В постели с монстром (СИ) - Блэк Тати - Страница 12

Он устроился на хлипком стуле, а мать Нино села рядом. О чём с ней говорить, Герман не знал. Да и не понимал, нужно ли это делать в принципе.

— Она совсем новорождённая, да? — наконец нарушила тишину женщина, понуждая Ильинского вздрогнуть.

— Нет, ей три с лишним месяца.

— Такая маленькая. Болеет?

— Можно сказать и так. Осталась без мамы с самого рождения. И ей тяжело.

— Понимаю.

Она кивнула и стала теребить край простого домашнего платья. А Герман сидел и не знал, что ему сказать. Кажется, Ира говорила, что у Нино умер брат? Значит, и это незнакомая ему женщина тоже потеряла того, кто был ей бесконечно дорог? Он не успел сказать что-либо ещё, когда замок на входной двери открылся и в прихожую вошла Нино.

Её глаза удивлённо распахнулись, а небольшой бумажный пакет, который она держала в руках, едва не выскользнул и не упал на пол. И Герман её понимал — его приезд сюда был удивительным и для него самого.

— Привет, — мягко поздоровался он, когда Нино всё же взяла себя в руки и, отвернувшись, принялась разматывать шарф и стаскивать куртку. — А мы за тобой.

Она ничего не ответила. Просто продолжила переодеваться, и на смену облегчению, которое испытал Ильинский при виде Нино, пришла тревога. А что если сейчас она скажет ему, чтобы он катился куда подальше? Ведь будет права на все сто. Вот только он уже совершенно не собирался с этим мириться.

— Пойдёмте, — наконец проговорила Нино, кивая на дверь в одну из комнат. — Кажется, Алину надо переодеть.

И Герману оставалось только удивлённо вскинуть брови, но всё же послушно подняться и пойти следом за Нино.

Они с малой оказались в небольшой спальне. Обстановка была более чем аскетичной, но в то же время очень уютной. Везде — какие-то небольшие милые вещицы, которые и создавали ощущение дома.

— Как ты поняла, что Алина, ну…

— А вы разве не поняли?

Она осторожно забрала у него дочь и, уложив на кровать, расстегнула комбинезон.

— И подгузников у вас с собой нету, как я понимаю.

Чёрт. Он совсем ещё не привык заботиться о подобных вещах. Взять с собой то, во что можно переодеть ребёнка, ну или там бутылочку со смесью.

— Нет.

— У меня есть. Остались в сумке. Пара штук. Положила на всякий случай, ну… если бы куда-то ехать пришлось. Чтобы не забыть.

Он кивнул, наблюдая за тем, как Нино быстро переодевает Алину, и испытывая сейчас всё ту же тревогу. Боялся заговорить о том, что случилось ночью, но понимал, что иначе никак.

— Прости меня… — просто сказал он то, что само просилось быть озвученным. Нино замерла на долю секунды, но продолжила свои манипуляции. — Прости за то, что сорвался. Мне просто всё это… очень тяжело даётся.

Нино снова надела на Алину ползунки и, взяв девочку на руки, покачала. Малая лежала спокойно, а вот у самого Германа спокойствия не было ни на грамм. Он попросту не знал, что станет делать, если Нино сейчас скажет, что его не прощает. Ну, или прощает, но на этом всё.

— Мне тоже это тяжело даётся, — тихо проговорила она, присаживаясь на край постели. — И наверное, правильно, что всё случилось именно так.

— Нет!

Он почти что выкрикнул это слово, и Алина вздрогнула.

— Нет, — добавил спокойнее и тише. — Это неправильно. Я хочу, чтобы ты вернулась. И обещаю, что больше такого не повторится. Прости меня, пожалуйста.

Нино молчала, только поджала губы, так и продолжая укачивать малышку. Герман видел, что Алина не спит и также, как и он, цепко смотрит за каждым оттенком эмоций на лице своей няни.

— Я пока не знаю, смогу ли, — пожала плечами Нино, поднимая на него взгляд. В огромных карих глазах он увидел то, что испытывал и сам — огромную усталость.

И Ильинский сделал то, чего ему так желалось. Просто подошёл к ней, присел на корточки и, поймав взгляд Нино, проговорил:

— Я понимаю. Я тоже очень устал. И очень хочу, чтобы мы все втроём попробовали начать снова. Поэтому сейчас мы с Алиной уйдём, но я очень надеюсь, что уже завтра ты снова будешь с нами. Можем отправиться куда-нибудь отдохнуть. Пока уезжать нам далеко нельзя, но мы что-нибудь придумаем.

Он поднялся и, наклонившись, забрал у Нино малышку. Принялся неловко натягивать на неё комбинезон, понимая, что ему совершенно не хочется уходить из этой комнаты, но в то же время осознавая, что это единственно верное, что сейчас можно сделать.

Нино молчала. Не произнесла ни слова, когда он обувался в прихожей, прощался с её мамой и выходил из квартиры. Только закрыла за ними дверь, так ничего и не сказав.

И наверное, это было правильно.

Часть 13

Потеря.

Чудовищное чувство потери охватило Нино, когда Герман вышел из их маленькой квартирки, унося вместе с собой Алину. И в этот момент стало окончательно ясно — то, чего она так боялась, уже произошло. Неотвратимо, неминуемо и, наверное, закономерно.

Она сбилась со счета, сколько раз за эту ночь инстинктивно вскакивала на ноги, чтобы пойти к Алине и проверить, как она, забывая о том, что девочки с ней больше нет. Ильинский этого не знал, но бесконечный страх заставлял Нино вставать по ночам к его дочери куда чаще, чем то действительно требовалось. Но ей просто нужно было убедиться, что с Алиной все в порядке, что она мирно спит, что она, в конце концов, просто дышит…

Да, все это действительно была самая настоящая пытка, но когда Нино вернулась домой накануне, очень скоро поняла, что куда мучительнее — не знать, что сейчас с Алиной и не видеть ее. Потому что все равно продолжала думать об этом ребёнке и искать Алину глазами там, где ее не было и быть не могло. От чрезмерной опеки, которую проявляла к ней, когда Германа рядом не было, можно было сойти с ума, но без Алины она, похоже, рисковала рехнуться куда раньше.

Возможно, не будь девочка такой маленькой и не имей проблем с ростом, она смогла бы относиться к ней куда спокойнее и отстраненнее, без излишней тревоги и проекции на чужого ребенка своих застарелых страхов. Возможно… вот только сейчас, когда Герман с Алиной ушли из ее дома, осознала, что дело не только в этом. Дело в том, что этот ребенок в ней нуждался, а она сама нуждалась в том, чтобы дать себе шанс начать все сначала. Чтобы понять, что все может быть иначе, чем случилось с ее братом. Чтобы не видеть в каждом младенце не дававший ей покоя кошмар. Чтобы, быть может, искупить наконец то, в чем была не виновата, но до сих пор себя винила.

Зайдя обратно в маленькую комнатку, где переодевала Алину, Нино тяжело опустилась на кровать и заново прокрутила в голове состоявшийся здесь разговор.

Она думала, что больше не вернётся в этот дом. И не только потому, что Ильинский ее выгнал, но и потому, что сама этого не желала. Однако оказалось, что одной-единственной фразы Германа о том, что он хочет, чтобы они трое попробовали начать все сначала, было достаточно, чтобы в один миг сломить все ее внутреннее сопротивление. Она и сама не подозревала, насколько ей важно было услышать, что она им действительно нужна, а не просто навязана.

И хотя это могло повлечь за собой для нее только новые проблемы и страдания, Нино поняла, что готова рискнуть своим иллюзорным душевным покоем ради этой малютки и ее, похоже, совершенно одинокого отца. Хотя, быть может, она ошибалась и только придумала себе все это, но чувство, что в ней нуждаются, подняло изнутри неожиданный приток новых сил. И готовность сделать все, чтобы быть необходимой и впредь.

Старая кровать скрипнула и прогнулась, когда рядом присела незаметно вошедшая в комнату мама. Нино подняла на нее глаза, понимая, что у той наверняка имеются к ней вопросы и не зная, стоит ли на этот раз врать ради ее спокойствия.

— Почему твой работодатель искал тебя здесь? — спросила мама и Нино ощутила, что больше не хочет ничего скрывать. И что очень нуждается в том, чтобы довериться самому близкому человеку. Единственному близкому человеку.

— Он уволил меня вчера, — призналась она. — А сейчас хочет, чтобы я вернулась.