завизжал Селиг, лицо его перекосилось и стало некрасивым — Дурак! Что же ты наделал!!!

— Ложись! — успел крикнуть Конан, пытаясь вскочить, но запутался в пледах и занавесках, а тут еще у подлого креслица подломилась ножка, и он окончательно рухнул куда-то назад, утонув в ворохе тряпок и деревянных обломков. А дальше уже кричать начали все.