Кто есть кто - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 2

Милиционер полез в карман и достал розовую фланельку. Потом вытащил маленькую бутылочку, открыл пробку и, улыбаясь, вылил содержимое на фланельку.

В воздухе запахло эфиром.

— Что это? — спросила Вера.

Милиционер ничего не ответил. Аккуратно закрыв пробкой бутылочку, он внезапно и ловко приложил фланельку к Вериному лицу. Схватил ее за затылок и плотно закрыл ей нос и рот. Перед глазами все поплыло...

...Когда Вера очнулась, она увидела то, что, проснувшись, видят все люди, лежащие на спине, — потолок. Белый, покрытый известкой потолок.

— Очнулась, — донесся чей-то голос.

— Хорошо, приступим, — отозвался второй.

Вера не успела опомниться, как ее лицо накрыла какая-то маска.

— Считайте до десяти, — приказал кто-то.

«Раз, два, три», — покорно произнесла про себя Вера. И уже засыпая, она подумала, что больше всего это похоже на наркоз...

1

Александр Борисович Турецкий любил говаривать: «Хорошее настроение — самое важное качество для следователя». И был абсолютно прав. Впрочем, почему был? Он и есть.

Вообще-то я обычно просыпаюсь в прекрасном настроении. Причем в любую погоду. Дождь там, снег, метель, половодье — мне все равно. Ничто не может испортить моего замечательного утреннего настроения. Я просыпаюсь, радуюсь утреннему свету (более или менее яркому в зависимости от времени года), вскакиваю с постели, с удовольствием принимаю душ, вкусно завтракаю. Потом одеваюсь, выхожу из своего подъезда, с наслаждением вдыхаю утренний воздух, завожу машину и с охотой отправляюсь на работу, в юрконсультацию № 10 по адресу Таганская, 34. Туда, где я, Юрий Петрович Гордеев, работаю адвокатом. Еду на свою новую работу, которая мне очень нравится. Короче говоря, с утра у меня обычно замечательное настроение.

«Обычно», но только не сегодня. Стоило мне продрать глаза от противного жужжания электрического будильника, как в мою привыкшую к утреннему радостному оптимизму голову пришла совершенно нерадостная мысль. И настроение моментально упало. Вставать сразу расхотелось.

Мысль была короткая и состояла всего из одного слова: «Лазарук».

Кто такой Лазарук этот, объяснять, думаю, никому не надо. Любой мало-мальски интересующийся политикой гражданин нашей страны знает об этом типе даже больше, чем тот заслуживает. Однако для той, лучшей и, очень надеюсь, большей, части читателей, у кого фамилии, имена и отчества членов правительства и депутатов не вызывают абсолютно никаких эмоций по той простой причине, что они им неизвестны, проясню ситуацию.

Лазарук — это председатель одной политической партии, название которой, по сути, ничего не говорит. Маленькая партия. Однако председатель ее, который таки сумел пробраться в Государственную Думу, успел прославиться и сделать себе такую рекламу, что на следующих выборах он, чего доброго, не только опять попадет в парламент сам, но и притащит за собой целую команду своих сподвижников. Короче, за два года, прошедших с последних выборов, Лазарук времени зря не терял. То морду кому-нибудь набьет, то американский флаг у посольства на улице Чайковского сожжет. Ну, или просто начнет ругать матом с трибуны кого ни попадя. Словом, трудится не покладая рук. Разумеется, все это очень нравилось журналистам. А Лазаруку нравилось то, что им эти его выходки нравятся. Таким образом, он делал себе рекламу, или, выражаясь языком газетчиков, «наживал политический капитал».

О существовании Лазарука я, конечно, знал, но то, что мне придется с ним познакомиться, не могло присниться в самом страшном сне. Очень уж он был несимпатичной личностью, Лазарук этот.

Но, как говорится, человек предполагает, а Уголовный кодекс располагает. И в один не предвещавший ничего плохого жаркий день (в самом конце пыльного московского августа) ко мне подошел Генрих Розанов, заведующий нашей юридической консультацией. То есть мой непосредственный шеф.

— Маешься на приеме граждан? — спросил он, разглядывая какие-то бумажки на моем столе.

Дело было в конце моего дежурства, в течение которого я принял как минимум человек двадцать, выслушивал душераздирающие житейские истории, объяснял нюансы нашего несчастного законодательства и так далее. Если это можно назвать маетой... Однако с начальством лучше не спорить — это я усвоил еще с тех времен, когда работал под началом Александра Борисовича. Я имею в виду старшего следователя по особо важным делам Турецкого.

— Маюсь, — осторожно ответил я.

— Очень хорошо, — неожиданно обрадовался Генрих, — вот, чтобы ты не скучал, работенку тебе нашел.

Тут он как фокусник чуть ли не из воздуха достал папку «ДЕЛО» с сакраментальными ботиночными тесемками, положил мне на край стола и, вздохнув, молвил:

— Сам бы взялся, но... — Он подумал и закончил: — Времени нет. Так что ты, Юра, посмотри. Человек знатный...

Как вы уже, наверное, догадались, этим «знатным человеком» оказался не кто иной, как депутат Лазарук. Сначала я было обрадовался: дело обещало стать громким по той простой причине, что все дела, связанные с Лазаруком, оказывались громкими. Ну а раз дело громкое, значит, и фамилию адвоката, то бишь меня, нет-нет да и упомянут. Реклама!

Но, полистав дело, а потом и пообщавшись с Лазаруком, я понял, почему шеф, да, думаю, и все остальные адвокаты из нашей конторы, которые, ясно, были поопытней меня, не взялись за это дело.

Я вышел из подъезда в половине девятого, вдохнул свежего осеннего воздуха и прошлепал по лужам к тому старому куску железа, что я громко именую автомобилем. Хотя нет, напрасно я клевещу: мой старичок бегал, несмотря на преклонный возраст, исправно и при случае мог дать фору иной новенькой иномарке. Конечно, если поставить новые свечи, заменить карбюратор, отладить коробку передач, перебрать двигатель... Я отогнал от себя эти бесконечные мысли и, отворив дверь моего железного друга, сел на потертый кожзаменитель кресла.

Машина завелась с первой попытки, но даже это не могло повысить мое настроение. Сегодня мне предстояла встреча с Лазаруком.

Дело было провальное. То есть проигрыш можно записывать в свой актив прямо сейчас, даже без суда. Лазарук судился с неким Яковом Пенкиным, тележурналистом с «ТВ-7». Судя по всему, Пенкин этот был человеком неглупым, потому что во время одной из «акций» Лазарука, когда он перед «Макдональдсом» на Пушкинской площади ожесточенно топтал купленные только что гамбургеры, выкрикивая проклятия в адрес Билла Клинтона, Пенкин, который снимал происходящее, не выдержал и вполголоса назвал Лазарука «дебилом». Этот случай запечатлели на пленку множество камер, поэтому мне довелось наблюдать происшедшее сразу с нескольких точек. Пенкин ничего — ну сказал и сказал, выразил, так сказать, всеобщее настроение присутствующих. Гораздо интереснее было наблюдать за реакцией Лазарука. Он, услышав слово, произнесенное Пенкиным, застыл, остановился, насторожился, словно гончая, взявшая след. Мне даже показалось, что его уши заострились и сами собой повернулись в сторону тележурналиста. Сомнений в том, что Пенкин имел в виду именно Лазарука, быть не могло: «дебилов» среди присутствующих стояло не так много. На лице Лазарука заиграла довольная улыбка, он едва не поскользнулся на растоптанных гамбургерах. Потом, ругаясь последними словами, разъяренный депутат кинулся на Пенкина. Но сделал это так неуклюже, что наткнулся переносицей на объектив его камеры. Переносица не выдержала и треснула. Лазарук взвыл. Пока вызывали «скорую», накладывали гипс на нос депутата, Пенкин поспешно ретировался. Но не тут-то было. Лазарук не мог упустить такого замечательного случая устроить показательное выступление. Дальше все просто. Он подал на журналиста в суд за публичное оскорбление и членовредительство и приказал своему помощнику найти адвоката. На беду, у того в записной книжке оказался телефон Генриха Розанова. Ну, о том, как тот скинул это дело на мои плечи, я уже рассказал.

Самое главное, что в результате все оказывались в выигрыше. Лазарук, даже проиграв процесс, добивался своего, то есть скандала, поэтому-то адвоката он мог взять любого, хоть студента первого курса юрфака. Все равно выиграть этот процесс было невозможно. Пенкин — тот прославится как победитель склочного депутата. И только я оказываюсь в дураках. Проигранный судебный процесс — это, безусловно, пятно на моей адвокатской биографии. С другой стороны, отказаться я не мог: все-таки шеф есть шеф. Ну что ты будешь делать?