Глаголь над Балтикой (СИ) - Колобов Андрей Николаевич - Страница 15

Так вот, любезный Николай Филиппович, эта парочка крепко уперлась, чтобы линкоры наши получились в лучшем виде, лучше, чем у других держав. Тут ведь как? Устроили англичане военную революцию со своим "Дредноутом", который в одиночку мог с тремя броненосцами сразиться, ну да то Вы и сами лучше меня знаете. Так что, конечно, сперва проектировали корабль с оглядкой на английский "Дредноут", чтобы такой же был. А морякам и того мало, аппетит-то во время еды приходит: вместо десяти двенадцатидюймовок подавай двенадцать! Скорость в двадцать один узел плоха, давай двадцать три! Бронепояса в десять дюймов недостаточно, даешь двенадцать! А ведь еще три года назад ходили на броненосцах с четырьмя двенадцатидюймовками, на семнадцати узлах, восемью дюймами брони прикрывались и не жаловались. Но вот построили англичане свой "Дредноут" - и понеслась душа в рай...

Сперва хотели в двадцать тысяч тонн уложиться, как у англичан, но не вышло, конечно, с улучшениями-то. Скрепя сердце, дали двадцать три тысячи тонн, а больше ни-ни - экономия. Все равно не получается корабль, хоть плачь.

Начали тогда думать, от чего отказываться, и совсем уже решили броню уменьшить, только тут уже Диков вмешался самолично. И то сказать - для защиты от старых пушек, быть может девяти дюймов брони и достаточно было, а от новейших-то? У нас Обуховский завод эвон что спроектировал, Вы уж извините старика, Николай Филиппович, но в сравнении с тем, что на "Севастополях" стоит, пушки Вашего "Павла" - ерунда, плюнуть и растереть. Вот Диков и сказал, что о будущем думать надо, потому как орудия все сильнее и сильнее становятся, и конца краю этому не видно. А дредноут не на день строится, а на долгие годы, потому картонным быть не должен. В общем, оставили на линкоре двенадцатидюймовую броню. И решили тогда Диков с Григоровичем: флоту нужен такой дредноут, чтобы двенадцать пушек главного калибра имел, и броню двенадцатидюймовую, и чтобы ходить мог 23 узла. А сколько он при этом весить будет, то дело десятое, в бою пушки, скорость и броня нужны, а за экономию на размерах мы всю русско-японскую кровавыми слезами умывались. Будет дороже - значит, так тому и быть, Государь одобрит, с Государственной думой как-нибудь решим вопрос. И ведь решили! Такую программу представили, все по полочкам, какие задачи решать морской силе нужно и сколько и каких кораблей для того потребно. В общем, не устояла Дума перед таким-то напором, выделили деньги, хотя и немалые, надо сказать...

...А как строили! Как строили! До того самые большие броненосцы балтийские, "Андрей" с "Павлом", по восемнадцать с половиной тысяч тонн весу имели. А новые линкоры - все двадцать шесть, и даже больше! Все перестраивать пришлось, новые стапели, новые цеха, мастерские - эх, вот это было дело!

Так говорить Николай Николаевич мог часами, однако ж видя слипающиеся глаза Маштакова, тушил свою неизменную сигару и откланивался.

- Пойду я, Николай Филиппович, а Вы давайте, голубчик, спать. Дел завтра ох как много будет...

В общем, все было прекрасно, если бы не... Трусом Николай не был. Но ожидание дуэли все же беспокоило его, хотя и не мешало вкладывать все силы в любимое дело. По большей части кавторанг даже не помнил о "поединке чести", некогда, да и незачем, слишком много нужно было обдумать и сделать.  Мысль о будущей и неизбежной схватке свила, конечно, себе промозглое гнездышко где-то в глубине души, но Николай, отгородившись делами, не позволял ей часто выползать оттуда.  

Мешало другое - выкраивая время между работой и сном Николай написал и отправил целых четыре письма Валерии, но в ответ не получил ни одного. Такое небрежение и раздражало, и нервировало. Да, Николаю отказали от дома в связи с дуэлью, да, это было правильно, но черкнуть хотя бы пару строчек Валерии Михайловне приличия не воспрещали! За три недели уж хоть одно письмо могло бы дойти, чай не во Владивостоке линкор стоит, а всего лишь в Кронштадте, от Гельсинки всего ничего. А может, все же было письмо от Валерии, да закралась какая-то ошибка в адресе? Впрочем, на душевные метания времени тоже не хватало, однако были ночи, когда Николай не мог заснуть едва ли не до первых петухов...

Впрочем, сколь веревочке не виться, а конец будет. Линейный корабль "Севастополь" завершал все потребные испытания и проверки, что требовали его присутствия в Кронштадте. Как было объявлено в кают-компании, огромный дредноут должен будет вскоре присоединиться к действующему флоту: по распоряжению адмирала, 30 июня "Севастополь" и его брат-близнец "Гангут" должны были бросить якоря на рейде Гельсингфорса. А там уж разберемся и с судом офицерской чести, и с милягой-графом, и с дуэлью, а значит можно будет заглянуть на огонек Валерии...

Но, черт возьми, до тридцатого числа еще целая неделя! Семь дней, сто шестьдесят восемь часов, а в минутах считать и совсем тошно.

Стоит ли удивляться, что "Баян", входящий в Кронштадт, показался Николаю истинным даром Судьбы? Встреча с князем, старым другом, новости из Гельсинки, а быть может - кто знает - весточка от Валерии?

ГЛАВА 5

Улыбающийся Алексей Павлович встретил старого друга прямо у порога своих апартаментов. Едва Николай успел переступить комингс командирского салона, как его кисть жалобно хрустнула, угодив в узкую, изящную, но неимоверно сильную ладонь его лучшего друга.  Несмотря на свое, отнюдь не богатырское сложение и немного лишнего на талии, в остальном князь Еникеев был жилист и вынослив, а мощь его рук давно вошла в поговорку. Алексей Павлович это знал и силу свою держал под контролем, никогда не позволяя себе причинить боль излишне крепким рукопожатием. Лишь будучи чем-то расстроен или возбужден до крайности, князь мог нарушить это обязательство, но не стоит и говорить, что подобное происходило крайне редко. Однако же произошло, и Николай ощутил противные, липкие щупальца тревоги - случилось что-то нехорошее.

- Какими судьбами, князь?

- Да вот... правая машина застучала, что с ней случилось - одному Посейдону ведомо, так что пойдем на завод.  Пусть господа инженеры разбираются, что там такое с ней - ясным и веселым голосом произнес Алексей Павлович, избегая при этом смотреть Николаю в глаза.

Подхватив кавторанга под руку, князь проследовал с ним к столу, где и усадил гостя, сам же устроился, напротив.

- Выпьешь?

- Да я-то может и не стал бы, но тебе явно не повредит. Что случилось, Алексей? Ты на себя не похож.

Князь крякнул и достал пару чарок с початой бутылкой своего любимого "Фрапэна"

- Неужели так заметно? Николай, за новости, которые я тебе привез, в стародавние времена меня бы посадили на кол.

- Валерия?!

- Тьфу!!! Да все в порядке с твоей дамой, насколько я знаю, живехонька и здоровехонька, чего б ей сделалось-то. Ты вообще о чем-то, кроме своей зазнобы думать в состоянии?

- Могу, конечно.

- Тогда давай за встречу. И... не буду больше ходить вокруг да около. Суд не признает тебя оскорбленным, друг мой, и это просто хуже некуда.

У Николая словно двенадцатидюймовая пушка с плеч свалилась, и он в голос расхохотался. Князь смотрел на него с недоумением.

- Значит, суд решил, что неотесанный моряк унизил бедненькую, невинную овечку Стевен-Штейнгеля? О, времена, о нравы! - кавторанг патетически закатил глаза, сопроводив свои слова маленьким глоточком "Фрапэна".

- Рыдают ангелы, презрев жестокосердность судей! Господи, Алексей, и из-за этой малости у тебя такой похоронный вид? И я и граф знаем о том, что произошло, знаем, чем это должно закончиться. Так какая разница, кто из нас назначит условия дуэли? Ну сам подумай, много ль счастья выбирать откуда стреляться - с пятнадцати шагов, или с двадцати? А такой манер, где шансов выжить не будет у обоих, наш душка-граф не выберет, помяни мое слово. Не будет ни "дуло в дуло" ни "через платок". Граф хочет устранить меня, это да, но лишь для того, чтобы вернуть расположение Валерии.  Он, возможно, не прочь меня прикончить - но сам-то он хочет остаться в живых!