Вторая и последующие жизни (сборник) (СИ) - Перемолотов Владимир Васильевич - Страница 12

Настроив автопилот, Самопал отпустил штурвал. Видимо почувствовав мое настроение, вытащил из-под сидения две банки пива, протянул одну мне, другую, дернув за колечко, открыл сам и пожаловался на горькую судьбу.

— Вот такая наша невезуха. Осталось только две банки. От всего неприкосновенного запаса.

Я злорадно усмехнулся. Вот ведь друг называется. Наверняка ведь хотел припрятать и потом сам воспользоваться неприкосновенным запасом. Авария — она все спишет.

— Он, наверное, нему уже прикоснулся….

— Не думаю. Уж больно тот ящик хорошо падал. Прямо ему в поганую рожу.

— Бедное животное!

— Не жалейте его, Савва. Эта тварь на ящик пива богаче нас.

Я только молча пожал плечами.

— Я не жадный, — продолжил Самопал. — Меня только мучит то, что не знает зверь, что с ним делать. Пропадет продукт. Я почесал затылок. В моей голове это никак не укладывалось.

— Что ж он, совсем дурак, этот твой кипятильник? Банка есть банка — это и бревну понятно, что там и для чего…. А на банке пупочка, специально чтоб нажать… Догадается.

Пришла очередь Самопала пожимать плечами.

— Ты трассер наш водить можешь? Или на фисгармонии играть? А там ведь тоже все понято — кнопку нажми, клавишу надави…

Я крякнул досадливо.

— Ну, вот видишь…

— Ничего я не вижу. Сравнил фисгармонию и банку пива. Ты не забывайте, что любую вещь делают для того, чтоб ей можно было пользоваться, а значит попроще. Ничего, догадается…

— А давай проверим у кого из нас ума больше?

— Это как?

— А посмотрим, справилось ли это, во всех плохих смыслах этого слова, животное с банками или нет?

— А давай… Я в кипятильнике как в себе уверен. Тварь сообразительная… Все может быть…

Уже на подлете мы увидели, что в лесу вытоптана изрядная поляна. Снизившись, я разглядел разбросанные по траве блестки.

— Кажется банки? — поинтересовался я.

— Похоже, — согласился Самопал.

Мы спустились еще ниже и ветер, поднятый взмахами крыльев начал перекатывать пустые жестянки по мятой траве.

— Похоже, тут кто-то здорово кутил, — заметил я ехидно. — Мне кажется, он все-таки догадался.

— У… морда… — мрачно пробормотал Самопал. Других слов у него уже не нашлось. Блёстки в траве действительно оказались банками. По краям поляны стояли лишенные листьев деревья, и голые ветки кустов служили этой картине достойным обрамлением. Тут явно гуляли пьяные Силы Природы.

— Пьяный кипятильник — это наверное страшно? — предположил я, представив, как по деревьям хлещут струи перегретого пара.

— Наверное, — согласился Самопал. — Точно могу сказать только одно. Охоту эта тварь нам испортила….

…Картина дернулась, застыла, Самопал сделал несколько механических конвульсий, и я вынырнул из пробника. Надо мной повисло лицо Продавца.

— Ну как?

— Ну и где приключения? — спросил Михалыч со своего места. — А где прекрасные инопланетянки?

— Все прекрасное у нас как водится впереди…

— Жаль… Было бы что вспомнить.

Продавец почесал голову, выглянул за занавеску.

— А, ладно… Народу мало…

Вселенная вокруг снова замерла, снова ощущение провала во что-то…

…Как ночь прошла — не помню. Но голова не болит, ум ясный и похмелиться не тянет. Значит, все правильно мы вчера сделали. Вовремя остановились.

Вижу друг мой какой-то не такой. Не в себе что ли…

— Ты ночью как? — спрашивает Мефодий — спал?

— Спал, — отвечаю. — Аки младенец. А ты что, по девкам что ли шлялся?

— И не слыхал ничего? — допытывается Мефодий внимания на мою подначку не обращая.

— Да что с тобой, Мефодий? — спрашивая я уже озабоченно. — Случилось чего? Так ты не томи меня, сказывай все сразу.

Засмущался тут Мефодий, покраснел, как красна девица и говорит нехотя.

— Ты знаешь, морока какая-то на меня нашла. — Всю ночь вполглаза спал. Все казалось, бегает кто-то вокруг лагеря и кричит: «Товарищи! Товарищи!» И жалобно так, аж сердце заходится.

— Это у тебя от переедания, — отвечаю я ему. — А может быть ты «Максимку» на ночь почитал?

— Какого еще «Максимку»?

— Писателя Станюковича произведение, — говорю, — Ка Эм.

— Да нет, — досадливо отмахнулся Мефодий, — ты ж меня знаешь: я на охоте серьезной литературы в руки не беру. Так… Сказочки почитываю.

Так идем мы, о литературе беседуем до первого выхода из лагеря. Защиту отключили. Вышли за охраняемый периметр и тут кусты раздвигаются и навстречу нам выходит красавец лев. И на морде его написано редко встречающееся в мире животных выражение неописуемой радости.

— Стой приятель, — говорит ему Мефодий. Спокойно говорит, ибо чувствует, что я позади не просто так стою, а на льва все три своих ствола направил.

— Я тебе не девочка Элли, а приятель мой не Тотошка.

Сразу стало ясно какие это он сказочки на ночь глядя почитывает.

А лев, вместо того чтоб зарычать и прыгнуть или, на худой конец убежать, вдруг открывает пасть и говорит:

— Товарищи!

Согласитесь — услышать такое ото льва довольно неожиданно. А он, собака, на этом не останавливается.

— Родные мои, — говорит. Тут Мефодий от неожиданности садится на землю. Рядом со мной. Я-то сел сразу как «товарищи» услышал.

— Сколько же я вас ждал, — продолжает зверь, но уже всхлипывая. Сидим мы с Мефодием обалдевшие до крайности, но стволы держим прямо, согласно третьего параграфа Охотничьего устава, в зверя целим… Видя наше обалдение тот улегся шагах в 20-ти и говорит миролюбиво.

— Вы б, товарищи, ружьишки бы в сторонку куда-нибудь направили.

— Ну-ка, Савва, — говорит тогда Мефодий. — Ущипни-ка меня, а то мне тут черти что кажется.

— И не проси, Мефодий, — отвечаю я. — Не могу я устав нарушать. Хищник в десяти шагах. По уставу не могу я ружье опустить. Я зверя на мушке держу.

Лев встрепенулся и спрашивает.

— У вас какие-то затруднения, товарищи? Если хотите, могу вас оцарапать.

— Нет, спасибо, — машинально отвечает Мефодий. Тут его слегка отпустило. На меня глазом покосился и объясняет.

— Про говорящих птиц знаю. С одним таким попугаем можно сказать, лично знаком, но чтоб крупный хищник…

— Нет, — возражаю ему я — Это все галлюцинация. Мы с тобой видно пыльцой надышались. Сейчас кленник зацвел вот нас и придавило не по детски…

Лев тут поднялся, раздраженно себя хвостом по бокам хлестнул, взрыкнул.

— Вот, — довольно говорит Мефодий. — А вот и отпускать нас стало. Тут, главное продышаться…

Но тут хищник снова на человеческий язык перешел.

— Ничего странного, товарищи, тут не происходит. Я такой же человек, как и вы.

Со стороны льва это было очень смелое заявление. С минуту молчали мы, друг друга разглядывая.

— Да ну, — сказал, наконец, Мефодий, потому как молчать — не важно, человек там или это говорящий попугай в львиную шкуру нарядился — стало уж вовсе неприлично. Видно, что ничего умнее ему голову в тот момент не пришло. И я его, между прочим, не осуждаю. У меня от нашего разговора тоже в голове, хоть шаром покати.

— Вы лучше объясните, что тут у нас происходит? А то я вот-вот в вас стрелять начну.

— Охотно, — говорит хищник. — Начну с того, что представлюсь. Я — Казимир Львович Железобетонный. Ученый зоолог. Член-корреспондент и прочая, прочая… Визитку я вам как-нибудь в другой раз покажу. Нахожусь тут в творческом отпуске. То, что вы видите…

Он эдак брезгливо махнул хвостом.

— Охотничий скафандр новейшего типа, который я изобрел и опробовал.

Лев умолк.

— И? — подбодрил его я.

— И вот — непоследовательно продолжил лев — я тут. Перед вами. Комарами кусанный, оводами жаленный. Во все своей неприглядности.

Он выпустил когти и снова втянул их обратно. На него самого это почему-то подействовало куда как сильнее, чем на нас. Его, беднягу, даже передернуло.

— Ну и нажали бы кнопочку…

— Кнопочку?

— Ну, расстегнули бы скафандр. Или он у вас на «молнии»? Так тоже не велик труд.