Глаголь над Балтикой (СИ) - Колобов Андрей Николаевич - Страница 4

А еще Алексей Павлович весьма удачно женился, чего всячески желал и Маштакову - и искренне огорчался, что его друг никак не может составить себе партию. Посему сей блестящий каперанг взял за моду таскать Николая на всевозможные светские рауты, сватая ему гельсингфорсских девиц на выдание. Заходить во всякую дверь Еникееву было несложно - звание командира перворангового корабля уже давало известное положение в обществе, но в добавок к этому Алексей Павлович был еще и князем....  А природная живость ума позволяла ему быть в курсе всех светских хитросплетений.

Так что если знакомство с Валерией и было случайностью, то случайностью весьма неслучайной.

Если губернаторский прием чем и отличался от обычной светской пирушки, так разве что размахом. В уголке громадной гостиной музыканты тихо наигрывали лирические мелодии, разогреваясь к приближающимся танцам. Вдоль стен стояли столы с вином и закусками - кое-где за ними сидели группы мужчин во фраках или мундирах и женщины изысканных нарядах. Другие такие же группы, с бокалами в руках фланировали по незанятому столами центру залы или же просто беседовали стоя. Николай, слегка ослепленный блеском множества нарядов, бриллиантов и очаровательных женских глаз, предпочел держаться поближе к чете Еникеевых, расположившихся за одним из столов. Разговоров вокруг было много, но кавторанг никогда не был любителем сплетен, пускай даже и великосветских - а ни о чем другом вокруг него и не говорили. Потому Маштаков предпочитал перешучиваться с Алексеем Павловичем и его миниатюрной, превосходно сложенной и очень острой на язык супругой Ольгой Васильевной. Для них Николай давно уже был другом семьи, с которым вовсе не обязательно придерживаться протокола.

Князь Еникеев наклонился к уху Николая и заговорил вполголоса:

 - Обрати внимание, дева в бордовом платье справа от тебя. Зовут Наталья, двадцать три года, очаровательна, безупречная репутация и не менее безупречное приданное - батюшка хоть и не миллионщик, но купец первой гильдии. Каменный дом в Гельсинки, квартира в столице, дом в Москве...

- ... Происхождение великолепное, росту в холке среднего, заезжена в городе, ходит под седлом и без проблем в поведении, - не удержался и продолжил Николай.

Еникеев жизнерадостно расхохотался

- А чего же ты хочешь, дружище- может быть, по форме светский прием и отличается от конных рядов в базарный день, но по сути-то одно и то же... Ой!

Чуть подпрыгнув на стуле, Алексей Павлович обернулся к Ольге с самым наисерьезнейшим выражением лица, после чего тихо, но старательно изобразив голосом читающего проповедь священника, протяжно возгласил: 

- Истинно говорю тебе, раба божья Ольга, жена - да убоится мужа своего! А коли не перестанешь щипаться сей же секунд - ждет тебя кара страшная и геена огненная!

В карих глазах Ольги плескался океан ехидства

-  От геены огненной, мой любезный и неугомонный муж, я убереглась в тот самый миг как дала брачный обет пребывать с Вами в горе и радости, пока смерть не разлучит нас. Не сомневаюсь, что за это испытание ждут меня райские кущи и причисление к лику святых еще при жизни. А вот кару страшную я тебе гарантирую прямо сегодня же, если ты, конечно, не прекратишь отпускать всякие скабрезные намеки о присутствующих здесь благовоспитанных барышнях. 

Еникеев, изобразив вселенскую скорбь возвел очи горе

- Николай ты слышал? Куда катится этот мир... Кстати, куда это ты засмотрелся?

- Скажите мне, о многомудрый и всезнающий князь Алексей, а кто вон та царица, что шествует по залу в окружении мужчин, рискнувших стать ее поклонниками и которую провожают завистливыми взглядами те, кому на это смелости не хватило?

Николай смотрел на утонченно-элегантную даму лет так двадцати пяти-двадцати шести, вокруг которой толпились сейчас несколько представительных мужчин во фраках.   

- Ууууу, Николай Филиппович, скажу я тебе... Губа-то не дура, как я погляжу. Ты сейчас, надо тебе сказать, довольно бесстыдно пялишься на Валерию Михайловну Абзанову. Состоятельная дева, которую язык не повернется назвать старой, красивая до одури, светская до кончиков ногтей, очи - пламенный огонь, сердце, увы, хладный лед. Сколько нашего брата из высшего света пало к ее ногам - не счесть. В том году ей предлагали руку и сердце известный питерский миллионщик и, если слухи не врут, некто, чьи плечи украшают контр-адмиральские эполеты... Отказала обоим, да и сейчас, насколько знаю, сердечного друга не имеет. Живет, когда в Гельсинки, когда в Питере, а когда и в Париже. В общем, кошка та еще. И, друг мой Николай, сказать тебе честно - не твой это типаж.

- А чего же так?

- Ты у нас персонаж героический и серьезный.  Тебе на роду писано жизнь прожить за Царя и Отечество, выслужить адмиральские орлы, в неравном сражении прибить всех врагов своей двенадцатидюймовой пушкой, и, конечно же, пасть во цвете лет, перед смертью завещав мне свой великолепный серебряный портсигар, на который я давно уже посматриваю с вожделением. Твой некролог в траурной рамке напечатают все газеты, о тебе будут писать книги, твой портрет украсит стены Морского корпуса, а гардемарины будут вдохновляться твоим примером. Ты станешь легендой, соответственно и жена тебе нужна будет, как и положено рыцарю без страха и упрека - добродетельная, любящая, верная супруга и ответственная мать многих детей.... А отнюдь не ветреная светская львица.

- Мне показалось, или ты только что прошелся грязными драгунскими ботфортами по белоснежной чести дамы?

- Чести дамы!  - фыркнула Ольга.

- Даже если бы Алексей построил всю команду своего крейсера и заставил бы ее отплясывать канкан на том, что ты поэтически назвал чем-то там белоснежным, урону ее "честь" не претерпела бы никакого.

- Нууу, милая, ты все же пристрастна. Мадемуазель Абзанова - известная прогрессистка и эмансипе, однако никто не упрекнет ее в непристойности... ОЙ! Да не щипайся же ты! - воскликнул князь. 

- Тогда что же, представишь меня ей? - поинтересовался Николай.

- Я - нет. Как ты мог подумать, как ты только мог хоть на секунду допустить, что я знаком с такой неблагонравной женщиной? - ответил ему Алексей Павлович, с преувеличенным опасением глядя на Ольгу Васильевну, изучающую мужа с задумчивым интересом. Так, вероятно, присматривалась Юдифь к Олоферну - перед тем как обезглавить его.  

- Однако я, кажется, знаю того, кто может. Но не уверен, стоит ли.

- Оооо, наконец-то мой муж изрек такое, к чему стоило бы прислушаться....

Алексей Павлович обратил свой пылающий взор на благоверную. Но Ольга в ответ лишь широко распахнула и без того огромные, исполненные святой невинности глаза, чуть приоткрыла изящный ротик, и всем своим видом демонстрировала покорное желание внимательно слушать или послушно внимать своему грозному супругу.

Николай не выдержал и расхохотался.

- Князь, Ольга, Вы великолепны! Клянусь серебряным портсигаром, на который положила глаз твоя светлость, мир еще не видел столь замечательной семейной пары.

- Я вовсе не возражаю, сударь мой Николай, чтобы Вы радовались нашему с Алексеем счастью, но в конце-то концов, когда Вы дадите повод радоваться Вашему? Сколько же еще Вы будете влачить холостяцкое существование?

- Милая Ольга Васильевна, а что же мне делать? Когда перед глазами столь превосходный пример семейного союза, трудно желать меньшего. И где прикажете найти подобную Вам женщину? Ведь Вы единственны и неповторимы, но уже составили счастье этому грубому морскому волку, чья неотесанность может поспорить разве что с его же доблестью.  

- Льстец!

- И ты, Брут!!! - взревел Алексей

- Ага, я. Так что брось меня, пресветлый княже, на растерзание без жалости. Представь меня госпоже Абзановой, и если великосветская львица не обагрит своих коготков моей горячей кровью, то тигры во фраках, что вокруг нее, уж непременно растерзают меня в куски.

- Вот ведь упрямец! И не отступится от своего, я уж знаю, - вздохнув, пробормотал Еникеев.